Генералы и полковники НАТО стоя приветствовали украинских «киборгов»

Рассказ комбрига 93-й бригады.

Пять лет назад шли ожесточенные бои за Донецкий аэропорт. Об его стены разбивались атаки хваленого российского спецназа, там горела новейшая техника РФ, он стал могилой для сотен «ополченцев». Это было одно из первых мест, где ВСУ показали зубы, и вся Украина убедилась, что «трактористов» можно разбить.

Наши бойцы сражались 242 дня и покинули позиции только после того, как бетонные опоры терминала были разрушены. Генерал-майор Олег Микац в те дни был комбригом 93-й бригады, которая освобождала Пески, Авдеевку и, вместе с добровольцами и другими подразделениями ВСУ, удерживала ДАП.

В интервью УНИАН он рассказал, как легко было отличить, кто воюет против украинцев – кадровые российские военные или местные сепаратисты, как Гиви и Моторола предлагали «киборгам» миллионы за сдачу позиций, почему стоит бороться за умы тех, кто остался жить в оккупации, а также высказал свое мнение относительно разведения сил в зоне ООС.

–Почему за ДАП разгорелись такие бои?

— Аэропорт был костью в горле сепаратистов и российского командования.

Они на нем споткнулись и 242 дня топтались на месте.

И, если бы нам не удалось удержать те позиции, то противник, возможно, осуществил бы план: выйти на границы Донецкой и Луганской области. На ДАП оттягивалось очень много сил.

Кого там только не было. Начиная от хваленого русского спецназа, и заканчивая добровольцами-казаками и кавказцами, которые за деньги россиян пытались взять аэропорт. Гиви-Моторолы и нам предлагали взятки.

– Каким образом?

— Связь была по рациям, которые, первое время, были слабо защищены. Мы могли выйти на их частоты, они на наши.

И однажды я разговаривал с Гиви, он хамил: «Я все равно возьму аэропорт. Короче, даю 300 тысяч долларов, и ты уходишь. Нет, я тебя поймаю и почку вырежу». Моторола был более щедрый, миллион предлагал.

Но это они были – заробитчане, а мы за свою землю воевали.

У нас было несколько случаев, когда их десантники были на верхних этажах, наши – на первом. Мы понимали, что потолок может не выдержать, но вызывали огонь на себя. И такое было не один раз.

– Что можете рассказать о том, как воевали кадровые российские военные?

— Как-то в ДАП зашел очередной хваленый спецназ, у которого потери за все время его существования можно было пересчитать на пальцах. В один день они потеряли убитыми около 30 человек.

Они пытались зачистить терминал. Зашел один взвод – их «покрошили». Второй взвод вышел на подмогу, наши камеры это засекли, и мы накрыли их минометным огнем. И как они после всего этого шли в бой? Ставили заряд на стенку, взрывали ее, пускали пару «шмелей» и шли к другой стене. Просто выдавливали.

У нас была очень сильная мотивация, а у россиян… Они приходили работать. Независимо от того, попадет кадровый российский военный в терминал или не попадет, ему шли суточные, начислялись премии. И он понимал, что банковский счет ему не пригодится, если он станет «героем посмертно».

Мы всегда понимали, где работают россияне, где местные. Когда по их новому Т-90 начинали вести огонь, он выходил из боя. Их огнеметная система «Буратино» сделала лишь один залп в сторону Песок. Их засекли. Артиллеристы подбили одну их машину, вторая тут же уехала. Вот такие они вояки были.

– А за что воевали боевики?

— Мало кто был за идею. Была такая категория людей: в школе плохо учился, работы нормальной нет, друзей нет, денег вечно не хватает. И тут он берет в руки автомат. Соседи смотрят с уважением, никто «дурачком» уже не называет. И попробуй забрать у него автомат. Он с его помощью добился максимума в жизни… Они были фанатичными солдатами. И это был расходный материал.

Сепаратисты очень часто отказывались забирать убитых. Нет тела – нет дела. Не надо ни компенсации выплачивать, ни похороны организовывать. А лето 2014-го было очень жарким. Нам приходилось собирать трупы врага, складывать в морозильные комнаты бывшей кухни ДАП. Много позже они показывала те тела и рассказывали, что это не они, а мы бросили своих. Накачивали так пропагандой.

– Накачивали только ложью или и наркотиками?

— Моторола и вся его компания были планокурами. Иногда приходилось приезжать на мероприятия ОБСЕ вместе с ним. Мы слышали на каналах сепаратистов: «Сейчас будет явление «Христа» народу». И подъезжал Моторола на квадроцикле с сабвуфером. Все гремит, едет «король дороги».

