Главный вопрос

В Европе не понимают, что такое Россия.

Сейчас я много общаюсь с европейскими лидерами — политическими, общественными, журналистами. Они по‑прежнему готовы нам помогать, озабочены нами, как интеллигентные воспитанные люди озабочены проблемами безработных и бездомных. Но мы должны понимать простую вещь: кроме нас самих наши проблемы никто не решит.

Мне не нравится, что наша страна так часто при этом выступает в роли попрошайки. Мы просим: помогите, а сами как бы ничего не должны. Но никто не сделает за нас домашнюю работу. Мы не должны сейчас проситься к ним за общий стол, мы должны достичь такого уровня, чтобы нас пригласили — вот ваше место, садитесь к нам. Мы только начали перестраиваться, но у меня никогда не было романтических ожиданий, я оптимист: вижу цель, нужно идти. Пусть тяжело и долго, но мы дойдем.

Все свои выступления в Европе я посвящаю украинским политзаключенным и российской агрессии в Украине. Когда начинаются разговоры обо мне, я их сразу прекращаю. Моя тюрьма — это прошлое, а у нас много нерешенных вопросов в будущем. Не забудьте, мы обменяли всех медийных политзаключенных, но у нас в российском плену еще под сотню никому не известных людей и минимум 227 на Донбассе. Сотни тысяч заложников в Крыму. И я с каждым человеком, от которого там хоть что‑то зависит, об этом говорю.

Глобально я рассказываю о противостоянии с Россией. В Европе не понимают, что такое Россия, как думает российский народ, но мне есть что рассказать. Об этом я говорил с Эммануэлем Макроном, с руководством ПАСЕ. Я всегда стараюсь выводить разговор в конкретику, задавать, возможно, неудобные вопросы.

С Макроном мы говорили долго. Я говорил о Путине, о России, спрашивал, понимает ли он, с кем имеет дело и каковы его истинные цели. Верит ли он ему. И да, он понимает, но и мы должны понять, что он президент Франции, а не Украины. У него свои задачи, сейчас он пытается стать локомотивом новой Европы. То же и с ПАСЕ, участники которой стремятся вернуть Россию в диалог и уверены в правильности этого решения.

Нам, украинцам, это не нравится, но нам придется работать с этим как с данностью. Мы можем устраивать демарши, можем троллить их в парламенте, но толку будет мало, от нас в мировой политике мало что зависит. И выход один: становиться сильнее. Потому что политика — это вещь достаточно циничная. Ты — мне, я — тебе. Мы тебе поможем — для чего? Чтобы ты мог помочь потом нам. Поэтому пока мы не станем сильными по‑настоящему, когда с нами начнут считаться не только в военном плане, но и в экономическом, нам сложно придать нашему голосу вес.

Я понимаю, что слава и внимание ко мне будут длиться недолго. Полгода максимум. Поэтому я решил все же делать свою общественную организацию. Как она будет называться, я не знаю, будет ли она работать как гражданская организация по защите прав или как организация, связанная с творческими проектами — тоже не знаю. Мне бы хотелось совместить эти две задачи. Главное — это будет не политическая организация.

Из всех остальных организаций и объединений я либо вышел, либо отказался — от членства в Европейской киноакадемии, от Оскаровского комитета. Для меня это принцип свободы. И да, я больше не член Автомайдана, хотя продолжаю дружить с ребятами.

Меня часто спрашивают, что я думаю о президенте Зеленском. Главное, что я о нем понял на текущий момент — он в своих намерениях искренен. А таких искренних президентов у нас еще не было. Он делает вещи, может, даже не ошибочные, а неожиданные. Его критикуют. Вопрос в том, насколько он сможет выстроить сейчас всю систему страны, будет ли она новой либо останется ширмой для того, что есть сейчас. Это главный для меня вопрос, и ответа на него у меня пока нет.

Я видел марш «Ні капітуляції!». Как сигнал президенту — это очень хорошо. Ты наш менеджер, мы тебе дали управлять нашей страной, не предай нас. Но я не считаю, что мы уже сдали интересы страны, где‑то отступили или капитулировали. Я этого не вижу. Я вижу только желание, небольшие шаги навстречу переговорам, которые могут привести к освобождению пленных и прекращению огня. Если бы эти шаги были сделаны раньше, девушке Ярославе снайпер не выстрелил бы в голову.

Понятно, что Путин не вернет Донбасс на наших условиях, это все должны понимать. На его условиях мы не возьмем. Но прекратить боевые действия, чтобы у нас день через день не гибли ребята — это реально. Вернуть наших пленных — это реально.

Олег Сенцов, «Новое время»