Рэпер Серега: И дальше по миру будем Гомель прославлять

Музыкант пошутил о переименовании родного города в его честь.

У Сергея Пархоменко, также известного как рэпер Серега или Полиграф Шарикoff, на днях был большой концерт. В Киеве. Случился аншлаг, приехали богатые люди, а Сергей устроил достойное публики шоу — с балетом, хором, баяном, духовой секцией и «Черным бумером». Мы отправились на это событие, чтобы поговорить с артистом про украинское гражданство, спартанское воспитание сыновей, советское детство и современную музыку. Серега много шутил, рассуждал про современность и даже пофантазировал, при каком условии вернется жить в Беларусь, пишет onliner.by.

Концерт Сергей Пархоменко задумал в богатом зале с большой историей — в Октябрьском дворце. Это одна из самых больших театральных площадок в Киеве: здесь помещается больше двух тысяч посетителей. Большой зал с богатой лепниной, огромной люстрой под сводом и креслами в красной обивке — в половину пятого отсюда самым непредсказуемым образом валит фонограмма «Черного бумера», вызывая когнитивный диссонанс в организме случайного прохожего, а на сцене под это дело резво вытанцовывают трое парней.

Серега пока настраивается на концерт в гримерке. Если верить билетным операторам, за пару часов до выступления в продаже оставалось меньше 50 билетов по безумным по минским меркам ценам — 2750 — 10 000 гривен (в белорусских это 232—846 рублей). В общем, в Киеве бурлит концертная жизнь, за которую люди готовы платить.

Артист выходит в полумрак пустого зала и деловито оглядывается по сторонам.

«На что ты будешь снимать? Диктофон?» — Серега пожимает руку и командует еще немного подождать. Мимо пролетает девушка с нежным именем Леся из концертной команды Пархоменко и подбегает к звукорежиссеру. Через пару часов начнется шоу.

«Леся, виноград зеленый?» — еще один участник команды артиста ведет диалог на понятном только ограниченному кругу лиц языке.

«Зеленый, зеленый… — Леся дает цу своему коллеге, тот кивает и уходит за кулисы. — Все, виноград будет, сейчас распечатают».

В зале работает десяток человек, которые готовят для Сереги шоу — сегодня он в роли Полиграфа Шарикoffа, щеголя, исполняющего городские романсы про какао белого цвета, гелик Вани и на другие темы для изысканной публики. В репертуаре Полиграфа есть даже «Мурка». Ну и «Черный бумер», куда без него — анонс главной песни в карьере Сереги красуется на афишах: композиции в этом году стукнуло 15 лет.

Пархоменко в интервью часто говорит, что Полиграф и Серега — два совершенно разных персонажа. Первый — человек-праздник, второй — злой и мрачный дядька. Сегодня в Киеве праздник. Дорогой праздник. По периметру зала висит шесть светодиодных экранов, на которых транслируется визуализация в эстетике американских гангста 1930-х. Еще будет мужской хор для пущего веселья. И музыканты. Всего 15 человек на сцене, не считая самого артиста. В общем, пока очевидно одно: Серега серьезно потратился на всю эту красоту.

Красота происходит даже до начала концерта, когда две уборщицы в бирюзовой спецодежде начинают подметать сцену под рефрен из Серегиной песни «Если бы я был такой, как все, мне от тебя нужен был бы только секс». «Шморг-шморг-шморг», — выметают пыль в разноцветные совочки метлы-перкуссии в такт хиту.

Сегодня полтора часа старых и новых песен Сергея Пархоменко. Серега будет много шутить, переоденется несколько раз, получит несколько букетов цветов и поднимет на ноги половину зала «Бумером». Будет много танцев, декораций и музыки. Артист подчеркнет, что это музыка для тех, кто любит дорогую эстраду.

«Мы не можем унизить хорошо зарабатывающего жителя Киева дешевыми билетами»

Гримерка Пархоменко — пример аскезы. Здесь вообще нет привычных для артистов нарезок, алкоголя и других признаков сытой концертной жизни. У зеркала стоит несколько одноразовых стаканчиков с кофе, которые Сергей оперативно уничтожает во время беседы, на вешалке висит несколько концертных нарядов. Вот и все. Серега заряжен и энергичен, много шутит и строчит готовыми цитатами как из пулемета. Мы начинаем.