Курили они план – это невозможно. Представьте, заезжаем в ДАП через сепарские блокпосты (в 2015 году, после очередного перемирия, ротацию проводили и через территорию, которую контролировали боевики), у кого-то из наших разрывается коробка, выпадает сгущенка… Все! Их невозможно было от нее оттащить. Хватает банку, делает ножом две дырки и высасывает. И не остановишь…

Могу по этой теме добавить, что недавно в Луганской области они решили проверить подразделения – от командира до рядового. И были такие перехваты: «Будут брать анализы, искать опиумы. Если найдут – уволят» – «Слышь, они так разгонят все наше подразделение».

Наверняка было такое первое время и в ДАП, но появились кадровые российские военные и начали жестко наводить порядок. Такого понятия как суд не было. За непослушание расстреливали и сбрасывали в штольни шахт.

– Могли удержать ДАП?

— Не было необходимости. Ошибкой было, что не ушли на неделю раньше. Планы такие были. Но вмешались политики. Никто не мог представить, что из ДАП можно уйти. Не было необходимости там оставаться. Новый терминал был полностью разрушен, гостиница тоже, старый терминал – огневые точки в руинах. Воды нет, электричества нет, подъехать к ним нельзя.

И, если помните, россияне через СЦКК (Совместный центр по контролю и координации вопросов прекращения огня и стабилизации линии разграничения сторон) попросили собрать убитых и раненых, вывезти из аэропорта. Мы пошли на это. Но они параллельно с эвакуацией занесли взрывчатку и подорвали опоры терминала.

– Часто они практиковали такое?

— Постоянно. Когда зашли десантники 79-й, у них были санитарные БТР, на них красные кресты – 60 на 60 сантиметров. Договариваемся, что заезжаем, забираем убитых и раненых. Гиви нам говорит: «Да. Без всяких проблем». И тут же дает команду по другому каналу: «Только появляются – цельтесь прямо в крест».

— Насколько тяжело было терять бойцов?

— Очень тяжело было. Однажды, погиб снайпер из Харькова, тело его увезли, а телефон остался. И кто-то названивает и названивает.

Поднимаю трубку, а там: «Братик! Братик!» – «Нет. Я не ваш брат. Он погиб» – «Как погиб? Он же не на войне! Он же должен быть в Новомосковске» – «Нет. Тело в морге» – «Сейчас позвонит мама, и вы ей это скажите».

И сразу, через 30 секунд перезвон: «Сыночек! Сыночек!» – «Вашего сына нет. Он сегодня погиб во время боя» – «Молодой человек, сегодня не первое апреля. У вас глупые шутки»

– «Я бы тоже хотел, чтобы это было глупой шуткой. Но к сожалению…» Она осознает, что я говорю правду: «Что же мне делать?» – «Что делать. Готовьтесь к похоронам».

Разговор этот происходил у нас в штабе. Я трубку положил, а поднять голову не могу. Слезы сами по себе летят. Думаю: «Бляха, сидят мои офицеры. Как им показать, что у меня глаза мокрые». Посидел, вроде успокоился. Поднимаю взгляд, вокруг полковники, майоры, которые воевали по полгода. И сухих глаз я ни у кого не увидел.

Смерти были и остаются трагедией. Такое и по ночам иногда снится, и постоянно всплывает в памяти. И у нас третий тост совсем не о любви. Мы вспоминаем пацанов, которые не дожили.

– Вы помните кадры с актером Михаилом Пореченковым, который стрелял по «киборгам»?

— Его счастье, что мы не знали, что он в старом терминале. Он бы оттуда не ушел. Там не было целей, до которых мы не могли дотянуться. Очень хорошо работала артиллерия. Мы работали по отдельным целям, противник – по площадям.

Когда мы взяли в плен российских артиллеристов, те признались, что у них есть задание: батарея должна отстрелять в день тысячу снарядов. Пять дивизионов – это примерно 15 000 снарядов, которые отрабатывали по нашей бригаде в день. Мы не понимали, как такую нагрузку выдерживают стволы, а россиянин признался: «У нас железа хватает. Бережем только людей».

Наши разбивали их технику, они притягивали новую. И, скорее всего, РФ в 14-15 годах в ДАП утилизировала снаряды и мины.

– Вы говорите, что в ДАП не было целей, по которым вы не могли дотянуться. Почему тогда не были ликвидированы в аэропорту Гиви и Моторола?

— Они туда только интервью давать приезжали. Воевали их бойцы, а они ночи в кабаках проводили.

– Что сейчас в ДАП?

— Подразделения, которые там находились, говорят о том, что в новом терминале есть один или два наблюдательных поста сепаратистов. Больше никаких войск не наблюдается. Держим под огневым контролем всю взлетно-посадочную полосу, все ключевые точки.

– Вы обсуждали те бои с офицерами из Европы, США?

— В 2015 году нас пригласили в Дюссельдорф на конференцию НАТО. И мы рассказываем, как подбили в ДАП танк с РПГ. Поднимается один из военных: «Разрешите усомниться в ваших словах».

