Белорусы не боятся гражданской активности – им не хватает информации и веры в себя

Но для этого их следует лучше информировать о возможностях участия, объяснять, в чем конкретная польза этого, и убеждать, что они могут на что-то повлиять. А если вы думаете, что виной всему белорусский народный страх, данные опроса могут вас переубедить. Об этом пишет Thinktanks.by в материале, который является  частью серии аналитических записок по итогам национального репрезентативного опроса об отношении белорусов к реформам, социальному контракту, внешней политике, гендерной проблематике, гражданскому обществу, медиа и роли государства. Опрос проводился в августе-сентябре 2019 года.

Основные выводы:

Большинство белорусов не участвуют в работе как негосударственных общественных организаций (НГО), так и около-государственных общественных организаций (ГОНГО). Деятельность НГО и реально, и потенциально привлекает людей заметно меньше, чем общественно-полезная активность или как что-то важное для их местного сообщества. С точки зрения белорусов, как власть и бизнес, так гражданское общество и даже церковь, серьезно недорабатывают в решении локальных проблем. У большинства респондентов нет аллергии на гражданскую активность, но им не хватает информации о возможностях участия и веры в собственные силы. Страх объясняет лишь незначительную долю пассивности белорусов.

«Своя рубашка ближе к телу», Или общественная польза как мерило участия граждан

Большинство белорусов не участвуют в деятельности как НГО, так и около-государственных общественных организаций (ГОНГО). Однако государственный административный ресурс дает ГОНГО явное преимущество в охвате населения. Так, всего 3% белорусов принимали участие в активности НГО, а 11% - в мероприятиях ГОНГО. Эти цифры не изменились с 2018 года.

Женщины чуть более активны в работе ГОНГО, чем мужчины, разница – почти в 4 процентных пункта (п.п.). Среди небольшого пула вовлеченных в деятельность НГО – гендерной разницы нет.

Обе группы организаций привлекают в первую очередь молодых белорусов. Уровень гражданского участия снижается с возрастом, у пенсионеров падает почти до нуля в случае с негосударственными организациями и до уровня ошибки выборки – в случае с государственными. Из этих правил есть одно исключение – женщины среднего возраста (45-60 лет), почти 19% которых участвуют в работе ГОНГО.

Каковы причины этого? Вероятно, свой вклад вносит «социальная нагрузка» на работников сферы образования, среди которых большинство – женщины, обязанные организовывать работу ГОНГО в школах и ВУЗах. Этот же фактор может объяснять и чуть более высокую вовлеченность среди молодежи, которую всеми силами побуждают вступать в БРСМ.

Поскольку задействованных в активности НГО оказалось всего 3% (47 из 1507 респондентов), невозможно сделать социологически значимые выводы о конкретных формах их участия. Можно отметить лишь, что первое место заняло финансирование и пожертвования на нужды НГО – таких респондентов было 21 из 47.

При этом нельзя сказать, что белорусы принципиально избегают всех форм гражданского участия. 10% заявили, что участвовали в мероприятиях, организованных гражданами самостоятельно. 11% посещали собрания жильцов. 18% участвовали в облагораживании и благоустройстве территории в своих дворах и на улицах. Даже в общественных обсуждениях по вопросам жизни местного сообщества участвовали почти 7% респондентов.

Заметный перевес этих цифр над охватом, который способны обеспечить НГО (3-3,6% в разных вопросах), должен заставить организации гражданского общества задуматься о своих стратегиях коммуникации и работы с целевой аудиторией.

В деле решения местных проблем граждане недовольны всеми, кроме себя

Что касается активности на местном уровне, в глазах белорусов здесь недорабатывают как НГО, так и власть.

Люди считают, что только их самостоятельная активность на местном уровне соответствует тому, как должно быть. У всех остальных акторов, как бизнеса и НГО, так центральной и местной власти, провал между ожиданиями и восприятием общества – в два и более раза. При этом с 2018 года белорусы стали выше оценивать свое участие – доля тех, кто замечал вовлеченность местных жителей, выросла на четверть – с 34% до 42%. Колебание всех остальных показателей – на уровне ошибки выборки.

