Марюс Лауринавичюс: Президент Литвы вернется к жесткой позиции относительно Лукашенко

Политолог прокомментировал заявление о «диалоге» с официальным Минском.

Заявления президента Литвы Гитанаса Науседы о желании диалога с Беларусью кардинально отличаются от того, что слышали от его предшественницы Даля Грибаускайте. Эксперт Вильнюсского института политического анализа Марюс Лауринавичюс уверен, что пространство для маневра в отношениях с Беларусью у литовского руководства крайне ограничено.

Об этом он заявил в интервью Charter97.

«Улучшение политических отношений со стороной, которая является союзником воюющего с нами государства очень сложно», - считает он и подчеркивает, что пока что никаких оснований говорить о политике литовского руководства в отношении Беларуси нет, поскольку никто нормально не объяснил, в чем она заключается.

«Вопрос в том, в чем содержание этого диалога. Спецслужбы Литвы в каждом отчете ставят по сути знак равенства между угрозами со стороны России и Беларуси. Несамостоятельность Беларуси как игрока – это не только мое мнение, это оценка литовских структур безопасности. Так как мы можем развивать какой-либо диалог, если это угроза?», - утверждает Лауринавичюс.

- Достаточно ли хорошо просчитал ли президент Науседа свою политику и заявления в отношении Беларуси, желая стать ее другом? Ведь очевидно, что в Литве с этим многие не согласятся и не соглашаются.

В первую очередь, я бы не согласился с тем, что он каким-либо образом продемонстрировал, что хочет быть «другом». Единственное, что мы можем сказать по его публичным заявлениям, словам его советников, политологов, которые находились с ним в ходе встреч, это то, что он хочет диалога. Это далеко не равно тому, чтобы быть другом Беларуси или Лукашенко. У них есть различные объяснения необходимости такого диалога, но не всех это убеждает. И тогда возникают вопросы: а, диалог в связи с чем? Основная проблема в Литве заключается не в самой политике, а в том, что никто не знает, какой она будет.

Диалог – это смена политики (поскольку Даля Грибаускайте держалась линии не поддерживать диалог), но ее содержание не пояснили. Поэтому возникают интерпретации.

Во-вторых, появляются разного рода опасения, вплоть до того, что консерваторы заявили об угрозе национальной безопасности. Но никакой ясности, действительно ли есть ли угроза, или действительно будут дружить, как вы говорите, не было. У нас нет оснований так утверждать.

- Складывается ощущение, что идет игра. До конца, как вы говорите, ничего не ясно…

- Основная ошибка в том, что какие бы они ни были, перемены в сфере отношений с Беларусью начаты без нормальной к ним подготовки. Не было дискуссий с политиками внутри страны, не сделан прогноз возможных последствий – в этом и заключается первая ошибка нового президента Литвы во внешней политике. Но у нас нет никаких оснований говорить о самой политике, поскольку никто нормально не объяснил, в чем она заключается.

- Почему так, что никто ничего ясно не говорит?

- Весьма вероятно, что они сами не знают, поэтому можно только предполагать. Одно из возможных объяснений заключается в том, что изменилась геополитическая ситуация в регионе, якобы США и ЕС стали придерживаться другого взгляда в отношении Беларуси. И якобы Литва в такой ситуации, чтобы не остаться в стороне, должна на это реагировать, плотнее подключится к диалогу. Если это одна из причин, то непонятно, каким этот диалог должен быть и какова окончательная цель в отношениях с Беларусью вообще.

- Ситуация наводит на мысль об очередном цикле в отношениях с Беларусью: от полного отсутствия диалога к его возобновлению. Последний раз диалог был прерван после брутального разгона демонстрации в 2010 году. Почему все это повторяется?

- Это объясняют по-разному. Одно из них заключается в утверждении, что политика Грибаускайте по неподдержанию политического диалога не принесла результатов, поэтому для достижения этих результатов нужно искать иные способы.

- АЭС можно назвать одним из таких результатов?

- В этом из заключается один из аргументов сторонников диалога: отсутствие диалога и жесткая политика привели к тому, что АЭС построена, будет работать и что нам с того, что мы не поддерживали диалог? Поэтому, говорят его сторонники, нам этот диалог нужен хотя бы в смысле безопасности.

