От былого всемогущества осталась пыль

Cельское хозяйство в Беларуси работает в убыток.

Лукашенко можно назвать мастером-манипулятором: практически в каждом его обращении к публике содержатся фактические неточности, приводимые им статистические сведения искажаются, тенденциозно интерпретируются. Очень часто это делается «для красоты», а намного чаще для сознательных фальсификаций.

Например, недавно в Витебске, где он проводил совещание, посвященное проблемам областного АПК, он заявил: «Сегодня, мужики, ситуация уже не та. Двадцать лет назад, вы помните, было по-другому: жрать было нечего, тогда литр молока был счастьем. Сейчас молока, мяса – некуда девать в целом по стране. И никто на вас («вертикальщиков» и прочих организаторов производства. –прим.) молиться не будет». Смысл посыла: работайте эффективно, оплачивайте долги, больше списаний не будет.

Вообще-то молоко было всегда у всех

Но нет ответа, как работать эффективно в условиях, когда отрасль столкнулась с кризисом перепроизводства. В условиях рынка равновесие восстанавливается за счет повсеместного снижения цен на мясо-молоко и сокращения объема производства. Но у нас ручное управление, а рука управленца запрещает и то, и другое. При этом рост платежеспособности населения не поспевает за ростом производства. Во многих сельскохозяйственных организациях основные работники, в том числе доярки, скотники получают меньше пенсионеров.

И дело не в статистике, на которую по умолчанию сослался руководитель, хотя она относилась не столько к 2000 году, к миллениуму, а к первой половине 90-х годов, когда экономика начинала работать по-рыночному. Следует напомнить о сложившейся ситуации. В 1990 году, по официальным данным, белорусское сельское хозяйство произвело на 100 га сельхозугодий 792 ц молока и 125 ц мяса, в то время как в США – 168 и 77 ц соответственно. По производству же на душу населения зерна уступала только Америке и Франции, мяса – только США, а молока получала в 1,5-3 раз больше, чем любая из развитых стран.

По статистике, жили как в колхозном раю. Но ведь жили белорусы не в Беларуси, а в БССР, точнее, в СССР. А в целом по стране средние показатели были крайне неудовлетворительными, далекими от уровня любой из развитых стран. «Справедливое» перераспределение белорусской сельхозпродукции по всему СССР существенно улучшить общие показатели не могло, но практически сводило к нулю статистическое благополучие в самой Беларуси. Это было достаточно очевидно в конце 1970-х, а в середине 1980-х тенденция реализовалась в полной мере.

В «перестроечные» годы союзное руководство стремилось активизировать «человеческий фактор» и фактически отказалось контролировать фонд заработной платы. В итоге рост заработных плат намного обогнал рост производства при сохранении розничных цен. Так, в БССР с 1985 года по 1991 год среднемесячная зарплата выросла со 171 рубля до 517 рублей, в сельском хозяйстве с 164 до 482 рублей. В результате периодически возникающий дефицит продтоваров стал хроническим, и для его ослабления пришлось вводить купоны и карточки. Больше денег – больше карточек.

Но голода не было, поскольку существовала альтернативная колхозам экономика хозяйств населения. В 1990 году ими производилось 13,3% мяса, 24,2% молока, 38,6% яиц. Это было в основном натуральное хозяйство, но в значительной мере оно наполняло продуктами местный рынок. В сельской местности в то время проживало 33,7% населения (3,46 млн человек), которые в большей части обеспечивали себя и вместе с колхозами, хотя без особых изысков и деликатесов, гарантировали социальный минимум 6,8 млн горожан.

Никто без хлеба не оставался, и острой необходимости добыть «литр молока» не испытывал.

Цены сверху

А вот после, в первой половины 90-х, когда было заявлено о переходе к рынку, правительство обеспокоилось социальной защитой наиболее уязвимых слоев населения. Определили минимальный потребительский бюджет, на его основе рассчитали минимальную заработную плату, которую получал даже неквалифицированный работник. Как это и было в благословенные советские в времена. Социальная новация: в стране появилась официальная безработица, и безработным выдавалось пособие, эквивалентное минимальному потребительскому бюджету. К этому и сводилась социальная защита групп населения мало конкурентных на рынке труда. Чтобы ни дети, ни старики не остались не остались без хлеба, молока и яичницы. Ежеквартально размер минимальной зарплаты «осовременивался» в полном соответствии с ростом потребительских цен.

