«А вы бы что выбрали: свободу или донести на начальника?»

Историю о нашумевшем деле с комбинатами школьного питания.

Сайт onliner.by опубликовал историю о нашумевшем деле директора одного из комбинатов школьного питания Марине Морозовой, страхах и разнице между подарком и взяткой.

В прошлый вторник Минский городской суд должен был вынести решение по апелляции Марины Морозовой и ее заместителя Елены Трублиной. Но дата оглашения переносилась уже трижды. По актуальным данным, решение будет обнародовано 6 декабря. Но это не точно.

Напомним, что Морозова уже приговорена к девяти годам лишения свободы — после апелляции в Верховном суде. Но это дело было в привязке к бывшему руководителю ГУПРа Сергею Барисевичу.

— Теперь те же схемы и свидетели, только дело новое, — рассказывают сын Марины Антон и бывший муж Николай. Они вместе с адвокатом исписали сотни страниц жалоб. Попробуем упростить историю до уровня человеческих отношений.

Кто такая Морозова

На момент задержания Марина Морозова работала директором комбината школьного питания Фрунзенского района. Еще раньше на протяжении семи лет возглавляла КШП Заводского района. КШП — это административные единицы, которые не занимаются производством питания.

— Это организации, которые составляют планы, считают цифры, проводят проверки и, если не ошибаюсь, ведут какое-то складское хозяйство, — рассказывает Николай.

Напомним, что, по версии обвинения, цепочка злоупотреблений выглядела следующим образом (сверху вниз): начальник Главного управления потребительского рынка Мингорисполкома Сергей Барисевич принимал взятки от своих подчиненных — руководителей КШП, те собирали деньги у заведующих школьными столовыми, откуда их брали заведующие — догадайтесь сами.

Директора КШП еще до суда признались в том, что скидывались на нужды Барисевичу. Марина Морозова также написала явку с повинной.

Отличие заключается лишь в том, что спустя время она отказалась от нее, а остальные — нет.

— Схема Барисевича была простой: человек от него ездил по комбинатам и собирал деньги. До него такого не было, — рассказывает бывший муж Морозовой.

— Ездил по всем районам, кроме Заводского?

— Наверное, я не знаю, как в других районах. Но после своего назначения он уволил многих старых или несогласных. Увольнял и Марину, но она восстанавливалась по законодательству. В 2017 году он сорвал ее с Заводского района и перекинул в более тяжелый Фрунзенский. Надо было увольняться тогда…

Николай говорит, что Морозова проходила проверки много раз (и проводила сама — в соответствии со своими обязанностями) — «ни разу не было выявлено фактов излишков и краж, которые свидетельствовали бы о коррупции».

Задержали Барисевича и директоров КШП в начале апреля 2017-го. В тот же день в квартире бывшего мужа Морозовой случился обыск.

— Я приехал после работы — позвонила Марина и предупредила, что задержится. Звонок в дверь. «Я не одна». С ней было человек пять. Искали, как я понял, драгоценности и деньги. Все культурно прошло. Забрали какую-то мелочь, а потом Марину увезли в КГБ на допрос. Мы были в шоковом состоянии. Оттуда она позвонила мне и сказала: «Мне не верят».

Как уже говорилось, Морозова пошла на сделку и написала явку.

— Она переживала, ходила на работу, ездила на допросы, а потом сказала: «Нет, так больше нельзя». Поехала на какой-то очередной допрос и отказалась от своих слов, что собирала деньги и передавала Барисевичу.

— Или была бы сейчас на свободе, — рассуждает сын Марины Антон (Антон сейчас — принципиальный борец, который уверяет, что на месте мамы поступил бы так же). — В итоге мама поехала на допрос в юбке и на каблуках и не вернулась. О том, что она в СИЗО на Володарке, мы узнали только через несколько дней. После этого ко мне домой тоже пришли с обыском. Нашли около $1500 моих сбережений и, чтобы совсем с пустыми руками не уходить, описали старую стиральную машину.

Дело повернулось лицом к Морозовой.

— Стали вызывать заведующих школьными столовыми Заводского района, где она раньше работала. «Вы тогда-то купили валюту — откуда деньги? Вот заявление на Морозову». Это со слов заведующих. Позже в суде почти все отказывались от своих показаний, но что уже толку. Никто не стал слушать.