— Мы, артисты, сейчас все считаем деньги, — говорит Сергей, прохаживаясь по гримерке. Он дает интервью стоя и поначалу смотрит на меня сверху вниз, так что приходится тоже вставать со стула, чтобы не чувствовать себя неловко. — Если ты думаешь, что это золотая жила, то нет. У коллег очень много хвастовства, но деньги мы считаем, потому что это не нефть, не газ, не оружие, не наркотики в промышленных масштабах. Копеечку свою мы зарабатываем честно, трудно, потно, кроваво. Конечно, мы вложились в эту историю. Руслан, мы же отбились?

— Да, — кивает головой Руслан, который сидит в углу гримерки и наблюдает за разговором.

— Ну вот, мы не в попадосе. Это очень важно, — продолжает Сергей. — Есть два момента. Не каждый артист сейчас может собрать эту площадку, причем даже из тех, кто собирает обычные. Но даже если собирают, не все выходят хотя бы в ноль. Мы не в минусе и, скорее всего, еще что-то заработаем. Но все сведется в конце истории, потому что это классический кассовый концерт: много билетных операторов, на улицах с лотков продают билеты. Билеты проданы, солдаут — мы объявили об этом. В скобках напиши «Он говорит это без тени самомнения», а то меня на Onliner настолько любят — просто переживают за меня, и любая новость взрывает.

Да, мы вложились сюда. Можно было сделать проще, и тоже было бы хорошо. Но мы хотим подарить замечательным жителям и гостям города новый праздник. Хороший, качественный, теплый вечер музыки и шутки.

— Это не совсем подарок. Билеты продают по цене от 2750 до 10 000 гривен.

— Абсолютно верно. Но мы не можем унизить хорошо зарабатывающего жителя Киева. Если мы не дадим ему возможность дорого заплатить, мы проявим к нему неуважение: ну не купит он билет, который стоит 100 гривен. Понимаешь? Если поставим ниже 2500, не придет он на концерт. Три тыщи есть? Все, покупаем. Дорогие билеты улетают быстрее всего.

— В других городах билеты стоят раз в десять меньше.

— Ну окей, значит, есть и такая история — это самые дешевые билеты. Мы же доверяем продажу билетов местным организаторам, и они держат руку на пульсе. Если в Кременчуге средняя зарплата 500 гривен, то как может человек заплатить 300? Там другие залы, другая себестоимость аренды, да и мы поедем туда усеченным составом. Дадим людям праздник, но он не будет таким богатым. А здесь действительно концерт, который может и должен быть вот таким образом организован, потому что город и эта площадка позволяют.

Если мы будем такую историю транспортировать в каждый районный и областной центр, то не сможем провести концерт. Там нет классных площадок по две тысячи мест с классным звуком. Но мы ждем зрителя везде, и ждем его искренне. И в городе, и в небольшой деревеньке. Там, как правило, зритель гораздо более отзывчивый, потому что артисты не балуют и не всегда туда доезжают. А здесь собрать зал дорогого стоит. Вот Metallica недавно отменила концерт — сослались на то, что запил вокалист. Может быть, это действительно так. А мы готовы его вылечить. Пусть приезжает к нам — поедем в совместный тур, и в конце он вернется сухим, подкачанным, уверенно смотрящим в будущее молодым человеком. Как его зовут, кстати?

Сегодня вечер имени меня. Мы сыграем что-то из очень старого, из начала творческого пути, какие-то новые песни сыграем. Но совершенно новые песни не будем испытывать на зрителях. Просто дадим хороший кусок позитива, хороший объем праздника, эмоций. Это будет тот же Полиграф, но который уже обозначил свою территорию. Это дань уважения не только культурно искушенным слушателям и зрителям — они заслуживают этот материал, заслуживают это шоу, заслуживают Полиграфа, заслуживают, чтобы этот культурный проект вот так освещался, на таких площадках играл. Очень много сейчас другого продукта, который занижает планку.

