Верный Димон

Зачем Кремль выпускает на сцену Медведева?

За две недели до большой пресс-конференции президента РФ два часа прямого эфира выделили на встречу Дмитрия Медведева с работниками сферы медиаобслуживания власти.

К телешоу с участием премьера Алексей Навальный приготовил очередное разоблачение. Безработная и бездоходная супруга главы правительства Светлана Медведева путешествует на частном бизнес-джете, что является либо взяткой, либо растратой государственных средств. Алексей Навальный предложил журналистам задать вопрос об этом Медведеву. Видимо, журналистов среди присутствующих не было.

Правда, премьера вежливо спросили про кризис медицины. Получили обещания вложить средства в "первичное звено". Телеведущая осмелились задать вопрос про летние протесты. Премьер сказал про "мощный запрос на справедливость". Медведев предположил, что в работе правоохранительной системы "были допущены издержки", и банально призвал соблюдать законодательство, "даже если оно не нравится".

Что пообещал премьер-министр РФ народу? Верить ли очередным обещаниям роста благосостояния? Эти вопросы на Радио Свобода обсуждают экономист Алексей Михайлови политолог Дмитрий Орешкин.

Ведет передачу Михаил Соколов.

Михаил Соколов: У нас есть повод для серьезного разговора, поскольку за две недели до большой пресс-конференции президента России российская государственная пропаганда решила потренироваться на премьер-министре. Два часа Дмитрий Медведев встречался с работниками сферы медиаобслуживания, представителями двух десятков телеканалов, входящих в главный мультиплекс. Сообщил, что уходящий год стал стабильным для экономики и социальной сферы. Россия сейчас с таким премьер-министром, как Дмитрий Медведев, хорошо ли она, на ваш взгляд, живет? Соответствует ли премьер уровню задач, которые стоят перед страной?

Дмитрий Орешкин: Конечно, страна с таким запасом природных ископаемых, с таким квалифицированным населением, с таким историческим заделом, конечно, должна жить лучше. Но в то же время я бы не стал стрелять в пианиста, которым в данном случае является Дмитрий Медведев, потому что он играет, как умеет. Я не думаю, что на его месте кто-то другой сыграл бы лучше. Потому что ты находишься в стране, которая под санкциями. Ты находишься в стране, куда не идут инвестиции, потому что нет уверенности, что у тебя здесь не отберут и не сожрут. Ты находишься в стране, где деньги если не загрязнены, то даже отравлены. Надеяться на то, что будут демонстрироваться какие-то удивительные или даже приличные темпы экономического роста, нет никаких оснований. Сейчас Мировой банк пообещал 1,2% роста на 2020 год, что, конечно, унизительно. В той же самой многократно проклятой с телевизора Украине рост более 3%.

Михаил Соколов: Скажут, что у них низкий старт, американцы помогают.

Дмитрий Орешкин: Все правильно, нужно это сказать, конечно, и будет все это сказано. Но для такой страны, как Россия, 1,5% – это унизительно, мне кажется. На месте Дмитрия Анатольевича любой другой премьер показать лучше результаты вряд ли мог бы. Он же все-таки второе лицо.

Михаил Соколов: Были же претенденты на его место, одно время Кудрина назвали, а его на Счетную палату отправили.

Дмитрий Орешкин: Претендентов много. Во-первых, Путину не нужен слишком сильный премьер-министр, потому что он может одеяло на себя перетянуть – это тоже понятно. Медведев абсолютно лоялен. А то, что он не показывает никаких убедительных темпов, во-первых, на то есть Росстат, чтобы их немножко подретушировать, а во-вторых, стабильность дороже.

Стабильность в данном случае понимается как стабильность правящих элит. Все свои, все схвачено, все в порядке, и это самое важное. Кстати говоря, стабильность – это такая вещь, которая действительно дорогого стоит.

Потому что все эти модернизации – вещь очень болезненная. Мы очень любим говорить про модернизацию, любой человек, который когда-нибудь пробовал заниматься частным бизнесом, он понимает, что модернизация – это очень рискованный процесс, очень неприятный процесс, очень болезненный. Только жесткая конкуренция заставляет его делать. Потому что тебе надо искать кредиты, тебе надо покупать новое оборудование. Тебе надо увольнять старых, может быть, хороших людей, которые немножко замшели, но они еще вполне в силе и не хотят уходить. Надо переводить на какую-то робототехнику, надо повышать производительность. Кому это понравится?

Поэтому про модернизацию можно хорошо и громко говорить, но делать ее, когда у тебя нет жесткого стимула с тыльной стороны в виде жареного петуха в конкуренции, никто не будет. Мы с вами помним, как люди Советского Союза, как Советский Союз рухнул под разговоры о достижении научно-технического прогресса, продовольственной программы, чего только тогда не было.

Михаил Соколов: Ведь были примеры в истории России, когда модернизаторы начинали свои модернизации, когда их еще не клевало в одно место. Если мы сравним Витте и Столыпина, те реформы, которые начал проводить Витте и Столыпин в конце XIX века, у Витте они каким-то серьезным общественным давлением не обуславливались, скорее, это был сознательный выбор в пользу другой политики по сравнению с предыдущей, которая проводилась при Александре II. С одной стороны реакционная практика политическая, а экономику пытались развивать по-новому, раскрепощая ее.