Подарки и взятки

— Вот вы как директора поздравляете? — спрашивает меня и вас Антон. — Цветы, открытки — у всех такое есть. Вот и в КШП так было принято. В итоге нам насчитали 39 тыс. рублей взяток. В этой сумме все: фрукты, спиртное, цветы, даже ресторан, который мама сняла для проведения дня рождения. Люди приносили подарки. Наверное, кто-то положил что-то в открытку — что в этом такого? Как за этим было уследить?

Приводят в качестве свидетеля пенсионерку, которая много лет назад ушла с работы и с трудом вспоминает любые обстоятельства. Но зато она четко помнит, сколько давала маме, — ну что это такое? А ресторан нам учли как способ завуалировать получение взяток…

Обвинение настаивало: «Морозова с 2010 по 2017 год, имея единый умысел, направленный на систематическое получение денежных средств от подчиненных ей сотрудников комбината [перечисляются 36 фамилий], не намереваясь передавать данные средства третьим лицам, используя свои служебные полномочия руководителя, осуществляла выборочные проверки… в ходе которых указывала подчиненным на допущенные нарушения… чем давала им понять, что она имеет право принимать решения по данным нарушениям с привлечением их как к материальной, так к и иной ответственности… В результате Морозова создала видимость усиления контроля…»

Сама Морозова в ходе судебного разбирательства признала факт получения от заведующих подарков к Новому году, 8 Марта, дню рождения, но полностью отрицала связь подарков с занимаемым ей положением.

— Как отличить добровольный подарок от взятки?

— Взятки — это чтобы снизить количество проверок. Но по факту проверки со стороны Морозовой не исчезли. Дисциплина держались, связи между подарками и результатами проверки выявлено не было.

Семья Морозовой собрала 39 с лишним тысяч рублей, чтобы погасить предъявленный ущерб.

— Но при оглашении приговора судья зачитала, что сумма возмещена не полностью. У нас челюсти отвисли. Оказалось, что сумму пересчитали по какому-то новому курсу, и нужно было еще несколько тысяч добавить. А уже поздно. Ущерб должен был быть погашен до вынесения приговора… Получается, что зря рассчитывали на снижение срока. Можно было платить по 5 рублей много-много лет… Даже наш прокурор в апелляции написал: сумму ущерба считать погашенной полностью.

В итоге апелляции Верховный суд снял с обвинения один год (оставив девять) и статью 431 («Организация дачи взятки»), то есть разорвал связь с Барисевичем. Осталась статья 430, по которой мама собирала взятки себе.

Апелляция по второму делу уже формально ни на что не влияет. Маму осудили по части 3 статьи 430, а второе дело — по части 2. То есть ее девять лет не станут ни больше, ни меньше. Но если городской суд пересмотрит вину по получению взяток, то как тогда можно смириться с решением по основному делу Верховного суда, который уже все озвучил?

Почему без лиц?

На работе ни бывший муж, ни сын стараются ничего не рассказывать.

— Мне хочется кричать об этом, — говорит Антон. — Сначала я долго говорил, а потом надоело. Появился тормоз: а если не так поймут, осудят, будут показывать пальцем… Нам никто не верит. Сразу по глазам видно, что нас считают преступниками. Не хочется оправдываться, надоело.

— Почему вам кажется, что это очередное «дело Головача»?

— Потому что и там, и у нас нет прямых доказательств вины. Для меня освобождение инженера МЗКТ — это символ справедливости, пусть и запоздавшей.

Семь с половиной лет за взятку с поличным, а всего на сумму €150 тыс. — и девять лет непонятно за что в нашем случае. Вот это теперь справедливость?

Пару месяцев назад Антон ходил к Марине Морозовой на свидание. За время заключения она стала бабушкой — через стекло переговорки увидела внука.

— Она жалеет об одном: что с самого начала написала явку с повинной, — рассказывает Антон. — И эта явка настолько прочно села в позиции обвинения, что документа уже нет, а след остался. Мне кажется, что без нее она не получила бы такой срок.

После решения Верховного суда единственный путь к досрочному освобождению — прошение о помиловании.

— Будете писать?

— Обязательно, потому что нет выхода. Я буду настаивать на том, чтобы Марина писала, — говорит бывший муж.

— Не будет ли это косвенным признанием вины, а значит, и своей ошибки: не нужно было сопротивляться с самого начала?

— Это больной вопрос. Да, помилование подразумевает признание вины. Но в итоге ее ведь посадили на другой статье, не связанной с Барисевичем.

А теперь о подчиненных и авторах явок. Последние дни подарили семье Марины и надежду, и разочарование.