— Что ты имеешь в виду?

— Продукт, который ориентирован исключительно на низкие вибрации. Где уже никто не понимает, о чем текст. Где уже никто не стремится даже подпеть, потому что поет автотюн. Где просто невозможно без употребления каких-то усилителей наслаждаться этим продуктом. Мы сегодня продемонстрируем, что культура есть, стиль есть — никуда они не уходили. Настоящая живая музыка, вокал — то, что, как свет, можно донести до масс, и у них теперь есть выбор: они могут прикоснуться к позитиву и на этой волне вибрировать вместе с нами в преддверии новогодних корпоративов и отчетных праздников. Либо нет.

— Как с корпоративами, кстати?

— Мы все ждем их. Мы надеемся. Это, конечно, для нас такой отчетный месяц. У меня Новый год обязательно есть, он продан — я буду с народом на площади очень хорошего города Харькова, который я очень люблю и уважаю. Я, кстати, там живу.

«Я был отцом-легендой еще при жизни»

— Почему Харьков?

— Этому городу и моему пребыванию в нем стоит, наверное, уделить как-нибудь отдельное интервью. Одним словом, баланс. Идеальное расположение для меня, внутри города тоже все в балансе — сложно найти другой такой. Благодаря градостроителю, благодаря размерам, местоположению. У меня сейчас много задач, потому что я не только музыкант — я еще и кое-каким бизнесом занимаюсь, гораздо больше внимания уделяю своим детям и усиленно их воспитываю. Я сделал так, что они сейчас проводят больше времени со мной, и я их по своему образу и подобию решил взращивать. Это маленькие мужчины, и они должны быть подготовленными к стремительно меняющемуся миру. И это сейчас забирает у меня очень много времени.

Я должен быть суперорганизован, супербыстр, суперрезультативен. И город, в котором я живу, максимально мне в этом помогает. В Москве невозможно это сделать, в Киеве уже тоже — вот есть Харьков. Там моя учеба, там моя работа, там несколько студий, там я устроил что-то типа военного лагеря для моих детей — такой детский легион.

— Как это выглядит?

— Это учебное заведение, которое начинается после уроков в общеобразовательной школе. Уроки закончились — начинается лагерь. Это система питания, тренировок, режим, благодаря которому мальчишки взрослеют.

— Им это в кайф вообще? Или нужно заставлять?

— Я могу сказать только одно: трудиться в любом возрасте сложно, нужно себя мотивировать. Конечно же, детям это сложно. Если у них будет выбор: играть в компьютерные игры, валяться на диване и валять дурака — или тренироваться, жить по режиму и учить каждый раз много нового, — они, скорее всего, выберут первый вариант. Они еще дети. Но в этот момент появляется старший товарищ, отец, который стимулирует и мотивирует. Я стараюсь делать так. Буду честен: я не применяю физическую силу, не применяю угрозы и не повышаю голос. Я использую хитросплетенную систему мотивации, где они получают определенное денежное вознаграждение — довольствие, как солдаты. Выполняют функцию — получают денежку. Ребята понимают: они маленькие мужчины, у них есть деньги, они могут их тратить — маме что-то подарить, или подружке своей, или себе. У них есть выбор.

Нравится им это или нет? Я думаю, что иногда им это очень нравится. Потому что это дети: они быстро учат новое, они позитивнее, чем взрослые, смотрят на мир. Но когда они устают, когда они перегружены, а эта рутина постоянно повторяется — вот тогда могут быть капризы. Редко, но они проявляют недовольство. Они не роботы, не машины. Но за то время, пока сыновья пребывают в таком режиме, они очень серьезно продвинулись вперед — и по здоровью, и по спорту, и по учебе. Я с удовольствием наблюдаю за тем, как парни меняются. На сколько хватит их, на сколько хватит меня… Это эксперимент. Пока у меня есть возможность и время, я могу попытаться научить их тому, чему всегда хотел. А как они воспримут, пригодится им это или нет, я не знаю. Но точно это не будет во вред. Это та школа, которую они будут вспоминать и, возможно, гордиться.

