Маленький Пиня и большая история

Кто вдохновил Никиту Хрущева на разоблачения культа личности Сталина в феврале 1956 года.

Есть книги не очень большого масштаба, чьи герои вдруг словно начинают жить своей жизнью и оказывают влияние на общество, несоразмерное скромным литературным способностям автора. Никиту Сергеевича Хрущева западная пресса называла Маленьким Пиней. Кто был этот Пиня? И почему глава коммунистического государства публично, много раз сравнивал себя не с известным революционным героем прошлого, не со Спартаком или Гарибальди, а с маленьким евреем-сапожником?

Михаил Ромм в своих воспоминаниях рассказывает следующее:

«Хрущев вообще неоднократно на всех этих встречах рекламировал Винниченко, уж не знаю почему этот убогий писатель антисоветский ужасно ему понравился почему-то, вероятно, потому, что он в молодости его читал; уж не знаю, читал ли он что-нибудь после этого. И говорит он вот что:

— Есть у этого Винниченко такой рассказ, называется он «Маленький Пиня». В этом рассказе излагается, как в тюремной камере сидят семь… И делают они подкоп. Вот сделали подкоп, а кому первому лезть? Ведь страшно. Самое опасное — тому, кто первый полезет. Никто первым лезть не хочет. А был в камере самый маленький, незаметный, тихий арестантик, которого называли «маленький Пиня». И вот предложили ему: «Ну, Пиня, лезь первый». И Пиня полез первый. Но прежде чем полезть, он сказал: «Раз уж мне лезть первым, я буду командовать: ты делай то-то, ты — то-то, то-то, — и стал над ними начальником. Так вот, я, — сказал Хрущев, — маленький Пиня, и я теперь вами командую».

Ромм описывает это с интонацией усталого высокомерия, его порядком раздражали идеологические выкрутасы Никиты Сергеевича, который из всех шедевров мировой литературы душой прикипел именно к дурацкому произведению забытого писателя. Примерно таковы же и воспоминания Эрнста Неизвестного: «Так вот, — тут вдруг Хрущев заорал, — я и есть тот самый Пиня».

Зато американский историк Уильям Таубман маленького Пиню счел настолько важным, что свою книгу «Хрущев» с него и начинает: «Вечером, в ноябре 1957 года Хрущев рассказал собравшимся гостям историю, которую прочитал в юности у украинского писателя Владимира Винниченко».

Еще одна версия, наиболее внятная и развернутая, содержится в мемуарах Федора Бурлацкого, бывшего в свое время советником Хрущева.

«Мне довелось слышать его объяснение, сделанное на банкете по случаю окончания Совещания коммунистических и рабочих партий мира в 1960 году. Хрущев поднялся, держа рюмку с коньяком в руках:

— Вот меня часто спрашивают, как это я вдруг вышел и сделал тот доклад на XX съезде? Так вот, я хочу рассказать вам историю, которая мне запомнилась с детства, еще когда обучался грамоте. Сидели как-то в тюрьме в царское время политзаключенные. Там были и эсеры, и меньшевики, и большевики. А среди них оказался старый сапожник Пиня, который попал в тюрьму случайно. Ну стали выбирать старосту по камере. Каждая партия предлагает своего кандидата. Вышел большой спор. Как быть? И вот кто-то предложил сапожника Пиню, человека безобидного, не входящего ни в одну из партий. Посмеялись все, а потом согласились. И стал Пиня старостой. Потом получилось так, что все они решили из тюрьмы бежать. Стали рыть подкоп. Долго ли рыли, неизвестно, только вырыли. Ну и тут возник вопрос, кому идти первым в этот подкоп. Ведь, может, тюремное начальство уже дозналось о подкопе и ждет там с ружьями. Кто первым будет выходить, того первым и смерть настигнет. На эсеров-боевиков указывают, а те на большевиков. Но в этот момент из угла поднимается старый сапожник Пиня и говорит: «Если вы меня избрали старостой, то мне таки и надо идти первым». Вот так и я на XX съезде. Уж поскольку меня избрали Первым, я должен, я обязан был, как тот сапожник Пиня, сказать правду о прошлом, чего бы мне это ни стоило и как бы я ни рисковал».

Судя по обилию версий, Хрущев делился этой историей буквально с каждым, настолько она его зацепила. Так что же это был за рассказ?

Он называется «Талисман».

Если судить по пересказам и Ромма, и Бурлацкого, история про сметливого арестанта кажется вполне комической, а ее автор заведомо воспринимается как густой бытописатель, веселивший простоватую аудиторию незатейливыми рассказами из малороссийской и еврейской жизни. Но это не так. Рассказ совсем не смешной, и в финале Пиню забивают прикладами тюремные конвоиры.

Тут стоит привести одну цитату, судьба которой — все время транслироваться в усеченном виде. «Архискверное подражание архискверному Достоевскому». Эти раздраженные слова Ленина часто припоминают, когда речь идет о том, как Владимир Ильич относился к Федору Михайловичу. Но мало кому известно, по какому поводу они сказаны. На самом деле это отрывок из письма к Инессе Арманд:

«Прочел сейчас, my dear friend, новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе всяких «ужасов», собрать воедино и «порок», и «сифилис», и романтическое злодейство с вымоганием денег за тайну. Архискверное подражание архискверному Достоевскому».

