Белорусскому «историку» пора объяснить важную вещь

Почему 7 ноября в Беларуси совсем не то же, что 14 июля во Франции.

Беларусь – единственная страна мира, где октябрьский переворот 1917 года, принесший гибель и горе миллионам людей, по-прежнему считается праздником. Это как если бы испанцы праздновали начало гражданской войны 1936 года, а немцы – приход к власти Гитлера. Даже в России перестали отмечать эту дату, понимая, что дико называть праздничным день, положивший начало духовному и физическому истреблению нации.

В этом месте какой-нибудь заполошный шурик с тремя классами образования и продленкой от БТ, обычно начинает яростно жестикулировать и парировать, что, а вот французы, мол, празднуют День взятия Бастилии. Заполошного шурика придется огорошить: никакого Дня взятия Бастилии французы не празднуют. Они сильно бы удивились, узнав, что это ошибочное мнение все еще бытует в странах бывшего СССР.

Французы отмечают Национальный праздник – La Fête Nationale – таково его официальное название, и связан он отнюдь не с Бастилией. С той заварушкой в советскую эпоху его связала коммунистическая пропаганда, бурно романтизировавшая Французскую революцию. На деле же главный праздник Франции восходит совсем к другому событию.

После начала революции король Людовик XVI не стал подавлять ее силой, хотя и не признал ее – он предпочел отсиживаться в Версале, ожидая, что как-нибудь все само собой рассосется. Не рассосалось. Вслед за бунтами и погромами вполне предсказуемо грянул голод. Скандируя «Хлеба! Хлеба!», толпы разгневанных парижанок устремились в Версаль.

Людовика вернули в Париж, где под восторженные крики «Да здравствует король!» предложили подписать «Декларацию прав человека и гражданина». Подпись была поставлена, и этот момент сочли единением нации и короны, после чего к цветам революционного Парижа – красному и синему – добавился королевский белый. Так родился национальный французский флаг, который мы знаем сегодня.

14 июля 1790 года по королевскому указу на Марсовом поле прошли торжества, названные Национальным праздником, за которым впоследствии закрепился термин Праздник Федерации и единства Нации. По иронии судьбы произошло это в тот же день, что и падение Бастилии за год до этого. В ходе празднований состоялся военный парад и пиршества, был дан салют. В гуляниях приняли участие около 100 тысяч человек, приехавших со всей страны.

Правда, через какое-то время низменные инстинкты масс взяли верх, и началось то, что, собственно, и ассоциируется сегодня с Французской революцией: кровь, ужас, террор, массовые зверства, снова голод и снова кровь.

Но 14 июля 1790 года – хотя хронологически оно и входит в революционную десятилетку – запомнилось как добрый и обнадеживающий день. В 1880 году за ним окончательно закрепился статус главного праздника Франции, так что французы празднуют не начало революции, принесшей стране кровь и горе, а один из немногих светлых ее моментов – рождение национального флага, утверждение «Декларации прав человека и гражданина» и торжество объединения всех жителей страны в единую нацию.

La Fête Nationale празднуется именно как день свободы и независимости французского народа, как начало новой Франции, где каждый человек, имеет достоинство, права и свободы, которые никто не должен ущемлять.

А что празднуем мы 7-го ноября? Начало эпохи, выкосившей цвет белорусской нации и подорвавшей ее духовные корни?

Если проводить аналогию с Францией, нашим национальным праздником должно быть не 7 ноября – дата позорная и проклятая – а 25 марта, День Воли и памяти о том, как в 1918 году была объявлена независимость Белорусской Народной Республики. Но у нас же у руля стоит «историк»! Он лучше всех все знает и про стихи Быкова, и про Скорину в Питере, и про 7-е ноября, которое для него «праздник мира и истинных прав человека».

Белорусскому «историку» пора объяснить важную вещь. Есть категорическое различие, не позволяющее ставить на одну доску Французскую и Октябрьскую революции, а тем более связывать последнюю с миром и правами.

Французская революция (в самой Франции ее, кстати, не называют Великой) принесла французам немало бед, но не истребила их культуру и не подорвала духовные корни нации. Более того: как ни парадоксально это звучит, но из революционного тигля Франция вышла действительно обновленной, демократической страной. Да, методы революционеров были ужасны и неприемлемы. Но их идеалы и цели оказались созвучны вызовам времени и логике развития цивилизации.

Гуманистические принципы, сформулированные в «Декларации прав человека и гражданина» – «люди рождаются и пребывают свободными и равными в правах», «свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому», «никто не должен быть беспокоим за свои мнения», «свободная передача другим мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека» и т.д. – лежат сегодня в основе любого цивилизованного общества.

Октябрьская же катавасия ставила целью фантасмагорическую утопию, построение идеального «нового мира», а потому изначально была обречена на провал. При этом у французских революционеров большевики позаимствовали методы, но не цели, практику террора, но не идею прав человека. Так что прежде, чем потерпеть крах, эта утопия на целые 70 лет повергла в пучину крови и страха народы, угодившие под ее молох.

Из этого кошмара все они вышли изуродованными и опустошенными. Некоторые были так исковерканы духовно и физически, что до сих пор не могут прийти в себя. А кому-то и не дают это сделать, заставляя и дальше строить утопический дурдом – с пафосной болтовней вместо реальных достижений, хронической ложью из каждого утюга и попранием всех «неистинных» прав.

7 ноября – «красный день календаря» – это циничный плевок в лицо жертвам совдеповского пандемониума. Праздновать этот день – значит, совершать преступление против разума, памяти и достоинства. Но это еще и плевок в будущее, преступление против блага детей и внуков.

Ведь каждый год, проведенный во власти утопии – это год, украденный у них. И чем дольше поддерживаются утопические стропила, тем больше сил придется отдать детям на их демонтаж.

Дмитрий Растаев, «Солидарность»