— Как ты понял, что нужно перевозить детей к себе?

— Я всегда внутренне страдал от того, что не исполняю отцовство в должной мере. Меня никогда не было. Ребенок родился, я перерезал пуповину и уехал на концерт. Папа здесь — а через пару часов поехал дальше. Я постоянный гастролер, я отец, которого никогда нет. Отец-легенда еще при жизни. Они обо мне только в третьем лице говорили и больше видели меня на экранах и на обложках журналов. Это нехорошо, это чудовищно, но я не мог ничего поменять, потому что я артист, я выбрал такую профессию. Я много переживал по этому поводу, потому что терял детей в чем-то. Поэтому в прошлом году я принял решение отказаться от нескольких проектов, которые удерживали меня в Москве.

— Что это за проекты?

— Это проекты, связанные с питанием и со спортом.

— FightClub99?

— Да. Я для себя закрыл эту историю. Вот она есть — пожалуйста, занимайтесь, если хотите чему-то научиться. Но я не положу свою жизнь на алтарь ради знаний, к которым, в принципе, никто особо и не тянется. Это узкое, нишевое знание для меня и моих близких, вот и все. Я буду просто сам жить, руководствуясь этими правилами. Если какие-то люди придут за советом, я обязательно посоветую. Меня сейчас интересует жизнь моих близких, самых верных друзей, которым я могу помочь. Но я не Прометей — никто меня так не называл и не призывал спасать человечество. Может быть, человечеству и не нужно, чтобы его спасали. Вот они хотят жить так — пусть будут счастливы. Пусть едят как хотят, пусть пьют как хотят, пусть курят, пусть нюхают — мне все равно. Никто не стоит в очереди и не просит: «Научи нас!» Ну окей.

Я знаю, как приготовить самую чистую пищу на планете и кушать при этом сладкое. И кушать здорово, и кушать вкусно. Я знаю, как умножить все болезни на ноль. Как выглядеть хорошо в любом возрасте. Если вы считаете, что это знание ценно для вас, тянитесь к нему. Если нет, живите как хотите. Но я закрыл для себя эту бизнес-историю: это пожирало все мое время и все мои ресурсы. Вместо этого я решил заняться детьми. У меня появилась возможность уехать из Москвы, которая мне просто надоела — я этот город начал тихо ненавидеть.

— Какой у тебя был разговор с матерью детей?

— Понятно, что ни одна мать не захочет расставаться со своими детьми, ей будет очень сложно. Мама ребят — замечательная женщина, которая их любит и души в них не чает. Она, конечно же, переживает за мальчишек, и мы постоянно работаем над тем, чтобы укрепить друг друга в правильности принятого решения. Я надеюсь, что решение было правильное: еще несколько лет, и мальчишки станут очень взрослыми, и будет очень сложно, наверное, даже невозможно привести их к какому-то оптимальному модусу. Сейчас эта возможность есть, и мы решили за нее ухватиться. Решение, конечно, было сложное, и до сих пор нам приходится доказывать на деле, что это правильно и нужно. Это постоянные консультации с учителями, с психологами. Даже не все мои близкие родственники понимают этот поступок и разделяют его. Сейчас уже спокойнее, а когда я только принял решение перевезти их в другой город, было изумление и непонимание. Поверь, это очень трудный путь. Я не знаю артистов, которые на моем месте поступили бы так же. Гораздо проще было бы сделать иначе, в первую очередь мне.

— Мальчишки переживают?

— Насчет чего?

— Они жили с мамой, и вдруг — бац! — все изменилось.

— Дети ко всему привыкают очень быстро. Самое главное, чтобы они были заняты делом. Ты начинаешь переживать, когда в душе пустота и ее нечем заполнить. И в этом родительская задача — сделать так, чтобы не было пустот. Ведь многие дети, даже живя с мамой и папой, имеют эту пустоту, потому что на них забивают. Им дают в руки гаджеты и говорят: «Все, играйте, делайте что хотите». И они на просторах интернета — в YouTube, в соцсетях — воспитываются, взрастают. На глазах у родителей, которые живут вместе! Которые «воспитывают» вместе.