Владимир Винниченко был довольно известным литератором Серебряного века с большими амбициями и средним талантом. Он действительно немного подражает Достоевскому, еще больше — Леониду Андрееву. Поступь у его музы мерная и тяжеловесная. Но рассказ «Талисман» кажется удивительным, если прочитать его от начала до конца и понять, с кем именно ассоциировал себя генсек Никита Хрущев.

Маленький Пиня омерзителен, жалок, ничтожен. Это не человек, а какое-то выпотрошенное чучело.

Для своих сокамерников он постоянно служит объектом нехитрых развлечений и лишь заискивающе улыбается, когда его таскают за уши или мажут губы свиным салом. Тут невозможно не вспомнить истории, как Сталин заставлял стареющего, одышливого Никиту плясать перед партийными соратниками гопак.

Винниченковский герой действительно очень напоминает того Хрущева, каким его сыграл Стив Бушеми в запрещенном у нас в прокате фильме «Смерть Сталина» — стареющий дерганый шут с застывшим в глазах ужасом перед жизнью, который вдруг, неожиданно для самого себя, едва ли не против своей воли становится именно тем орудием, с помощью которого совершается великий исторический поворот.

То, что Никита Сергеевич видел себя именно так, доказывает, что он был человеком куда более сложным, чем принято считать.

«Талисман» — еще и рассказ про власть. Про обаяние власти. Про ту ответственность, которую она налагает. Про то, что власть может сделать человека лучше, а не хуже (в противовес традиционной российской гуманитарной точке зрения, о том, что всякая власть портит, и приличному человеку надо от нее шарахаться). Сделавшись старостой, Пиня наводит в камере порядок, все сыты, у всех есть сигареты. Аграрники легко привыкают, конституционалисты дисциплинированно подчиняются, анархисты, как и следовало ожидать, бунтуют, но их укрощают конституционалисты. Он спокойно, едва ли не как с равным, говорит с начальником тюрьмы.

«Пиню спрашивали:

— А вы не боитесь разговаривать с начальником? («Ты» ему теперь уже мало кто говорил.)

— Бояться? А чего бы я должен бояться? Когда староста будет бояться, то кто не будет бояться, кто?»

В конце концов, он с револьвером в руках первый идет в прорытый подкоп.

«Пиня повернулся к нам.

«Чтобы мне было тут тихо! Я иду вместо товарища Сердюкова. Ша! Я посмотрю и приду сказать. Потом полезете все вы».

Дальше он попадается охранникам, погибает, все его товарищи спасены.

Самому Владимиру Винниченко тоже довелось побывать на вершинах власти, откуда его буквально сдуло ветром истории. Он родился в 1880 году в семье крестьянина-батрака. Из гимназии, а потом из университета был исключен за революционную деятельность.

Создавал подпольные кружки, агитировал, много скитался по российским тюрьмам, так что рассказ «Талисман» написан с полным знанием фактуры.

Потом бежал за границу. После Февральской революции вернулся на Украину, где стал заместителем председателя Украинской Центральной рады, а в июне 1917 года возглавил Генеральный секретариат, то есть сделался премьер-министром Украинской Народной Республики, очень недолго существовавшей. В последующие несколько лет принимал участие во многих мутных и неудачных политических проектах. Был, в частности, председателем Директории, то есть главой государства при Петлюре, но через два месяца от него сбежал. Мстительный Симон Васильевич годы спустя, когда оба они уже сидели в эмиграции, написал на Владимира Кирилловича донос, обвиняя того в коммунистических взглядах, и Винниченко не пустили в Америку, куда ему очень хотелось перебраться.

Последние годы жизни он вместе с женой Розалией Лифшиц провел сначала во Франции, где закончил свою жизнь с того же, с чего начал — с крестьянского труда в городке Мужен, где у него была своя небольшая ферма. В отличие от многих собратьев-эмигрантов, Винниченко резко выступал против любого сотрудничества с Гитлером, в результате попал в концлагерь, где едва не умер. Так же он обращался к Сталину с открытыми письмами и предсказывал, что Украина обретет независимость.

В современном украинском Львове его имя теперь носит одна из центральных улиц, бывшая Советская, бывшая Панская. Здесь находятся стены монастыря Бернардинцев и примыкающий к ним знаменитый туристический аттракцион, ресторан в виде средневековой тюрьмы — всюду висят кандалы и цепи, ровно в восемь вечера входит палач, провозглашает: «Слава Украине!», сидящие в зале дружно ему отвечают: «Героям слава!», после чего он разрубает на гильотине голову превосходного местного галицийского сыра. В двух шагах находится клуб «Мазох», названный в честь Леопольда Захер-Мазоха, самого знаменитого из литераторов-уроженцев Львова, официантки одеты в костюмы доминатрикс, и каждый, кто войдет, получает от них плеткой по заду. На стене этого же дома висит табличка, сообщающая, что в конце сороковых тут находилась явочная квартира украинских подпольщиков. Дальше — центральная площадь Рынок, где уличный музыкант поет песни Виктора Цоя.

Именно здесь, любуясь на невообразимое смешение эпох, стилей, исторических пластов, понимаешь, как относительны эти понятия: успех и поражение, безвестность и слава. Генсек Хрущев мечтал о скором наступлении коммунизма, эмигрант Винниченко — о независимой Украине, одна идея казалась реальностью, вторая — неосуществимой утопией, прошло шестьдесят лет, и все с точностью поменялось. Молодые люди в ресторане хорошо знают, кто такой первый премьер-министр Украины Винниченко. Вероятно, они уже смутно представляют, кто такой был Никита Хрущев.

Екатерина Карсанова, «Новая газета»