Тонны ненужной одежды захламляют Беларусь

Как это влияет на окружающую среду?

В Беларуси довольно крупная отрасль — легкая промышленность — создает немало отходов, которые в большинстве случаев хоронят в землю, пишет onliner.by. Постоянное появление магазинов с дешевой одеждой, мода и рост доходов создают проблему и на бытовом уровне: белорусы все больше вещей отправляют в мусорку. Дальше они снова идут в землю. Государство практически не регулирует переработку текстиля — основные угрозы возникают от упаковки и одноразовой посуды. Но проблема гиперпотребления одежды назревает, хотя пока и не стоит так остро. Мы попытались разобраться, чем грозит белорусам и природе «утопание» в тряпках и как его можно предотвратить.

Самая большая боль — от нашего легпрома

В проблеме передозировки тканей важно учитывать обе стороны. Более опасная — промышленная. Наш легпром вместе с одеждой и обувью производит много отходов, которые в большинстве случаев закапываются в землю. Вторая сторона — бытовая. Это вещи, которые мы выбрасываем в мусорку. Проблема кажется менее масштабной, но в ней немало подводных камней. Однако обо всем по порядку.

Ученые из Витебска Александр Коган и Елена Зимина в 2016 году отмечали, что на всех предприятиях легкой промышленности образуются отходы, технологий переработки которых в Беларуси нет: «Такие отходы образуются в огромных количествах и не принимаются заготовительными и перерабатывающими организациями, а вывозятся для захоронения, тем самым ухудшая экологическое состояние страны», — писали авторы ВГТУ в своей научной работе. Из открытых источников можно узнать, что наши предприятия за редким исключением («Марко», «Белвест» и другие) не занимаются переработкой отходов своего производства.

— Как захоронение текстиля влияет на окружающую среду? Синтетические волокна разлагаются десятки и сотни лет, как тот же пластик. Но сказать, что они наносят ужасный ущерб водам, воздуху и почве ядовитыми веществами, нельзя. По крайней мере, я об этом никогда не слышал. Вещи, имеющие натуральный состав (например, на 100% состоящие из хлопка), разлагаются до углерода, — рассказывает Анатолий Шагун, начальник управления по координации деятельности в сфере обращения с вторичными материальными ресурсами ГУ «Оператор вторичных материальных ресурсов».

Хуже всего в этом то, что законодательно переработка текстиля у нас не регулируется — таких мощностей практически нет.

— Есть ли возможность его перерабатывать? Из опыта Европы мы видим два варианта: делать из старой одежды различные наполнители (для мебели, автокресел и так далее), а также сжигать и тем самым получать топливо, — говорит специалист; он считает энергетическое использование наиболее перспективным для нашей страны. — Любые вещи и отходы имеют определенный цикл переработки. Наверное, кроме стекла и металла. Возьмем ту же бумагу — ее можно переработать в макулатуру 5—6 раз, пластик тоже после нескольких раз теряет свойства полимеризации и так далее. То же самое и с одеждой: первый раз из нее можно сделать какую-нибудь набивку или нетканый материал, потом еще что-то… Да, все эти попытки повторного использования хороши, потому что захоранивается меньше отходов. Но не по всем отходам и их объемам есть экономическая целесообразность: не всегда вторичный материал оказывается дешевле первичного. Но все равно в конце концов одежду нужно или захоронить, или энергетически использовать.

В мире технология приготовления из коммунальных отходов твердого альтернативного топлива (refuse derived fuel, RDF) довольно популярна, особенно учитывая цены на нефть и газ. Обычно альтернативное топливо получают из отходов, которые не могут использоваться повторно: это, например, загрязненная бумага, пластик или текстиль (в первую очередь синтетика).

— Это топливо готовится специальным образом: его предварительно дробят, стараются удалить хлорсодержащие элементы, потом сушат (при необходимости) и направляют в объекты, где его используют. Например, в Евросоюзе подобными объектами выступают цементные заводы — они активно сжигают такое топливо (иногда RDF достигает 70% от всего объема топлива для них), либо угольные и электростанции, либо мусоросжигательные заводы. Почему туда попадает текстиль? Потому что он не всегда может быть использован повторно из-за своего состава или состояния (либо он загрязнен до неотмываемости, либо ветхий), — отмечает Анатолий Шагун.

По словам специалиста, в 2016 году правительство приняло «Концепцию создания мощностей по производству альтернативного топлива из твердых коммунальных отходов и его использования». Документ предполагал широкий охват возможного производства топлива для трех белорусских цементных заводов. Пилотный проект начался в Гродненской области с завода «Красносельскстройматериалы» как объекта использования, а первым объектом производства для него стал Гродненский мусоросортировочный завод. Вероятно, в нынешнем году это будет реализовано.