Дмитрий Орешкин: Я не историк, в отличие от вас, но интересовался экономикой и территориальным развитием, как географ.

Первый этап модернизации – это все-таки поражение в Крымской войне. Освобождение крестьян, 1861 год, комплексная реформа царя-освободителя. Второй цикл начался после не слишком ярких событий 1905 года. Раньше был 30-летний этап довольно успешного роста, особенно быстрого в конце XIX века, потом он начал тормозиться в связи с тем, что темп был достаточно высокий, патриотическое крыло в правительстве и сам государь-император начали подгребать этот рост под государственность. То есть сдерживать активность частного сектора и пытаться национализировать промышленность.

Михаил Соколов: Еще внешнеполитическая активность пошла такая вовне, которая привела к несчастной русско-японской войне.

Дмитрий Орешкин: Которую, мягко говоря, не выиграли. Тогда тоже был сильный пинок со стороны конкуренции, в данном случае международной, и надо было что-то делать. Появляется, соответственно, Столыпин. Витте пораньше был.

Я бы сказал, что рывок в России был с начала 1860-х годов и до завершения века очень могущественным. Я занимался конкретно как географ историей железных дорог, в 1913 году то, что сейчас называется Российский союз промышленников и предпринимателей, тогда это называлось как-то иначе, типа ассоциации частного бизнеса. Эта самая ассоциация писала, что нам необходимо резкое ускорение темпов роста железнодорожной сети до 5 тысяч верст в год, потому что иначе мы не будем справляться с грузом продуктов, которые производит промышленность. При этом эти же самые бизнесмены жаловались на политику правительства, которая очень неохотно дает разрешение на строительство частных дорог. Частный бизнес уже провел проектные изыскания, уже предложил конкретные предложения железнодорожного строительства, уже нашел финансирование. А тогдашнее Министерство железнодорожного сообщения сдерживало активность частного сектора, потому что видело в этом угрозу режиму. В данном случае сама бюрократия вертикальная царистская тормозила экономический рост, основанный на частной конкуренции.

Михаил Соколов: Медведев на словах говорит: "Надо снизить административные барьеры, но при этом не совершить ошибок". Если что-нибудь делаешь, обычно совершаешь ошибки. Второе: "Это деловой климат. Вроде как он лучше, но не идеальный. Иногда избыточная активность правоохранительных органов. Мы наметили ряд шагов, включая усовершенствование законодательства". Как раз Калви продлили арест, так что с инвестиционным климатом все тоже в порядке. Благие пожелания есть, какие-то пишут они инструкции?

Дмитрий Орешкин: Владимир Путин в 2000 году, в июне, выступал и объяснял, что у нас есть серьезные гири на ногах частного бизнеса и государственной экономики, в частности. Он говорил про три тормоза. Первый – слишком высокий налоговый пресс. Второе – это бюрократизация, от которой надо избавиться, потому что она сдерживает экономический рост. И третье – это криминал. Сейчас у нас криминал, если верить показателем коррупционных показателей, удивительно высок.

Что касается административного давления, оно, естественно, только выросло. Сейчас становится понятно, что по-другому, наверное, и быть не могло, потому что основа государственности – это аппарат, это чиновники, а их надо кормить, подкармливать, в том числе обусловливать их лояльность за счет коррупционной подкормки. Все это очень хорошо в высших слоях власти понимают, оценивают, осознанно разменивают экономический рост на поддержание заинтересованности влиятельных людей, чтобы, не дай бог, не сформировалась оппозиция среди верхних игроков. На нижние слои, на то, что люди недополучают денег, им в общем по большому счету наплевать. Они уверены, что, пока есть контроль над силовиками, силовики лояльны, все будет в порядке. А для того, чтобы силовики были лояльны, их надо подкармливать, а чтобы их подкармливать, нужно закрывать глаза на коррупцию.

Михаил Соколов: То есть они должны грабить бизнес?

Дмитрий Орешкин: Естественно, они должны его крышевать и с него кормиться. В общем, эта модель их вполне устраивает. Другой вопрос, что, наверное, она не устраивает большинство населения и она тормозит объективный рост экономики, но при чем здесь соображения аналитиков, когда на кону стоят конкретные экономические персональные интересы крупных игроков этого административного рынка.

Михаил Соколов: Которые летают самолетами Внешторгбанка?

Дмитрий Орешкин: У вас нет такого самолета?

Михаил Соколов: У меня нет. У жены Медведева, кажется, есть, Навальный нам рассказывает. У подруги товарища Костина тоже вроде есть самолет и еще яхта.

Может быть, они обратили внимание на народ? Сегодня был задан сильный вопрос после ритуальных, как оно растет, хорошо ли оно растет, работники медиаобслуживания все-таки спросили: а что там с медициной, как-то все не очень хорошо получается? Дмитрий Медведев взял и ярко ответил. Давайте посмотрим.