А эти циклы очевидны. Давайте вспомним, что с чего Грибаускайте начала свое президентство - положила красный ковер. Красный ковер Науседы перед Лукашенко пока не выложен, это сейчас будет сделать сложнее. Но после этого «ковра», через год политика Грибаускайте изменилась.

Я предполагаю, что одной из причин поворота в политике в отношении Беларуси может быть неопытность президента во внешней политике. Это опять же спекулятивно все, но и в самой Литве вполне возможен лоббизм групп интересов, которые заинтересованы по тем или иным причинам в улучшении отношений с Беларусью в связи со своими бизнес-интересами.

И для этого якобы существует благоприятная геополитическая обстановка, хотя ничего нового в этом нет, все так же в этом плане циклично. Предположения США и ЕС, что в Беларуси что-то может измениться, появляются уже в третий раз, но так ничего и не изменилось.

Так что у групп интересов есть лобби. По крайней мере, я знаю, что на МИД действительно есть давление со стороны лоббистов. По крайней мере, было раньше. Возможно, это перекинулось и на администрацию президента. И главный момент, конечно, это Клайпедский порт.

- То есть, речь идет о крупном бизнесе?

- Это всем известные бизнесмены из Клайпедского порта. Нельзя отрицать, что Литва заинтересована в сохранении белорусских грузов за Клайпедским портом и в экономическом сотрудничестве с Беларусью. Я бы сказал это представляет собой большую угрозу, но другая сторона говорит, что интерес именно в сохранении этих связей. Аргументов для возражения, что Литва в этом не заинтересована, тоже нет. Поэтому происходит поиск баланса между экономическим интересом и безопасностью, геополитическим интересом.

Но есть и другой момент. Я повторяю, что все это можно только предполагать. Сам президент из деловой среды, хоть и не бизнесмен. И тем, кто имеет к нему доступ, проще донести идею о том, что Беларуси можно в чем-то и уступить, поскольку Литва заинтересована в белорусских грузах.

Немногие в Литве рассматривают Беларусь как несамостоятельного игрока. Мы не можем представлять себе ее таким образом. По сути это государство, как минимум, находящееся под влиянием России. И мы должны это иметь в виду при каких-либо предпринимаемых нами проектах. Большинство же в Литве Беларусь видит самостоятельным игроком, которому мы должны помочь сохранить эту самостоятельность. Теоретически это было бы в интересах Литвы, если бы было возможным. Но это невозможно, поскольку в данный момент Беларусь слишком сильно зависима от России, чтобы принимать решения самостоятельно.

- Если со стороны Литвы речь ведется сейчас о диалоге, то в самой Беларуси, как видно, говорят о другом, об интеграции и прочих вещах, отнюдь не связанных с диалогом.

Для меня одним из аргументов в пользу того, о чем я говорю, является недавнее заявление Лукашенко, и министра обороны РБ, который заявил, что Беларусь разместит у границы с Литвой дополнительные силы в связи с прибывшими в Литву танками «Abrams».

Если мы думаем, что это решение Лукашенко, то давайте вспомним, что о любом шаге НАТО говорил Путин и Генштаб РФ. По сути Лукашенко сейчас транслирует месседжы Генштаба РФ о том, что танки могут представлять угрозу, что само по себе смешно – они никакой угрозы представлять не могут. Но все равно, полагают, что нужно показывать готовность к диалогу и возобновления отношений, тогда как с другой стороны нам говорят о дислокации на границе дополнительных сил.

- В нынешней ситуации, похоже, трудно надеяться на резкую перемену в отношениях. Есть проблема АЭС, когда Беларусь не показывает желания как-то считаться с требованиями Литвы. С другой стороны, если диалог все же начнется, то ведь из отчетов Департамента государственной безопасности Литвы об угрозах национальной безопасности Беларусь , скорее всего, никуда не исчезнет. Сложно связать все эти вещи между собой в плане деклараций о готовности к диалогу…

- С моей же точки зрения, диалог как таковой – это не зло, и им не может быть в принципе. Вопрос в том, в чем содержание этого диалога. И когда мы начинаем задумываться о нем, то упираемся в вещи, о которых вы говорите. Спецслужбы Литвы в каждом отчете ставят по сути знак равенства между угрозами со стороны России и Беларуси. Несамостоятельность Беларуси как игрока – это не только мое мнение, это оценка литовских структур безопасности. Так как мы можем развивать какой-либо диалог, если это угроза?

