Минский профессор в 1932-м: Вся природа обрушилась на большевиков!

Как белорусы саботировали советскую идеологию.

Для бойцов идеологического фронта всех уровней праздники становились дополнительной головной болью. Ведь никто не освобождал их от основной работы, и для подготовки часто приходилось оставаться в свое свободное время, пишет «Солидарность».

При этом, как мы уже знаем, в тяжелейших экономических условиях было невероятно трудно заставить рабочих отмечать советские праздники.

Так в канун празднования годовщины «великой октябрьской революции» 5 ноября 1931 года заместитель полномочного представительства ОГПУ по БССР Дукельский рапортовал партийному руководству: «По большинству предприятий Минска, Гомеля, Витебска и Бобруйска подготовка к празднику Октября развернулась с последних чисел октября и проходит довольно оживленно с мобилизацией внимания массы рабочих вокруг актуальных хозяйственно-политических мероприятий, выполнения шести условий тов. Сталина и т.д.».

Правда, на этом его оптимизм заканчивался. Чекист был вынужден констатировать: «Однако наряду с отмеченным, по 17 предприятиям Минска и 6 предприятиям Гомеля подготовительная работа к празднику почти не развернута…»

Конфетная фабрика «Коммунарка» — 1200 рабочих — работа по подготовке к Октябрьскому празднику не проводится. Кирпичный комбинат — 640 человек — аналогичная ситуация.

Но если у некоторых рабочих в 1931 году и было приподнятое настроение, омраченное продовольственными затруднениями, дороговизной продуктов и невыдачей зарплаты к празднику, то у служащих картинка была совсем грустная: «Подготовка к празднованию Октября по советским учреждениям Минска проходит формально. Настроение большинства служащих в связи с предстоящими праздниками безразличное, высказываются отдельные недовольства на почве невыдачи праздничного пайка служащим в духе того, что «чем дальше живем, тем празднику уделяется меньше внимания».

Даже среди такой передовой части советского общества, как учителя, в подготовке к празднованию наблюдалось «некоторая пассивность и незаинтересованность». Общие собрания и слеты учителей-ударников прошли при весьма низкой явке — 10-15%.

Казалось бы, советская молодежь должна испытывать радость. Но и это было далеко не так. Так, например, студент литературного факультета Минского пединститута Воронов сказал: «Хотя уже Октябрьские праздники и очень близки, но никто из наших студентов о них не говорит ничего. Студент думает только про зачеты, да как бы прожить лучше, а эти праздники не в голове теперь».

Еще хуже дело обстояло в деревнях, где колхозники часто не знали о приближающихся праздниках или же бойкотировали их: «Минский район. По Кайковскому, Королищенскому и Тростенецкому сельсоветам подготовка совершенно отсутствует. Многие колхозники и единоличники не знают, что приближается годовщина Октября. В массах праздничного настроения не чувствуется. Бобруйский район. Богушевский, Подрецкий, Прозвенский и Харламповический сельсоветы в части подготовки к годовщине Октября бездействуют — планов празднования не имеют».

Еще одной проблемой для всех было то, что к советским праздникам партийное руководство спускало на предприятия приказ, чтобы рабочие проявили инициативу и вышли на праздничные субботники. Естественно, все это было добровольно-принудительно, что встречало отторжение.

В Минске 1 ноября 1931 года на фабрике «Восход» перед работой было проведено цеховое собрание, где была озвучена инициатива по отработке в праздничные дни. Рабочий Гранит по этому поводу сказал: «В прошлый месяц дали полдня Красной армии, а теперь опять день работай. Про нас никто ничего не думает, а только им давай».

На заводе «Коммунар» в разговоре о субботнике во время праздника трое рабочих инструментального цеха высказались: «Хотя бы один раз отдохнуть в год, надоели все эти субботники».

В Могилеве в сортировочном цеху шелковой фабрики, где работников в праздничные дни заставили отрабатывать невыполненный план, гражданка Будакова сказала: «Праздник должен быть для всех. Нас заставить работать в эти дни никто не может». Ее поддержала коллега Иоффе: «7-го и 8-го ноября я на работу не выхожу, и работать меня никто не заставит!».

Явка на праздничных собраниях, несмотря на невероятные усилия идеологов и запугивания увольнением, была низкая. В Минске на заводе «Деревообделочник» из общего числа 1300 рабочих (одна смена работала) на собрании присутствовали только 300 человек. На мясокомбинате из 400 — 100, на «Эльводе» из 500 — 60, на шорной фабрике «Восход» из 1100 — 300, на щетинной из 250 — 50, на «Коммунарке» из 1300 — 500, на «Красном текстильщике» из 140 — 43.

На кирпичном комбинате никто не явился ни из рабочкома, ни из администрации, в результате чего собравшиеся рабочие разошлись.

В Могилеве явка была в основном удовлетворительная — 80-90%. Но на отдельных предприятиях — совершенно мизерная: на шелковой фабрике из 3000 рабочих явилось 200 человек, на чугунолитейном заводе «Возрождение» из 450 рабочих — 70, среди строителей — только 15%.