В общем не рай, но вполне приемлемая ситуация. Хотелось же, понятно, большего. И первым из понимающих и больше всех хотевших, оказался Лукашенко. Уже в ноябре 1994 года, вернувшись после лечения из Сочи, он обнаружил, что за время отсутствия в стране цены на социально значимые товары неприлично выросли, и «жесточайше» приказал вернуть их назад.

Спустя несколько дней правительство, надеясь, что правитель поумнеет и чему-то научится, принимает постановление о переходе с 7 декабря на свободное ценообразование по тем видам продуктов питания, цены на которые были заморожены или снижены «по величайшему распоряжению». Думали, номер пройдет. Ошибались. А последующие правительства были избавлены от предоставления образовательных услуг своему начальнику. И он в одночасье из школяра превратился в академика.

Парадокс всемогущества

В 1998 году Лукашенко столкнулся с проблемой, которая породила множество анекдотов. Посетив несколько магазинов, он удивился отсутствию в торговле яиц. Точнее, перепелиные яйца имелись, куриных не было. Ему объяснили, что яйца по своей экономической природе ничем не отличаются от иных товаров. От молока, например. Если административно устанавливаются низкие цены, то социальная справедливость есть, а яиц – нет. Ставшие в одночасье убыточными птицефабрики сокращают производство. Если цены высоки – то возникает перепроизводство, соответственно – кризис сбыта.

Для борьбы с дефицитом или перепроизводством следуют освободить все цены. Это аксиома экономики. Но люди размышляли о том, как Лукашенко решит проблему. Студенты веселились, интерпретируя парадокс всемогущества, о котором упоминалось в трудах средневековых теологов. В их исполнении он звучал так: «Сможет ли главный яйценосец страны снести такое яйцо, которое поднять не сможет»? И отвечали: «Если у него пропадет молоко».

В 1999 году, измучившись морской болезнью на качелях «справедливость – прибыльность», руководство решилось на «рискованный» эксперимент, отпустив яичные цены на свободу. Тут-то и заявил о себе платежеспособный спрос: уже к концу февраля 2000 года торговля затоварилась, накопив запасы в 18 млн. яиц. Вроде бы, не очень много, но более, чем достаточно – всего-то получается 1,8 яйца на душу населения, – но купить этот «излишек» человек не может. Не по карману. В то время, например, Минской птицефабрике по плану требовалось ежедневно продавать 1 млн яиц ежедневно, а продавала она по 300-400 тыс. Чтобы увеличить сбыт, надо снижать цены, но такая торговля оборачивается благотворительностью, вместо прибылей получаются убытки и накапливаются долги.

До «возрождения» было лучше

А ведь сельскохозяйственным организациям была поставлена задача восстановить объемы производства 1990 года любой ценой, возродить деревню строительством агрогородков, новых животноводческих комплексов, заведением племенного скота. И все это сделано, вложены огромные деньги, только ожидаемых прибылей нет. Копят убытки. Назначенный в 2014 году «пожарным» премьером доктор экономики Михаил Мясникович с задачей не справился. О сельском хозяйстве он сказал так: производственная база хорошая, экономика плохая.

Но что можно сказать, сравнив нынешнее состояние финансов сельскохозяйственных организаций с показателями 85-90-х годов. В частности, уровень рентабельности в колхозах и совхозах по всем видам деятельности тогда составляли 29-43%. Даже в 1993 году, до запуска программы Возрождения села, она сохранилась на уровне 23%.

В тогдашних статистических сборниках содержались данные о чистой прибыли организаций, поскольку они не были убыточными. А сегодня они работают на рынок, увеличивают производства убытков, долги не платят и не собираются платить. От былого всемогущества осталась пыль.

Константин Скуратович, «Наше мнение»