История украинки, заглянувшей за изнанку Северной Кореи
Как живут в стране чучхе?
Северную Корею называют самой закрытой страной мира, увидеть настоящую жизнь которой практически невозможно не только журналистам, но и простым туристам.
Спецкорреспондент Радио НВ Богдан Амосов поговорил с украинкой, прожившей в КНДР несколько лет и сумевшей заглянуть за фасад официального Пхеньяна.
После Второй мировой войны Корейский полуостров, который более трех десятилетий находился под японским владением, оказался разделенным на две части: южную контролировали Соединенные Штаты Америки, северную — Советский Союз.
Договориться об объединении двух Корей не удалось — но на разделенном полуострове вспыхнула война. Забрав полтора миллиона жизней и опустошив территорию Кореи, конфликт завершился перемирием в июле 1953 года.
С тех пор южнее демилитаризованной зоны располагается Республика Корея — капиталистическое развитое светское государство с одной из самых передовых экономик мира; на севере — зажатая санкциями бедная диктатура с официальной государственной идеологией, является наиболее закрытой страной мира.
В течение почти полувека — с 1948-го по 1994 год — Северной Кореей правил Ким Ир Сен. Официальная биография рассказывает, что во времена японской оккупации он был партизаном и воевал против японцев вместе с советскими подразделениями. Хотя на самом деле жизнеописание первого северокорейского лидера полон таким количеством легенд и мифов, понять, что в нем правда, а что вымысел, довольно сложно.
Именно Ким Ир Сен и ввел в КНДР идеологию чучхе — некий корейский вариант сталинизма или маоизма. Эта северокорейская философия состоит из национализма и социализма и базируется на принципе преданности вождю.
Мария Зубарева попала в Северную Корею в начале девяностых — в конце правления Ким Ир Сена.
— Мой муж был специалистом, и по [дипломатической] линии мы попали в Северную Корею [на срок] с 1992-го по 1995 год. Жили мы в центре, рядом с на то время самой дорогой и шикарной гостиницей Корё.
Мария преподавала в школе при посольстве. Рассказывает, что за иностранцами в КНДР постоянно наблюдают: не важно, это заезжий турист или человек, который постоянно живет в Северной Корее — неподалеку от тебя всегда будет работник спецслужб. Впрочем Мария уверяет, что особого дискомфорта от этого не чувствовала:
— Безусловно, за мной всегда кто-то ходил. Это было ненавязчиво — они не дышали мне в спину, но я понимала, что [на расстоянии] 30−40 метров меня «сопровождали» в любом случае. Это совершенно безопасная страна, если не будет команды.
— Какой команды?
— Команды «фас!». Помните, как с этим американцем, который срывал плакаты? Он нарушил определенные правила и «получил». Если ты не нарушаешь правила, то живешь в 100%-й безопасности. Но если ты нарушаешь правила… Да, конечно — это диктатура.
А вот с обычными корейцами иностранцы поговорить не могут. Для обычного гражданина такой диалог может завершиться подозрением в шпионаже.
— Если подойти к корейцу и поприкалываться: на корейском спросить «который час?» — видно его беспомощные глаза, он тут же собирает вокруг себя свидетелей и просто молит, чтобы от него отошли, потому что нельзя разговаривать один на один. Я иностранка, я не могу говорить с корейцем.
Поэтому несмотря на то, что Мария прожила в КНДР несколько лет, узнать о жизни рядового гражданина наиболее закрытой страны мира с его же уст ей везло не часто. Раз в год в гости к семье женщины заходил переводчик. Он поздравлял семью с Новым годом и приносил символический подарок. В это время женщина пыталась разговорить своего гостя.
— Я ему говорю: «Будешь кушать?». Он согласился, поздравляет нас, мы угощаем. Я никогда не видела, чтобы человек столько ел — он же не может это унести… Он съел блюдо холодца, салатницу оливье — мне-то не жалко, я просто боялась, что у него будет несварение желудка. И кончено же, пока он ел, я пыталась его разговорить. Мне было интересно. Я говорила: «Ким, смотри, ну вот это не так, вот это не так — нет изобилия, общество поделено. Когда вы уже построите этот „коммунизм“ наконец-то?». Он говорит: «Ну смотрите, мы же его строим? Я думаю, что когда-нибудь, в один день мы проснемся — и наступит наш коммунизм».
Буквально через несколько месяцев после того, как Мария покинула КНДР, в стране вспыхнул сильный голод, который, по некоторым оценкам, унес больше жизней, чем Корейская война. Однако Мария вспоминает, что для многих дефицит продовольствия в Пхеньяне ощущался всегда:
— Весной прямо видно было, как люди выходили в парки, собирали какие-то корешки, какую-то травку. В то же время в деревне, в провинции, жили гораздо лучше, потому что у них все-таки была возможность что-то вырастить, собрать. Это не Камбоджа, не красные кхмеры, — то есть в общем-то какое-то свое приусадебное хозяйство можно было вести. Служащие получали паек кимчи (это пекинская капуста специального острого посола) и рис — это основная пища корейца. В магазинах невозможно было что-либо купить: там стоял уксус, водка, какое-то масло — в общем, то, из чего состряпать какую-то еду невозможно. Военнослужащие, возможно, еще получали в паек немного мяса. Они жили лучше.