Без энтузиазма отнеслись к собранию даже сотрудники наркоматов (современные министерства). В наркомате земледелия на торжественный вечер пришли лишь несколько специалистов и часть канцелярских работников. На собрании не присутствовали работники целых секторов и их руководители, отсутствовали партячейка, нарком и его заместители.

Фактически был сорван вечер Горсовета и Комхоза: мало того, что он открылся с двухчасовым опозданием, так еще и при полупустом зале, без художественной части, а докладчика никто не слушал. Была совершенно проигнорирована политическая роль мероприятия, и вечер свелся к ужину и танцам.

Не лучше была явка и в 1932 году (большой проблемой стало то, что в этом году Первомай совпал с Пасхой), хотя идеологи шли на разные хитрости. К примеру, в Борисове на заводе «Пролетарская победа» председатель цехового комитета, чтобы обеспечить стопроцентную явку на демонстрацию, обязал рабочих дать подписку о своем присутствии. Но это мало помогло.

В своем докладе партийному руководству чекисты отмечали: «Процент участников был незначителен. В среднем, 50-60%. По ряду промпредприятий процент доходит до 80. По значительному числу — весьма низок: завод «Ударник» — 20%, электростанция — 10%, участвовал исключительно актив, завод № 1 Белстройконторы — 25%, УМТ — 8%, постройка дома ГПУ — 12%».

Не лучше была явка и на торжественные собрания и вечера. На минском хлебозаводе мероприятие в честь 1 мая началось в 21.00 вместо 19.00. Явка рабочих была не выше 25%, вечер был организован плохо, даже стулья не расставили, основное ядро рабочих не присутствовало.

В Борисове на Березинском комбинате по 900 пригласительным билетам на собрание явилось только 500 человек, из которых 300 были красноармейцами, которых строем привели командиры.

На торжественных собраниях Полоцка участвовало 60-70% всех приглашенных. В Витебске демонстрация прошла вяло. Принимали участие не свыше 50% рабочих, а по некоторым фабрикам и заводам даже меньше. Отмечались случаи срывов торжественных заседаний: на игольной фабрике из 200 человек явилось 10, в трамвайном парке из 250 — 30.

В Гомеле заседания происходили при явке рабочих в количестве 35-50%.

Еще более низкий процент участия в первомайской демонстрации 1932 года отмечался среди служащих — в среднем только 25-30%. Адвокаты и члены коллегии защитников совершенно не участвовали в шествии. И даже коллектив газеты «Советская Белорусь» не явился на демонстрацию полным составом.

Казалось бы, куда хуже? Но еще ниже показатели оказались среди работников образования. Участие в демонстрации со стороны учителей было очень вялое. В Минске из 3000 человек пришли только 300 (10%). Из некоторых школ было только по 2-3 представителя.

В Могилеве демонстрация учительства была фактически сорвана: из 700 членов союза работников образования было только 20 человек (менее 3%). Причем, также не явились партийцы и члены правления.

Среди студентов тоже не было высокой явки — в среднем по БССР на демонстрации присутствовали не более 40%. Участие учащихся автодорожного комбината было особенно незначительное — 19%. При этом не было подготовлено ни одного плаката.

В своем отчете чекистский начальник пишет: «Чувствовалось не праздничное настроение, а как бы отправление обязанности». Аналогичное положение было отмечено по Минскому пединституту, где явка была 20%, БГУ и ряду других заведений.

На мысль, что это был совершенно сознательный саботаж советских мероприятий, наводят многие факты. В 1932 году осведомитель зафиксировал такой разговор в Минском пединституте. Профессор заявил: «Вся природа обрушилась на большевиков! И как это хорошо, что пошел продолжительный дождик, делая грязь. Голодные люди, безусловно, не будут шлепать в грязи в своей последней, ветхой обуви и разбегутся с демонстрации. Отчего весь праздничный большевистский эффект совершенно падет. Кольнет большевиков и то, что научные работники абсолютно не примут участия в их праздничных церемониях».

Его поддержала научная сотрудница института: «Как никогда научные работники начали действовать заодно и договорились не участвовать в первомайских праздниках, и никто из научных работников в демонстрации участия принимать не будет. Пусть же эти сволочи знают, что мы к ним не примыкаем».

Профессор продолжил: «Мы, конечно, являемся полной противоположностью большевиков, но мне и вам необходимо быть на демонстрации, чтобы отвлечь ту подозрительность, с которой они лично к нам относятся».

Там, где собрания состоялись, выявился целый ряд проблем. По семи минским предприятиям чекисты отметили неудовлетворительное проведение мероприятий, что выразилось «в несвоевременном начале торжественной части, в халтурности художественной части, в безобразном отношении организаторов вечеров к устройству ужинов, которые рабочие зачастую отказывались есть и т.п.».

На минской обойной фабрике и без того ненасыщенный политическим содержанием вечер в результате чрезмерно большого количества закупленного пива был превращен в пьянку.

После празднования Первомая в 1932 году на заводе Ворошилова невыход рабочих доходил до 13%.

Однако молчаливый саботаж советских праздников был не единственным проявлением недовольства властью большевиков. В начале 30-х оно выплескивалось в реальные протесты, бунты (как это было в Борисове), нападения и убийства активистов.