— Выгодно ли делать из отходов топливо? Это зависит от цены на первичные ресурсы. Если 20 лет назад цена нефти и газа была низкой, производство альтернативного топлива не имело экономического смысла. При сегодняшних ценах на топливно-энергетические ресурсы вторичное использование RDF вполне обоснованно. На тех же цементных заводах такое топливо оказывается дешевле каменного угля.

Голландцы открыли в Беларуси предприятие по переработке одежды

Сжигание — это наиболее экологичный способ. Но еще лучше перед этой последней стадией жизненного цикла одежды и тканей повторно использовать их. С такой целью в Кобрине с 2004 года работает голландское предприятие «Де Енг Текстиль», которое делает из поношенной одежды тряпки для заводов и автомобилистов.

Завод находится на территории бывшей военной части райцентра. Здесь работает 120 человек, в среднем они получают по 600 рублей и на жизнь не жалуются. 15 лет назад предприятие создал смышленый голландец. Его бизнес на родине был связан с секонд-хендами и переработкой тряпья, и мужчина искал, где ему выгоднее открыть такое предприятие. Выбрал Кобрин: дешевая рабочая сила и близость к Европе. Этот человек уже давно на пенсии — у предприятия новый владелец, но тоже из Голландии.

— Наше сырье — это одежда, бывшая в употреблении. Настолько бывшая, что она потеряла все свои свойства. Или вещи из секонд-хендов, которые не продаются партиями. Это нормальная по качеству одежда, но год, два или три ее никто не покупает. Куда ее девать? — начинает свой рассказ директор «Де Енг Текстиль» Денис Конорев. — Но все начинается с человека: ему не нужна какая-то одежда (вырос из нее или порвал) — он несет ее в пункт приема. Может, он за это какую-то копейку получает, а может, просто из сознательности это делает. Все аккумулируется на сортировочных заводах: какую-то одежду еще можно продать в секонд-хендах, а что-то разделяют на белое и цветное. И на этих заводах наши учредители покупают сырье. Эта одежда очень дешевая — в среднем 10—12 центов за килограмм. Поставщиков в Европе у нас очень много: Франция, Польша, Германия, Голландия…

Там одежда грузится и приезжает в Кобрин в специально промаркированных тюках. Например, шифр 1300 — это артикул цветного трикотажа, 1383 — махровых халатов, 1500 — постельного белья, а 1560 — белых рубашек. Самая дорогая — белая одежда, а самая дешевая — «робы». Она постирана и обработана, но в качестве тряпки не совсем годится: впитывает мало влаги. Дальше эти тюки со склада отправляются в обрезочный цех. В день перерабатывается примерно 20 тонн, в месяц — около 1000 тонн. Так называемое сырье здесь режут определенным способом.

ложно, но на самом деле вещей в мире не много: майка, кофта, штаны… Люди, которые работают не первый год, могут порезать эти вещи с закрытыми глазами. Два движения — и майка на куски. И поверьте, эти тряпки будут определенного размера. Неровный кусок должен быть от 20 до 60 сантиметров — допускается такая разбежка. Ровные обычно идут 50 на 60 или 60 на 60 сантиметров. Иногда заказчикам специально нужны куски 120 на 50 сантиметров. Все пуговицы, стразы и молнии отрезаются— их мы кладем отдельно и отправляем обратно поставщику, — объясняет технологию директор.

На предприятии работает 120 человек, основная масса — это резчицы. Они трудятся в две смены два через два с семи до семи. Средняя получка на предприятии — 600 рублей.

— Зарплата небольшая, поэтому учредителям было выгодно открываться здесь. Для Минска это не деньги, для Кобрина тоже маловато, но пойдет. Хотя работа тяжелая: простоять 12 часов… Но, если бы зарплата была такой уж маленькой, разве люди работали бы? А так ходят, спрашивают. В кадрах мы не нуждаемся. Даже есть журнал, куда мы записываем всех желающих устроиться на предприятие, — зимой их, конечно, больше, — рассуждает Денис Конорев.

— Это кажется, что все так с

Конечно, большинство работников — женщины, в основном немолодые. Когда предприятие только открылось, кобринчанки стали разглядывать и примерять первую партию европейского «секонда». Действительно, вещей здесь много от слова «очень». Но правила строгие: взять понравившуюся вещь работники не могут, в конце каждой смены их досматривают.