Важно понимать, что это не объективная картина реальных усилий того или иного актора в решении местных проблем. Мы не знаем, кто на самом деле достаточно или недостаточно выполняет свои задачи на местном уровне. В данных опроса мы имеем дело с тем, насколько эти усилия видны людям, как это воспринимается людьми. Заметно, что высокий запрос общества на локальную работу властей, НГО, бизнеса и церкви может (и должен) удовлетворяться не только непосредственно такой работой, но и эффективной коммуникацией о ее плодах.

Заметно, что высокий запрос общества на локальную работу всех акторов может (и должен) удовлетворяться не только непосредственно такой работой, но и эффективной коммуникацией о ее плодах.

Как достучаться до остальных

Опрос показал не только фактическую вовлеченность белорусов в работу гражданского общества, но и потенциал их активности. Оказалось, что не все респонденты в принципе хотят иметь с этим дело. Так, большинство (55%) вообще не хочет включаться в работу НГО. Причем, энтузиазма среди мужчин на 7 п.п. меньше, чем среди женщин.

Однако ситуация меняется в зависимости от формулировки вопроса. Когда респонденты понимают, что им предлагают заняться чем-то полезным для общества либо непосредственно решать проблемы места, где они живут, все оказывается не так безнадежно.

Судя по этим данным, у белорусов нет отторжения гражданской активности как таковой.

Для участия важно, чтобы люди видели в этом конкретную пользу, а не деятельность абстрактных организаций, часто не знакомых большинству

Это стоит учитывать организациям гражданского общества при выработке своих коммуникационных стратегий. То, что именно работа в сфере PR и массовой коммуникации – ключ к росту гражданской активности, не подлежит сомнению. Тех, кто затруднился с ответом или оказался не готов участвовать в какой-то из форм общественной деятельности, дополнительно спросили, что им мешает. Ответы внутри этой группы «не-активистов» распределились так:

В случае с активностями НГО, три первых места в списке причин неучастия (или отговорок) заняли:

я не верю, что мое участие может что-то изменить или кому-то помочь (22,7%); я плохо знаком(а) с деятельностью этих организаций (22,5%); меня никто не приглашал/не просил принять участие (21,6%).

Почти 14% сказали, что у них нет компетенций для участия в деятельности НГО, 9% таким организациям не доверяют, 8% респондентов не знают, куда обратиться, и только 6% считают такое участие рискованным.

В том, что касается общественно-полезной деятельности, почти 36% заявили, что их никто не просил или не приглашал. 21% не верит, что могут что-то изменить, 14% не верит в свои компетенции, а 11% не знают, как именно можно участвовать. Недоверие набрало 9%, страх – 6,5%.

Таким образом, две главные группы причин гражданской пассивности белорусов – нехватка информации о возможностях участия и выученная беспомощность

Первая проблема должна решаться просвещением, вторая – фокусом в коммуникации на реальные истории успеха общественного активизма.

Опасения по поводу негативных последствий гражданской активности уместны лишь для 6-7% респондентов этой группы (в пересчете на всю выборку – это меньше 5%). Разумеется, в зависимости от сектора работы НГО, степень воспринимаемого риска может расти.

Мнение о том, что белорусы запуганы и поэтому пассивны – миф

При этом не стоит уповать на то, что получится достучаться до всех. В белорусском обществе все еще распространен взгляд «пусть этим займутся другие». Так, 65% согласились, что белорусы в целом должны быть более общественно-активными (лишь 12% не согласны с этим). Но когда у респондентов спросили, должны ли быть более активными лично они, доля согласных упала до 47%, а несогласных – выросла до 28%. Очевидно и то, что сказать «я должен быть активнее» в опросе и по-настоящему стать активным, даже при всех возможностях, – совсем не одно и то же.

Национальный опрос проводился компанией MIA Research по заказу Pact при финансовой поддержке USAID. Опрос проводился в форме индивидуального анкетного интервью по месту жительства респондентов в соответствии со всеми критериями репрезентативности. Опрошено 1507 человек, допустимая ошибка выборки – 3%.