Конечно, со стороны это выглядит радикально. Но если разобраться и вникнуть в материал, в этой истории много любви, души, заботы. И очень много работы. Представь себе… Глядя на меня, очень сложно поверить, что я не повышаю голос на детей. Что я разговариваю с ними обо всем. Когда мы какие-то задания обсуждаем, когда мы говорим о назидании, о каком-то физкультурном воздействии… Когда какие-то команды отдаются — отжаться, подтянуться, пробежать, подъем, отбой, убрать вещи, — все это произносится спокойным голосом. Мы обсуждаем все трения, шероховатости между собой, будто мы взрослые люди. Это режим ответственности, режим мужского доверия, командная работа. Дети сами по будильнику встают, готовят себе завтрак, застилают постель. У них вещи сложены как в бутике. А потом говорят: «Папа, ты дома? Мы тебе тоже завтрак приготовили. Ты не против?» Уходят и за собой ключом дверь закрывают. Учителя не нахвалятся. Психологи говорят: «Да вообще супердети». Тренируются как олимпийцы — пять раз в неделю. Дневной сон. Гаджетами не пользуются. Хотят, просят: «Дай хотя бы 30 минут поиграть». Но мы садимся и разговариваем, почему это плохо. Гаджеты забрал — зрение лучше стало, поведение — тоже.

Клиповое мышление, которое преподается гаджетами через соцсети, влияет на психику. Вот о чем нужно волноваться. А не о том, что папа слишком много заданий дает, что папа тебе предлагает в режиме существовать. Это режим, который тебя сделает сильным. Который еще не раз спасет тебе жизнь, возможно. Который заставит тебя фокусироваться на задаче с малых лет. Быть результативным.

Дети не болеют, никакие инфекции их не берут. Почему? Потому что они получают лучшее питание. Кто в этом разбирается, если не я? Болезни пропали, слава богу. Сила. Спокойствие. Энергия. Это база, это режим. Вот сейчас он есть.

Каким будет мир, я не знаю, но ребята должны быть готовы его встретить. Моя задача — оставить их максимально сильными. Я просто рядом как старший товарищ, советуюсь с ними. Говорю: «Окей, ты хочешь попробовать это? Давай. Но ты проживешь на 20 лет меньше. Ничего страшного, ты проживешь полную и насыщенную жизнь и потом скажешь: „Да, я это попробовал“. Я не знаю, как правильно. Лично я этого не хочу, а ты смотри сам». Вот так я ними общаюсь, знание им сообщаю. Пусть субъективное, но я должен им поделиться и имею на это право. Я не учу других детей, как жить. Но своим детям я могу быть полезен. Кто скажет, что это плохо?

Да, мы переживаем. Но я не хочу употреблять слово «стресс». Мы спокойно к этому относимся. Вот сегодня они должны были прийти на мой концерт, но выбрали провести время с бабушкой и мамой.

— Тебя это расстроило?

— Нет, у них есть выбор. Ну что они не видели на моем концерте? Они смотрели это на YouTube много раз. Это и называется мужская дружба. Да, они в чем-то умножили меня на ноль. Был бы я каким-нибудь молодым популярным рэпером, они пришли бы. А тут «Бумер»… Ха! Пойдем лучше к бабушке с мамой. Окей, имеете право. Это ваше свободное время. Но завтра утром вы будете в школе. В Харькове. Бус вас ждет. Жалко только, что эти места я мог продать. По 2700 гривен. Вот это больно мне как предпринимателю. Но как отец я спокоен.

«Ну сделайте так, чтобы в паспорте было больше страниц»

— В прошлом году ты был в Гомеле. Как часто сейчас ты приезжаешь в Беларусь?

— Практически не бываю. Все, кто хочет со мной пообщаться, едут сюда. Вот ты же приехал. Ну вот. Так же и мои друзья: они понимают, где я нахожусь, понимают, насколько я занят, и идут навстречу. Раньше я бывал в Беларуси чаще, но начиная с 2002 года перестал.