Если мы говорим о деловых отношениях (я признаю, что большая часть бюджетных поступлений, ВВП связаны с транзитом через наш порт из Беларуси), то нет никакого исторического основания говорить о том, что плохие политические отношения отразились и на бизнесе. Как раз наоборот. Какими бы ни были отношения, в экономическом отношении расплачиваться за это не приходилось. И у нас нет основания утверждать, что без улучшения отношений и диалога транзит прекратится. Пока Беларуси будет выгоднее вывозить грузы через Клайпедский порт – она так и будет делать. Лукашенко, кто бы он ни был в политике, очень прагматичный лидер. И он элементарно считает, где дешевле. Но в контексте разговора о диалоге есть вопрос: каково его содержание в плане деловых отношений? В случае увеличения числа грузов мы готовы увеличить влияние Беларуси в Клайпедском порту? Это крайне важный вопрос, на который никто публично не ответил.

- В литовских СМИ можно встретить мысль о растущем влиянии России в рядах политических партий коалиции. Это так, по-вашему мнению?

Что мы называем ростом? То, что Избирательная акция поляков Литвы – Союз христианских семей (ИАПЛ-СХС) оказались в коалиции, может быть знаком того, что на угрозу со стороны России смотрят снисходительно. Есть случай с парламентарием Ириной Розовой (член «Русского альянса, которую обвиняют в связях с российскими дипломатами, входит во фракцию правящих, шла на выборы с ИАПЛ-СХС – ред.) – и это далеко не единственный случай, когда у меня возникают вопросы даже о лояльности Литвы членов этой партии. И то, что ИАПЛ-СХС позволяют быть в правящей коалиции, а президент при распределении портфелей министров согласился с тем, чтобы ИАПЛ-СХС были отданы два стратегических министерства может быть признаком более снисходительного отношения к российской угрозе.

Но достаточно ли этого, чтобы иметь основания для утверждений о росте влияния России? Нет оснований. Нынешняя коалиция вызывает у меня вопросы в связи со связями с Россией с момента своего создания, но повода говорить о резкой перемене в этом плане нет. Если вести речь о позиции президента по поводу России, то она ясно была сформулирована в ходе его выступления в ООН. И мы точно не можем утверждать, что политика и установки президента в отношении России каким-либо образом меняются по сравнению с теми, что были при Грибаускайте. Пока для этого нет никаких оснований.

- Почему Литве не получается объединить в регионе силы в вопросе Белорусской АЭС?

- Потому что в Европе преобладает так называемый прагматический взгляд, я его называю «деньги не пахнут». Можно сформулировать его и по-другому: неважно, у кого покупать, важно, что она дешевле. И тогда уже не важны ни требования безопасности, ни что другое. Что говорить об АЭС в Островце, если есть «Северный поток – 2»?

- Американцы недавно отстранились от этого вопроса…

- Американцы не то, чтобы отстранились. Они в этом вопросе немногое могут и сделать, я бы сказал, что это вопрос ЕС. Другой момент заключается в том, что любая активность – не политическая, а в плане риторики, заявления против АЭС противоречили бы их нынешней политике сближения с Беларусью. Поэтому естественно, что они избегают такой риторики.

- Когда закончится в Литве период формирования внешней политики?

- Я думаю, по крайней мере, год еще понадобится для того, чтобы делать выводы. Опять же, если вспомним историю, то политика Грибаускайте начала очевидно меняться через год. Важно понять, что каждый лидер может иметь собственные идеи, но некоторые вещи, в связи с национальными интересами государства, просто-напросто сложно изменить. И когда мы находимся по сути в ситуации войны с Россией, которая представляет для нас угрозу, а Беларусь напрямую от нее зависит, что-то изменить очень сложно, даже при наличии каких-либо идей. Я бы сказал так: я вижу эти угрозы и о них говорю, но не вижу в этом (попытке диалога – ред.) трагедии. Если и будут попытки что-либо изменить, то перемен не допустит сам Лукашенко. Во-вторых, мы сами поймем, президент поймет, что пространство для маневра в данной ситуации сильно ограничено. И не потому, что мы враждебно настроены в отношении Беларуси. Мы находимся в двух разных лагерях и говорить о каком-то улучшении политических отношений сложно, при всей парадоксальности – вне зависимости от политической повестки, достаточно интенсивных экономических отношений. Улучшение политических отношений со стороной, которая является союзником воюющего с нами государства очень сложно. Я думаю, что через какое-то время мы вернемся на прежние позиции.