И дело не в технологиях или инновациях.
Хотел принять участие в конкурсе эссе «Под воздействием технологий: контуры нового общества», объявленном Летучим университетом. Однако, когда начал обрабатывать материалы, вдруг понял, что изменения в обществах возникают вследствие не столько вследствие изменений в технологиях, сколько выбора правительством той или иной промышленной политики.
Конечно, бурное развитие технологий, характерное для мировой экономики последние лет 30, привело к значительным социальным сдвигам во всех странах и на всех континентах. Южная Корея, Тайвань, Китай, еще 30-40 лет назад казавшиеся отсталой навсегда аграрной периферией ойкумены, выглядят сегодня вполне современными и кое в чем уже обгоняют бывших лидеров.
Да, все слышали, что переход к Industry 3.0, который так и не осилила советская промышленность, привел на Западе не только к сокращению персонала при тех же объемах в среднем на 30%, но и к закрытию множества крупных предприятий. Возникли и «ржавый пояс Америки», и «регионы индустриального бедствия» в Германии и Великобритании. Однако всплеск безработицы всюду на Западе носил краткосрочный характер.
Замечу, что впечатляющий экономический рост Тайваня, Кореи, Китая тоже шел без серьезных социальных потрясений, хотя все они за последние десятилетия несколько раз переживали структурные реформы, проводя техперевооружение целых отраслей. Например, в Китае в 1995-2015гг. в радиоэлектронной промышленности производительность труда выросла в шесть (!) раз, а доля рабочих в численности персонала осталась на уровне 70%. Причем рост шел почти исключительно за счет неоднократной замены оборудования, освоения передовых технологий.
С другой стороны, в истории достаточно случаев, когда новые технологии уничтожают социальную структуру страны. Можно вспомнить разрушения в Индии из-за распространения в Англии прялки «Дженни». Или разрушение на постсоветском пространстве неподготовленным включением в мировой рынок, многие технологии на котором были для нас инновациями.
Обоснованным выглядит тезис, что экономика, техника и технологии развиваются сами по себе, а темп их развития в конкретной стране и социальные последствия этого развития зависят от правильности выбора правительствами политики. Причем выбор предопределяют не столько внутриполитические факторы, сколько требования самих техники и технологий и внешнеэкономическое влияние. Включая конкуренцию на рынках. Тот, кто не сумел адаптировать социальную структуру к внешним требованиям, обречен на отставание вплоть до деградации.
Для нас как для любой небольшой страны дополнительными факторами стали прошедшая волна глобализации и продолжающийся мировой кризис перепроизводства. Которые предельно ограничили, с одной стороны, возможности государств защищать свой внутренний рынок и, с другой, ужесточили конкуренцию на всех рынках.
В условиях глобализации и кризиса ни один хозяйствующий субъект в небольшой стране не может чувствовать себя в безопасности: всегда рядом или в соседнем государстве может возникнуть более мощный конкурент. И свое государство далеко не всегда может помочь. Этот фактор тоже существенно влияет на экономическую ситуацию.
Даже этот набор простых и почти очевидных тезисов предопределяет нежизнеспособность «белорусской модели».
В любом государстве есть политическое руководство, госаппарат, совокупность хозяйствующих субъектов, население. В любой стране есть сложившийся уровень расходов государства: на содержание госаппарата, на содержание и развитие инфраструктуры, на социальную сферу. Уровень не гибкий, поскольку его снижение широко задевает интересы и населения, и работников самого госаппарата.
Национальный доход производит реальный сектор, т.е. совокупность хозяйствующих субъектов. Государство в лице политического руководства и госаппарата ничего не производит, а лишь распределяет национальный доход на потребление и накопление, а потребляемое - на часть, потребляемую им самим (включая содержание объектов социальной сферы), и часть, потребляемую населением через разнообразные трансферты.
«Белорусская модель» предусматривает полный контроль политического руководства над госаппаратом и реальным сектором, включая частный капитал. И право руководства управлять ими по своему разумению. Но наличие права еще не значит, что есть возможность управлять. В многопрофильной экономике требуется еще наличие институтов управления, обеспеченных информацией для подготовки и принятия решений. А таких институтов нет.
Проблема сегодняшней Беларуси в том, что произведенный национальный доход не обеспечивает сложившийся уровень расходов государства. Накопление все годы независимости было отрицательным (проедали советское наследство, потом - полезли в долги). При этом значительная часть реального сектора не подвергалась ни структурным реформам, ни модернизации… В сравнимых с конкурентами масштабах.
Вот и имеем то, что имеем. Прилично выстроенное государство, неплохо развитую инфраструктуру, развитую социальную сферу. И отсутствие средств их содержать. Поэтому любая угроза сокращения внешней поддержки (включая российскую нефтегазовую подпитку) выглядит угрозой национальной безопасности. И дело не в технологиях или инновациях, не в чьей-то агрессии. Дело в «белорусской модели» и толпе кормящихся с нее.
Александр Обухович, «БелГазета»