— Это очень жестко регулируется, потому что мы работаем по регламенту таможенного контроля: все, что ввезли, мы должны вывезти до десятой грамма, вплоть до пуговиц и замков. Да, мы их отрезаем, но упаковываем и отправляем в Голландию. Потом наши партнеры отправляют их в Индию — там очень дешевая рабочая сила, люди трудятся за тарелку риса. Пуговицы и молнии отправляют на продажу, а ткани — на разволокнение. Потом из них шьют подушки и покрывала.

Схема выглядит странно. Покупаешь поношенную одежду в Европе, перевозишь на своем транспорте, режешь на тряпки и отправляешь обратно в Евросоюз. Казалось бы, проще брать отечественный секонд и отправлять ветошь на Запад. Оказывается, все не так просто. В первую очередь из-за культуры: белорусы не принесут столько тряпья, чтобы наладить на нем целый бизнес.

— У нас в Кобрине много магазинов секонд-хенда, в которых не продаются какие-то партии. Куда девать эти пару тонн вещей? Но и я их принять не могу: работаю под таможенным контролем и под своими учредителями. Давно был разговор с райисполкомом — они очень заинтересованы, чтобы у нас в Беларуси что-то такое появилось, ведь это вторая жизнь текстиля. Но мне кажется, что нужно сначала настраивать первую ступень: зачем нашему человеку идти куда-то и что-то отдавать? В Беларуси только зарождается культура раздельного сбора мусора — не то что забота о текстиле, — говорит директор предприятия.

Идем в финальный цех, куда порезанную одежду (подписанную и взвешенную) везут для прессования в специальных тележках — в каждой примерно 70 килограммов тканей.

— Мы производим упаковки под 500, 400, 300 и меньше килограммов. Здесь все прессуется по желанию заказчика. Есть упаковка на 600 килограммов (в каждом мешке по 25 килограммов), а вот и 5-килограммовые полиэтиленовые упаковочки — такие пакеты с тряпками продаются на европейских заправках — взял и понес. Это у нас принято порвать свою майку и мыть ею машину, а они покупают. Тряпки в больших упаковках заказывают крупные заводы типа Volkswagen — педантичные немцы в конце рабочего дня вычищают станки до блеска. Чем их вытирать? Туалетной бумагой, салфетками? Да разоришься на них! Вот на помощь и приходит такая продукция — обтирочный материал. Тот же Volkswagen может за день использовать вагон тряпок — это дешево и практично. После использования тряпки идут на утилизацию, но это уже проблемы завода.

Карта поставок продукции предприятия — вся Европа. Раньше у «Де Енг Текстиль» были заказы из США и Австралии. Денис Конорев говорит, что бизнес не особо прибыльный, да и на его благополучие влияет практически все — от мировых кризисов до падения цен на нефть.

— Из-за последнего норвежцы сразу перестают покупать тряпки, ведь они используют их на нефтедобывающих вышках, — говорит директор предприятия. — Наш бизнес очень мелкомаржинальный. Мы и головное голландское предприятие за вычетом всех затрат с килограмма тряпья получаем прибыль 2 цента, то есть €400 с фуры — на них всем надо работать целый день. Если себестоимость килограмма тряпок у нас составляет 50 центов, то продают они его за 52. Как я слышал, теперь в серьезную конкуренцию вписались Индия и Пакистан — все благодаря дешевой рабочей силе. Но качество у них гораздо ниже: они не будут так щепетильно относиться к работе, как мы, берут количеством и ценой.

52 цента — это, конечно, усредненный ценник. Все зависит от качества ткани. Например, на предприятии не используют очень скользкую синтетику, которая не впитывает влагу. Та же спецодежда тоже не ахти, но хотя бы как-то впитывает. Но зато она дешевая — заказчики есть и на нее.

В Беларуси, кстати, с 2008 года по такому же принципу работает еще одно предприятие — поставский завод «Белит». Он принадлежит холдингу «Горизонт». Кроме производства тряпок, «Белит» продает оптом секонд-хенд, закупленный в Европе. На сайте предприятия утверждается, что обычно это одежда таких брендов, как H&M, Jack & Jones, Colin’s, Mango. Одежда с поставского завода отправляется в белорусские, российские и казахстанские магазины. Опять же о белорусских вещах речи здесь не идет.

Как обычный белорус усугубляет ситуацию с «утопанием» в тряпках?