В те годы в Корее ходила разная валюта, вспоминает Мария Зубарева. Деньги для корейцев и иностранцев отличались по цвету. Синие северокорейские воны выпускали для иностранцев «капиталистического мира» — за них можно было купить все, и их меняли на доллары по курсу «один к двум».
Красные воны предназначались для использования гражданами стран социалистического лагеря. Семья Марии пыталась поменять синие воны на красные, ведь за них было гораздо дешевле покупать продукты в местном магазине. Третья валюта — серые, «народные» воны. Один доллар приравнивался к 120 таких вон.
— Зарплата корейца составляла где-то порядка 120 серых вон. На базаре можно было купить живую курицу за 20−30 серых вон, картошку — какие-то копейки это все стоило…
Пхеньянские квартиры, в которых жили тараканы, считались благополучным помещениями, поскольку, если в квартире есть насекомые — это значит, там есть что есть. Но конечно же, в беде жили не все. Более-менее благополучно чувствовали себя те, кто обслуживал партийную элиту, а также военные. А сама партийная элита, конечно же, пользовалась (и пользуется по сей день) всеми имеющимися в стране благами:
— Они жили на закрытой, так называемой «мертвой», улице. Потому что там стояли шлагбаумы в начале, а в конце — хорошие дома. Туда заезжали хорошие автомобили. Это было неподалеку от нашего дома. Естественно, они пользовались всеми привилегиями и благами.
Попасть работать в столицу считалось престижным, и далеко не всех допускали к жизни в Пхеньяне. Во-первых, именно передвижение по стране ограничено.
— По-моему, говорили, что за попытку нелегального проникновения в город сначала был какой-то административный штраф. Как ни странно, когда была уже «оттепель» при Ким Чен Ире, при этом до трех лет ввели уголовную ответственность за попытки несанкционированного проникновения в столицу.
Во-вторых, если человек из провинции приехал работать в Пхеньян, то ему еще предстояло удержаться на своем месте. Молодой сотрудник, который решил покорить столицу, имел три года, чтобы себя зарекомендовать. Если же заявить о себе в работе у него не удавалось, его отправляли обратно. В случае развода «высылка» в провинцию также ждала и жену пхеньянца. Бывшую отправляли из столицы, а ребенка оставляли с отцом, рассказывает Мария.
— Мы как раз поехали в магазин — и понимаем, что что-то не то. А у них система оповещения такая — едут машины с громкоговорителем (такие «матюгальники»), из них что-то говорят, и люди падают и начинают рыдать. Тут же начинают выть все сирены, стоит человеческий крик, и мы понимаем, что произошло.
Ким Ир Сена похоронили в одной из его резиденций — Кымсусанском мемориальном дворце Солнца. Из того сделали мавзолей, а тело самого вождя забальзамировали по примеру Ленина. Для этого в Пхеньян специально пригласили российских экспертов, которые уже годами ухаживали за телом Ильича на Красной площади в Москве. Впрочем, усыпальница Ленина по сравнению с мавзолеем Ким Ир Сена — блеклое незащищенное сооружение.
Визит в этот мавзолей — священный ритуал для любого северного корейца: туда ходят организациями, группами, трудовыми коллективами. Доступ в здание сильно регламентирован, установлен серьезный дресс-код. Мария вспоминает о своем визите на могилу вождя:
— Сначала воздухом просто сдувают [с тебя] пыль. Потом [проходишь] через холод — длинный «холодильник», через который нужно пройти, чтобы остыть. Комната тоже явно с каким-то определенным дезинфицирующим климатом, потому что [стоит] запах карболки. Естественно, бахилы. И только после этого попадаешь в мавзолей. Беспрецедентные меры.
Со смертью Ким Ир Сена в стране наступило некоторое потепление, вспоминает Мария Зубарева.
— В 95-м году, когда не стало Ким Ир Сена, а исполняющим обязанности президента был Ким Чен Ир, пошла «оттепель». Тогда в отеле уже появились первые проститутки. [Также] на улицах появились первые девушки с маникюром. Это важно. Начали открывать локоть.
— До этого нельзя было?
— Нет, нельзя — темная блузка, белая блузка, жилетка. То есть они начали понемногу наряжаться, начали появляться в Интуристе и корейцы (привилегированные, а не люди из провинции), появились проститутки в барах.
Северные корейцы живут в мечтах построить коммунизм, а окружающая система заточена под то, чтобы они делали это, отвлекаясь минимально. Тех, кто сомневался в чучхе, почти не было — почти.
— Те, кто сомневались, были — и даже один раз мы их видели. Это политические зэки. Когда едешь на поезде между скалами, и на скалах надписи «Да здравствует Ким Ир Сен!», «Да здравствует Ким Чен Ир!», — все это выбито корейским алфавитом тоже политическими зеками. Сейчас немного по-другому все происходит, они строят националистический социализм, там гораздо выше стал уровень жизни, чем был.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]