— Не скучаешь?

— Нет, я человек мира — я уже давно и много об этом говорил.

— Ты давал интервью местной газете и говорил, что любимое твое место в Беларуси — набережная Сожа.

— Я так сказал? Да ну… Нет, ну много любимых мест. Я пошутил, наверное. Если мы будем говорить о Беларуси, там сотни, тысячи этих мест. Это красивая, чистая, добрая, спокойная страна: много озер, леса, заливные луга. Парк красивый безумно, но сказать, что это главное место… Конечно же нет. Мне нравится практически любой вид, если это природа. Я люблю, чтобы как можно меньше строений было. Как можно меньше урбана.

Я часто бываю в приграничном районе. Рядом с Гомелем есть деревня Студеная Гута — вот там живут мои друзья, и туда я приезжаю — с удовольствием гуляю, мы общаемся. Недавно решил помочь местным жителям приобщиться к физкультуре, и сейчас в деревне стоит воркаут-станция, которую я установил за свои деньги. Я не живу там, у меня там нет земли, а воркаут-станция есть. Мой друг, который с этим помогал, сейчас даже табличку установит. Как память. Я тепло отношусь к Беларуси, это моя малая родина. Просто я настолько вырос и настолько стремителен в своем мировосприятии, что для меня планета стала маленькой. Для меня города и страны — как комнаты. Это как спросить: «Тебе нравится кухня? А какое место на кухне твое любимое? Вот там, под печкой?» Все зависит от настроения: когда внутри баланс, мне везде хорошо.

— Еще одна цитата из того же интервью: «Паспорт — это то, что ближе всего к сердцу. Это доказательство того, кем я себя считаю». Что заставило тебя спустя год изменить риторику?

— Ребята, перестаньте. Не цепляйтесь к словам. Объясняю. Мне все труднее менять паспорт: он заканчивается быстро. Ну сделайте так, чтобы было больше страниц. Ну почему украинский паспорт вообще не заканчивается? А здесь только поменял — и снова нужно менять. Я гастролирую много, пограничники говорят: «Некуда ставить печать». Мне надо опять об этом думать, понимаешь? Я езжу с несколькими паспортами: в старом американская виза, в другом шенгенская, а здесь закончились странички, чтобы ставить печати. Что мне делать? Это исключительно из-за проблемы со штампами.

Я действительно в последние несколько лет много путешествую. Еще и логистика усложнилась: раньше мы летали напрямую из России в Украину, а сейчас нужно через третьи страны. Так получилось. Чтобы соответствовать предлагаемым обстоятельствам и вызовам, чтобы успевать быть отцом, заниматься бизнесом, концерты играть и немножко путешествовать, нужен паспорт, который долго не заканчивается.

— Как часто ты менял белорусские паспорта?

— Раз в несколько лет. А сейчас, наверное, это нужно будет делать раз в год. Но это очень неудобно. Знаешь почему? У нас же только один паспорт. Я в этот момент не могу никуда двигаться: я должен сидеть и ждать, пока мне его сделают.

— Представляешь, сколько людей разочарованно вздохнули после того, как ты публично заявил о намерении стать гражданином Украины?

— Почему?

— Они же раньше с гордостью говорили: «Серега — наш, гомельский».

— А сейчас я разве перестал быть гомельским? Во-первых, у меня на руках по-прежнему белорусский паспорт: не так просто получить другой. Во-вторых, историю никто не перепишет в «Википедии». Все же знают, откуда я. Я вам даже больше скажу: назовите моим именем улицу или целый микрорайон. Я уже не говорю о городе — переименуйте Гомель в Серегинск. Или Серьгоград. И все — кому какая разница, с каким он там паспортом? Дальше мы по миру будем Гомель прославлять. На международный уровень это вынесем!

— Вообще, ты себя недавно назвал «хомо советикус». И с теплотой про советское время говорил.