По данным ГУ «Оператор вторичных материальных ресурсов», обычно в составе коммунальных отходов текстиль занимает долю в несколько процентов — примерно 1—2% (то есть где-то 100 тыс. тонн «тряпок» в год). Замдиректора «Центра экологических решений» Дарья Чумакова считает, что открытие многочисленных фаст-фешен-магазинов в Минске значительно влияет на эти цифры.

— Это я сужу по европейским графикам. Если говорить о привычках белорусов, то наш социологический опрос в 2017 году показал, что у 55% респондентов была одежда, которую они носили только один раз. Несмотря на то что белорусы считают себя рачительной нацией, это действительно гигантская доля одежды, которая потенциально рано или поздно может оказаться на свалке. То есть потребительская и промышленная проблема у нас есть. Если посмотреть на пункты сбора вторсырья (а их очень мало), то туда можно сдавать одежду только чистого состава: хлопок, шерсть и так далее. Но в наших магазинах (любого производства) обычно таких вещей нет. Чаще всего это, к примеру, 40% синтетики и 60% хлопка. Это представляет большую проблему для переработки и вторичного употребления, потому что неизвестно, какими свойствами такая ткань будет обладать по мере использования, — говорит она.

По мнению Анатолия Шагуна из ГУ «Оператор вторичных материальных ресурсов», в целом человек ограничен в потреблении одежды. Специалист считает, что обычно гиперпотребление касается более мелких вещей типа упаковки.

— В отношении более крупных вещей оно если и настанет, то нескоро. Все же сознание людей поворачивается в сторону более разумного потребления, особенно в развитых странах. Но в целом стоит отметить, что рост отходов сказывается на стоимости их утилизации: чем больше выбрасываем, тем больше платим, — отмечает он.

У Дарьи Чумаковой опасений больше. На ее взгляд, мы тонем в вещах и последствиях их потребления, потому что не видим потерь, которые кроются за производством одной майки или джинсов. Один товар — это большое количество отходов, водных и энергетических ресурсов.

— Например, при производстве одной пары хлопковых брюк образуется около 25 килограммов отходов. И даже если мы переработаем эти штаны, отходы всегда будут тянуться за ними экологическим следом. Мы привыкли считать, что основной проблемой генерации пластика являются упаковка и одноразовые товары. Это действительно так: примерно 36% потребления мирового пластика составляет именно упаковка. Но сюрприз в том, что 14% здесь достается текстильной промышленности. И этот пластик переработать нельзя, — говорит она.

Еще одна проблема — химические загрязнения, связанные с приростом текстиля. В первую очередь это красители — поверхностно-активные вещества, которые используются для промышленной стирки вещей (чтобы ткани прошли усадку и выглядели привлекательно).

— Кроме того, когда мы стираем синтетику, образуются микроволокна — едва различимые гранулы, которые можно заметить под микроскопом. Это крошечные волокна текстиля, которые со сточными водами попадают в реки, озера и дальше в Мировой океан. Они не подвластны нашим очистным сооружениям. Сегодня какого-то явного и обозначенного вреда для здоровья человека от попадания микроволокон в пищу (например, с морепродуктами) нет. Об этой проблеме, скорее всего, мы будем говорить через несколько лет, когда будет проведено достаточно исследований, — считает Дарья Чумакова.

Есть и социальная проблема — неравенство при производстве одежды. Чаще всего при ее выпуске используется полурабский и детский труд. Дарья Чумакова считает, что своим гиперпотреблением мы несем ответственность за те условия труда, в которых находятся эти люди.

Что могу сделать я, чтобы помочь экологии?

Если вещи непригодны для носки, их можно отнести в специальные пункты, отмеченные в приложении «Зеленая карта». Если речь идет о вещах, которые еще можно носить, там же можно найти идеи в разделе «Повторное использование». Например, это проекты «Калі ласка» и «Банановый фургон», церковные приходы и контейнеры от Красного Креста на заправках. Вещи отправляются людям, которые в них нуждаются. Если одежда непригодна для носки, но еще не совсем ветхая, ее можно подарить приютам для животных — там ткани используют как подстилки.

— Еще есть ресайклинг-проекты а-ля «Так», которые принимают отходы текстильной промышленности и ткани от населения. Там дети с инвалидностью, которые не имеют возможности осуществлять трудовую деятельность, социализируются через работу по мелкому пошиву и раскрою. Они делают разные игрушки (зайцев и так далее). Конечно, там повторно используется небольшое количество текстиля, но здесь есть и социальная, и экологическая функции. Еще существует небольшой проект «Торба-шоу» — они шьют сумки из тканей, которые принесли люди, — говорит специалист «Центра экологических решений».