Пакт Апокалипсиса

Как Москва и Пекин хотели захватить планету.

Видно китайцам сиянье Кремля;

Мы не боимся военной грозы;

Воля народов сильнее грозы;

Нашу победу славит земля.

Михаил Вершинин. Марш "Москва–Пекин", 1949

В отличие от международной полемики, возникшей в связи с 80-летием пакта Молотова – Риббентропа, юбилей советско-китайского договора о дружбе, союзе и взаимной помощи 14 февраля 1950 года проходит сравнительно тихо. Хотя его последствия, проявившиеся, как и в случае со сговором Сталина и Гитлера, в том же самом году, стали не менее кровавыми – по крайней мере в краткосрочной перспективе. Что же касается замысла его автора, то мощь этого документа, пожалуй, должна была превышать совокупное значение двух сделок, открывших дорогу Второй мировой войне в Европе и на Тихом океане – упомянутого пакта тиранов плюс договора Молотова – Мацуоки 1941 года.

Предысторию этого события можно начать с грозового лета 1941 года. Как ни удивительно, даже в те недели Сталин думал не только об обороне. Историк Александр Панцов нашёл в особых папках Политбюро постановление 3 июля 1941 года: отпустить исполкому Коминтерна "один миллион американских долларов для оказания помощи ЦК компартии Китая". И это в тот день, когда Сталин выступил по радио с панически-слезливым обращением к народу, впервые назвав своих подданных "братья и сёстры".

В ходе Второй мировой войны и сразу после ее окончания политика Сталина в Китае была крайне двуличной. В 1941–1945 годах он поддерживал одновременно обоих злейших врагов – как Чан Кайши, так и Мао Цзэдуна в их борьбе против Японии, но делал это крайне осторожно, чтобы не вызвать ответных японских мер против СССР.

15 апреля 1945 года в беседе со Сталиным посол США в Китае Патрик Хэрли порадовал собеседника: "Китайские коммунистические войска лучше обучены и лучше сражаются, чем войска национального правительства". В ответ на это Сталин похвалил единомышленников: "Это верно. Китайские коммунистические войска менее корруптированы , чем войска национального правительства".

Кроме того, в 1944 году Кремль принял решение о повторном вторжении в Восточный Туркестан, где местный царёк – бывший ставленник Советов Шэн Шицай – в 1941 году под шумок отскочил от "старшего брата". Если в 1930-х годах посланцы Сталина душили малой кровью на чужой территории уйгурское движение за независимость, то в 1944 году, наоборот, поддержали тюркских мусульманских повстанцев в их борьбе за автономию – против "ренегата" Шэна.

9 июля 1945 года премьер-министр Китая Сун Цзывэнь на личной аудиенции попросил советского вождя содействовать в прекращении беспорядков в Синьцзяне, на что Сталин отреагировал насмешкой: "Что подразумевается под этой помощью – посылка войск?" Собеседник, проглотив колкость, уточнил – остановить поставки боеприпасов, которые он дипломатично назвал "контрабандой". Невозмутимый Сталин возразил, что вряд ли таковые осуществляются, и огорошил собеседника вопросом: "Не проникает ли это оружие из Индии?", а потом вообще договорился до того, что "возможно, оружием торгуют сами китайские чиновники, ибо подобная торговля может дать хорошую прибыль".

В целом, однако, что Чан Кайши, что Мао спокойно смотрели на красных "зелёных человечков" вокруг далёкого Урумчи, потому что были заняты борьбой друг с другом, и в этом вопросе оба зависели от Кремля. 14 августа 1945-го Сталин даже заключил с Гоминьданом договор о дружбе и союзе.

Поддержка Москвой коммунистов в Китае в 1945–1948 годах была ограниченной: Кремль не хотел вызвать ответные меры США, что могло привести не только к скорой победе Чан Кайши, но и к последующему размещению в Китае баз американских ВВС, нацеленных на военные заводы Сибири. Тем не менее даже оказанная советская помощь стала для Мао решающей. Чего стоило только вооружение японской Квантунской армии, захваченное в 1945 году в ходе "Августовского шторма" (операции советских войск против японских на севере Китая), и оставленное Народно-освободительной армии (НОАК) для борьбы против "белокитайцев". Это оружие было передано, несмотря на то, что с правительством Чан Кайши Кремль только что подписал дружественно-союзное соглашение.