Бесстрашная заведующая: «Кого вы боитесь? Бога надо бояться и лжи»

На суде большинство свидетелей корректировали свои показания в пользу Морозовой. Меньшая часть группы свидетелей не признавалась в даче взяток и на этапе следствия. Одна из них — заведующая столовой 21-й гимназии Елена Стреблянская.

— Я за справедливость. Тридцать лет работала — никаких взяток у нас не было. Люди поздравляли друг друга, как везде в коллективах. В нашем Заводском комбинате 34 школы. Накануне 8 Марта звоним друг другу: «Соберемся?» — «Собираемся!» Начинаем приносить кто что. Например, ветку винограда и бутылку коньяка. И Марина Сергеевна никогда пустой не приходила. Сели, съели, выпили, разошлись. Обычное дело! А теперь обвиняют, что это взятка была. А теперь говорят, что хотели угодить. Может быть всякое, кто-то лез и угодить, но чья вина?

Морозова — требовательный и неспокойный руководитель, это правда. Я сама с ней ругалась, когда она заставляла моих работников носить белые носки. Но мы спорили — и работали дальше. Никто никого не заставлял делать что-то против воли. А потом сколько мусора потекло…

Меня вызывали три раза. В конце концов говорю: не давала и ни в чем не повинна. Мне говорят: вот коллеги пишут про Морозову. Отвечаю: это их право.

Страшно было? Где-то было, но правда сильнее. Меня после этого налоговая проверила чуть ли не с 1986 года на соотношение заработка и трат. Никаких претензий.

У меня никогда не было проблем. Я восемь директоров пережила, и каждый может ко мне прийти спокойно до сих пор. Потому что я в правде и правильно выполняю свою работу.

Я что, обокрала детей? Я 25 лет проработала в одной гимназии и смело смотрю родителям в глаза. Мне дети спасибо говорят. Да, не без греха, хватает всего. Но такое дело и девять лет — это уже чересчур. Такие сроки убийцам не дают.

Судья спросила меня: «Почему не давали взятку?» Я ответила: «Потому что никто не просил». Слышала ли? Слышать можно все, важно, что видел.

Морозова ко мне на юбилей приходила — дарила подарки, цветы. И у всех были хорошие отношения. Как она уходила во Фрунзенский район, все плакали: «Ах, Марина Сергеевна, как же мы будем скучать». Ну что за лукавство в нас такое?!

Теперь мне люди звонят и говорят, что душа болит и совесть не на месте. Ну так иди скажи на суде! Они и говорили, но никто не слушал.

Поздравлять — это не нарушение закона. Я тоже буду поздравлять Морозову и хочу ее удивить, когда она освободится. Куплю ей путевку на юг. Вот так.

А пока что я составила текст заявления от имени всех. Сейчас обзваниваю. В комбинате много новых людей, но все старые готовы подписаться.

Вот это заявление:

Спустя несколько дней в КШП Заводского района состоялась встреча заведующих. Никто из сообщивших о взятках Морозовой оказался не готов к тому, чтобы подписать обратное.

— Люди боятся возобновления дела, они такую ерунду наговорили, что теперь не каждый решается отказаться, — объясняет это Стреблянская. — По телефону были согласны, а потом предложили подписаться от имени коллектива заведующих производств. Не знаю, как правильно теперь все сделать.

«Вы бы сами какой выбор сделали?»

По состоянию на сегодня Марине Морозовой осталось шесть с половиной лет заключения. Амнистии по ее коррупционной статье не предусмотрено.

— За 16 лет работы не появилось ни одного человека, который может сказать за нее слово публично?

— Нет. Боятся. Немногие звонили и сочувствовали, остальные — «из прошлой жизни». Самое подлое — это считать, что «не мы же посадили — это суд! — говорит Антон.

— У вас есть на них обида?

— Сразу была, а теперь уже нет. У них свои мотивы. Во-первых, понятно, что в столовой можно любому дать понять: мы знаем, что хоть раз, но ты выносил курицу. Так что надавить можно легко.

Вы тоже, уверен, сделаете такой выбор: свобода или директор, которая вас гоняла постоянно? Все заведующие освобождены от уголовной ответственности, но делу могут легко дать новый ход. Наш случай — лучшее тому доказательство.

Есть и человеческий фактор: внутри этих кабинетов сложно. Это сложно объяснить и сложно понять. Вам просто нужно там побывать.

— А вы сами сразу поверили маме?

— Честно? Я допустил уже все, — говорит Антон. — Я не знал, как было на самом деле. Она не могла. Но что, если…