— Мы берем самое лучше от того времени. Мой отец ведь не был партийным работником. Что я видел? Пионерские лагеря, бесплатную медицину, хорошее образование, локоть товарищей, игры, позитив. А какая музыка была! Какие фильмы, мультфильмы! Я вспоминаю с теплом о времени, о моем восприятии этого всего. Я смотрю, с чем мои дети сейчас растут, и мне грустно. Не потому, что я старею и какой-то несовременный. Просто я понимаю, что это не то. Мир стал более агрессивным, злым, холодным. Я скучаю, потому что не все так было плохо. Не надо было так быстро все рушить. Да, я хомо советикус: меня воспитал вот тот дух времени.

— Лесли Найф из Gods Tower говорит про советский Гомель: «Кругом драки, убийства, а у тебя кастрюля борща на три дня». Потом я слушаю тебя. И у меня какой-то когнитивный диссонанс происходит.

— Про какое детство он рассказывает? Ну где такое было? Я не знаю, он, может быть, в другом городе рос.

— Вы же ровесники практически, оба росли в Гомеле.

— Драки? Убийства? А сейчас нет драк и убийств? Для меня показатель — это творческий отпечаток духа времени: песни, фильмы… Посмотри на жанр. Какой рэп был тогда и какой он сейчас. Сейчас любой попсовый исполнитель в песнях слово «сучка» использует или что-нибудь покрепче. А посмотри на блогинг. О чем они говорят? Посмотри на это все: кто в кадре, что он несет, что люди смотрят. Это не «Ералаш», друг мой. Тогда был КВН, а сейчас — Comedy Club! Сейчас юмор другой, все стало жестче: сермяжное, грубое.

Я знаю, Ножик жил в рабочем районе. Там было это все: пьянство, алкоголизм. Но оно никуда не делось и сейчас. Тогда как минимум атмосфера в целом была теплее. Я смотрю на фотографии того времени и считываю это тепло, эту температуру. Каждый видел то, что хотел видеть. Ножик видел так? Окей. Мы не можем ему отказать в его праве видеть мир вот таким. Я запомнил свое детство другим.

«Готов пойти по следам Михалка и собрать несобранное»

— Ты переживаешь из-за того, что сейчас происходит в поп-культуре?

— Нет, зачем мне переживать? Люди формируют запрос. Раз это популярно, значит, люди хотят такими быть. Хотят это слушать, хотят это видеть — им это проще и ближе. Но не все. Есть другие. Они сегодня пришли на мой концерт. Да, их, возможно, намного меньше. Но все, что есть, мои — это полный зал. Понимаешь? В интернете у кого-то аудитория больше — вопросов нет. Каждый выбирает сам. Посмотрим, что вы будете слушать в 35—40 лет. А сейчас живите как хотите.

— Но у тебя же есть не только Полиграф Шарикoff. Есть еще и Seryoga, который периодически появляется с песнями вроде «Антифриз», в которых ты критикуешь то, что происходит на сцене.

— Послушай… Критикует он, не критикует… Это немного другая музыка, которая вообще без претензий на какие-то цифры и отзывы. Вот он выплескивается из меня в таком вот виде… Для того, чтобы существовал Полиграф и был честным в том, что он делает, для того, чтобы абсолютно все песни Полиграфа были теплыми и позитивными, должен существовать и второй, темный творческий человек, который иногда выпускает из себя вот такие композиции: мрачные, агрессивные и злые. Но не надо их смешивать. Это амбивалентность природы. Другая волна.

— Когда этот темный человек появляется, ты обычно рассказываешь о том, что тебя предавали. Что тебе пришлось возрождаться из пепла, как Фениксу. Что простой человек не пережил бы того, что пережил ты… О чем вообще речь?