После ряда побед красных над войсками Гоминьдана в 1946–47 годах Сталин поверил в силу Мао, и 10 февраля 1948 года, согласно дневниковой записи Георгия Димитрова, рассказывал об этом лидерам болгарских и югославских коммунистов с определённой самокритичностью: "Я тоже сомневался, что китайцы будут иметь успех, и советовал им временно договориться с Чан Кайши (о перемирии. – А. Г.). Они формально согласились с нами, но на деле продолжали свою линию, продолжали мобилизовывать силы китайского народа. После этого открыто поставили вопрос: будем продолжать бороться, народ нас поддерживает. Мы сказали: хорошо, что вам нужно? Оказалось, что почва у них чрезвычайно благоприятна. Они оказались правы, мы оказались неправы".

Поддержка Сталиным НОАК принимала всё более открытый характер. 22 января 1949 года в ходе встречи с Мао он похвалил его замысел агрессии против Тибета: "Это хорошо, что Вы готовитесь к наступлению. Тибетцев надо взять в руки".

При этом Сталин подбадривал Мао, у которого тогда не было сколько-нибудь серьёзных ВВС и ПВО, перед лицом США. Весной 1949 года Сталин отправил телеграмму руководителю советских военных специалистов в Китае Ивану Ковалёву для передачи китайской стороне: "Война не выгодна империалистам. Кризис у них начался, они воевать не готовы. Атомной бомбой пугают, но мы её не боимся. Материальных условий для нападения, для развязывания войны нет".

А вот к тому, чтобы развязать кровопролитие самому, Сталин прилагал все усилия. Историк Анатолий Торкунов опубликовал протокол его переговоров 5 марта 1949 года с Ким Ир Сеном и министром иностранных дел КНДР Пак Хен Еном. Северокорейский диктатор попросил "старшего брата" о содействии морским вооружением, на что получил больше ожидаемого: "Тов. Сталин говорит, что в этом можно оказать помощь, и что Корее нужно иметь военные самолёты (о которых Ким тогда как раз не просил. – А. Г.).

Тов. Сталин спрашивает, проникают ли они в южнокорейскую армию, имеют ли там своих людей.

Пак Хен Ен отвечает, что они проникают, но пока себя там не проявляют.

Тов. Сталин говорит, что это правильно, что сейчас проявлять себя не нужно..."

Одновременно Сталин, не раскрывая все карты перед новым огромным союзником, уже подумывал о том, как использовать китайцев для возможной агрессии в Корее. 26 мая 1949 года в телеграмме Ковалёву, среди прочего, он указал на то, что не следует стягивать все войска к границам Индокитая, Бирмы и Индии: "Выделить из главных сил НОА[К], идущих на юг, две хорошие армии, перебросить их в район Тяньцзиня и Циндао (недалеко от границы с Кореей – РС), пополнить их и держать в готовности для предупреждения высадки войск врага… Не сокращать пока численности войск НОА[К]". При этом в нападение американцев на Китай, как показывает, среди прочего, приведённая "атомная" телеграмма Ковалёву, он не очень верил.

С поступлением в войска МиГ-15 атомный контрудар со стороны США стал для СССР не столь страшен, как ранее. Поскольку и американцы развивали радары и реактивные истребители, то и советская ядерная бомба, испытание которой состоялось 29 августа 1949 года, на тот момент являлась скорее психологическим козырем, нежели оперативным средством. Её взрыв для наглядности записали на киноплёнку и показали высоким гостям из Пекина.

Сталин неизменно видел в красном Китае ударный инструмент против мира демократии, что показывают его переговоры с Мао 16 декабря 1949 года в Москве, куда лидер китайских коммунистов приехал уже полноправным правителем страны. Войска Гоминьдана ушли на Тайвань, КНР была провозглашена за полтора месяца до этих бесед. Синьцзян тоже достался коммунистам полностью, включая вчерашних союзников СССР – уйгурских повстанцев, которых китайцы быстро усмирили.