Вмешался генерал, бывший командующий армией США в Европе Бен Ходжес: «Это сегодня они генералы и находятся здесь, а еще недавно были командирами бригад под Донецком».

После этого все генералы, полковники поднялись и начали аплодировать нам.

До 2015 года НАТО собиралось отказаться от танков, но посмотрев, как применялись танковые войска в Украине, решили их оставить. Это только один из примеров. У нас большой опыт, в котором заинтересована вся Европа.

– Есть планы по разведению войск в Песках?

— Я думаю, что нет. Как можно оставить землю, которая полита кровью? Смотрите, на сегодняшний момент разведения произошли в Станице Луганской, Золотом, Петровском. Это участки, где есть переходы через линию разграничения, там создаются гуманитарные коридоры.

— Но есть опасения, что враг воспользуется тем, что мы отошли…

— Боятся те, кто сидит в районе Киева, а не на «нуле». Я был командующим оперативно-тактической группировкой «Север». Что мы сделали в Станице Луганской? – С моста, который был разрушен, забрали один наш наблюдательный пост и сместили его на 300 метров. Но позиции слева и справа от моста гарантированно удержим. Участок раньше был в лесах, сейчас – нет.

Пока там было ОБСЕ, я вырезал все «зеленки» и могу полностью все простреливать. И КПВВ «Золотое» остается под нашим огневым прикрытием. У нас было время подготовиться и оборудовать блиндажи. У нас там вся система инженерных заграждений, как в книжках написано.

Вы должны понимать, мы – военнослужащие, находимся под присягой и выполняем приказы. Принимают решения политики. Да, мы с чем-то не согласны, у нас есть мнение, мы его доносим. Поверьте, там нет такого: «Давайте тупо разведем». Нет, были разговоры: «Вот тут можем развести. Вот здесь – нет».

— Сравнительно недавно появилось понятие «ползучее наступление». Как много территории мы отвоевали и можем так отвоевать?

— «Серую зону» мы забирали метр за метром. В психологическом отношении мы молодцы. Но всегда ли была в этом необходимость? Пока в ДАП были терминалы, позиции были выгодными, когда их разрушили, стали невыгодными. Есть такой хутор Вольный. Мы туда зашли, закрепились, и сейчас там две улицы полностью уничтожены. Хотя, когда была «серая зона», накала не было. Там наши позиции в низине, а они как стояли на терриконе «Бегемот», так и стоят. Взяли бы господствующую высоту – другое дело.

Да, были моменты, когда мы хорошо продвинулись вперед и заняли высоты. Но в том случае, в конечном итоге, село оказалось в эпицентре обстрелов. И есть люди, которые подумают: «Зачем такие освободители, когда по мне стреляют».

Вы вспомните 2012 год, когда вся «Донбасс Арена» была в украинских флагах, все пели гимн Украины. Что, все в одночасье стали сепаратистами, предали Украину? Нет. Я считаю, что страна тогда не смогла обеспечить безопасность своих граждан, а маргиналы, при подогреве РФ, воспользовались ситуацией.

Я думаю, надеюсь, что 70% жителей оккупированных территорий хотят вернуться, быть с Украиной. Чем меньше будем с ними общаться, тем больше потеряем. Вырастает поколение, где «героями» станут Моторолы, Гиви. Но там наши граждане, за их умы надо бороться.

— Вы не устали от войны?

— Когда находишься в ООС, не высыпаешься. Ночью обстрелы, а в 6 утра – рабочий день. Надо проверить одну бригаду, вторую, а фронт – более 200 км. Но там ты знаешь, в какую сторону стрелять, ты знаешь, где у тебя враг. Приехал в мирную жизнь и начинается: «Я тебя туда не отправляла»…

Воюем мы, а устают в Киеве и Львове.

Пождите, вы не от боев устали, а от нас. Сначала вы радовались, что мы есть и защищаем вас, а теперь мы вас раздражаем?

Я слышу разговоры: «Почему я должен платить военный сбор? Возле меня же не стреляют» или «А чего выделять бюджет военным, когда улица не заасфальтирована?».

Меня тревожит ситуация, которая происходит с генерал-майором Дмитрием Марченко. Отпускают Владимира Цемаха, а сажают боевого генерала, «киборга» и назначают ему залог 76 млн грн. Думаете, раз у него такие погоны, он черную икру ложками ест? Зачем его в СИЗО держать? Он в Россию убежит, или в Польшу? Дело может развалиться, но для людей он останется виноватым, раз его арестовали. Имидж ВСУ падает. Аугусто Пиночет говорил: «Когда начинается война, зовут солдата и Бога. Когда заканчивается, о Боге забывают, солдата судят». У нас так и происходит. Только война еще не закончилась.