— Речь идет о том, что творческие люди — люди особой чувствительности. Представь, что ты без кожи. Ты не можешь быть с толстой кожей и при этом писать песни, стихи или картины. Это невозможно. Тебе нужно открыться миру, и ты в этот момент становишься чувствительным. Но картину ты писать закончил, а тонкая кожа у тебя осталась. Тебе нужно жить, и все то, что не должно ранить и не причинит боли простому человеку, который не занимается творчеством и спокойно себе живет, — все эти вещи делают невыносимым твое существование в тонкой коже. С возрастом — в 27, в 37, в 43 — эти творческие люди уходят. Без наркотиков, без алкоголя, без усилителей и транквилизаторов они не могут выносить это существование. Вот ответ. Надо быть одновременно чувствительным и в то же время уметь эту чувствительность выключить, обрасти толстой кожей, когда это необходимо. Это искусство воина, это искусство трансформации. Ты должен полностью контролировать себя. В моей гримерке нет алкоголя, видишь? А раньше был коньячок. Хотя бы для того, чтобы связки согреть. Сейчас нет, уже давно нет. Но я контролирую то, что происходит. Это не значит, что я не буду тепло выступать, шутить. Я на спокойном пульсе выйду и сделаю это, понимаешь?

Но мне пришлось работать над этим. Владимир Семенович не смог. Я не сравниваю себя с ним. Где он, а где я. Три концерта в день, безумная популярность. Но морфий и алкоголь. И дети непонятно где и непонятно с кем. А я знаю, где мои дети. Вот это — абсолютный контроль. Спокойный пульс.

Представь себе, что человек выпрыгивает из самолета, а у него пульс 60. Летит и не думает, приземлится он или нет. Может быть, куплет дописывает или припев. Вот такой контроль. Почему так? А потому что раньше было то, что было пережито. Успешно, ведь я стою перед тобой. Я прошел через что-то очень страшное. Для меня. Для тех, кто читает это интервью, возможно, нет. Но я благодаря этому научился быть разным. Защищаться. Свою чувствительность отключать в тот момент, когда не она не нужна. Быть совершеннее, быть лучше, быть сильнее. Не нужно относиться к моим словам предвзято: каждый из нас совершает трудную работу над собой. Просто разная генетика: кто-то родился для того, чтобы на ринге выигрывать, а кто-то слепенький туда пришел и видит только одним глазом и очень расплывчато. И когда слепенький побеждает, это многого стоит.

— Ты слепенький пришел?

— Конечно. Каждый из нас делает свою трудную работу, но чувствительным очень сложно. Как это все преодолеть? Я могу мастер-класс читать по этому поводу. Но никто не спрашивает. Может, и не надо никому?

— В недавнем интервью мы услышали целый монолог про твои достоинства. Давай теперь про недостатки. Назови три главных.

— Есть только один главный. Чрезмерный потенциал, понимаешь? Представь, что в тебе есть заряд, но нет искусства, нет таланта дозировать, направлять, управлять — направленно работать вот с этим зарядом. В совершенстве уметь его использовать, варьировать, градуировать. Чрезмерный потенциал… Сила без данного тебе природой навыка управлять ею. Моя задача — научиться с этим работать, потому что все мои беды от этого.

— Давай напоследок немного пофантазируем. Что нужно для того, чтобы Серега переехал жить в Беларусь?

— Ну мне же надо отшучиваться по этому поводу… Для того, чтобы я переехал жить в Беларусь, мне нужен минимум один концерт в день в этой стране. И вы там меня увидите. Я там обязан буду находиться.

— Мне кажется, это нынешний темп Михалка.

— Ну вот. Как только люди вновь заработают деньги, которые Михалок у них успешно отнимет во время тура, я готов пойти по его следам и собрать несобранное. Второй раз пройтись по урожаю. «Жатва-2». «Дожинки» — так мы это назовем.

Народ собирается на концерт лениво. У входа во дворец паркуются черные как смоль «гелики» и другие машины премиум-класса. Украинская публика никуда не спешит и подтягивается на концерт ближе к восьми вечера. Еще немного, и на сцену вылетает ведущий, которого перед началом выступления Сергей воспитывал в гримерке: «Не повышай голос, говори спокойно — пускай тебя слушают. Твоя задача — создать настроение».

Ведущий задание проваливает с треском и выдает одну удачную шутку за весь вечер: «Я приветствую вас на самом ярком культурном событии года. Больше всего повезло депутатам Верховной рады Украины: завтра они смогут отчитаться, что побывали на Полиграфе».

Люди смеются, человек-праздник выходит на сцену…