Мао Цзэдун, вероятно, имея в виду мировую революцию, намекнул Сталину, что не следует начинать её уже завтра: "Китай нуждается в мирной передышке продолжительностью в 3–5 лет". Сталин дал понять, что этот вопрос – в руках собеседников: "Что касается Китая, то непосредственной угрозы для него в настоящее время не существует: Япония ещё не стала на ноги, и поэтому она к войне не готова; Америка, хотя и кричит о войне, но больше всего войны боится; в Европе запуганы войной; в сущности, с Китаем некому воевать..."

Тем не менее он вовсе не настраивал нового союзника на беззаботную жизнь. Когда Мао сообщил "старшему брату" о том, что страны Запада опасаются вторжения НОАК, подошедшей к границам Бирмы, а также Лаоса и Вьетнама – тогда еще французских колоний, Сталин не советовал их успокаивать: "Можно было бы пустить слух, что Вы готовитесь перейти границу, и таким образом попугать империалистов".

Кроме того, в качестве одного из рабочих вариантов он предлагал и удар по Тайваню: "Можно было бы отобрать роту десантников, распропагандировать их, забросить на Формозу (старое европейское название Тайваня – РС) и через них организовать восстание на острове".

Да и земли, находящиеся под прямой юрисдикцией Британии, рассматривались как одна из болевых точек, где можно нагнетать международное напряжение: "Если, например, понадобится нажать на Англию, то это можно сделать, прибегнув к конфликту Гуандунской провинции с Гонконгом. А для урегулирования такого конфликта в качестве посредника мог бы выступить Мао Цзэдун".

Всё это было отнюдь не маниловщиной. В ходе этих переговоров советский вождь обещал партнеру весомую помощь штабными работниками, военными инструкторами, кораблями для обучения кадров ВМФ, а также трёхсотмиллионный долларовый кредит – в первую очередь для закупки оружия у самого СССР. На основании советских моделей КНР начала стремительно создавать свои ВВС, вскоре ставшие третьими по мощи в мире.

Просчитывая разные варианты натиска на "буржуев", Сталин в эти месяцы склонялся к нанесению основного удара в Корее, о чём пока что уведомлял Мао не в полной мере. За пять дней до подписания "договора Вышинского – Чжоу Эньлая" московский деспот направил послу в КНДР Терентию Штыкову телеграмму: "Посетите Ким Ир Сена и устно скажите ему, что ...могут приступать к формированию добавочных трёх дивизий. Он может обратиться с просьбой об использовании в 1950 году кредита, отпущенного на 1951 год".

Пакт Вышинского – Чжоу Эньлая номинально носил антияпонский характер, но по сути был направлен против США. Последние тогда являлись основной силой, оккупировавшей Японию, у которой до 1952 года был даже де-юре ограниченный суверенитет. А умышленно расплывчатые формулировки документа 14 февраля 1950 года позволяли записать в пособники "самураев" вообще кого угодно: "Обе Договаривающиеся Стороны обязуются, что ими совместно будут предприниматься все имеющиеся в их распоряжении необходимые меры в целях недопущения повторения агрессии и нарушения мира со стороны Японии или любого другого государства, которое прямо или косвенно объединилось бы с Японией в актах агрессии. В случае, если одна из Договаривающихся Сторон подвергнется нападению со стороны Японии или союзных с ней государств, и она окажется, таким образом, в состоянии войны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет военную и иную помощь всеми имеющимися в ее распоряжении средствами".

Соглашение вступило в силу спустя два месяца – 11 апреля, а ещё через месяц Сталин направил советскому послу в Пекине телеграмму для Мао: "В беседе с корейскими товарищами Филиппов (один из псевдонимов Джугашвили – РС) и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению". Мао, полностью зависимый от советских поставок станков и военной техники, поддержал предложение.

25 июня ровно в четыре часа поезд с вооружёнными солдатами 6-й дивизии въехал прямо с территории "северян" в занятый "южанами" город Кэсон – за ночь коммунисты по-тихому восстановили железнодорожные пути на разграничительной полосе; артподготовка превратила 38-ю параллель в реку огня, а уже три дня спустя лязг Т-34 раздался на улицах Сеула. Так началась Корейская война, число жертв которой в 1950–1952 годах превысило число погибших в Европе за первые два года Второй мировой. Мадьярский диктатор Матьяш Ракоши вспоминал, что Сталин одобрил идею оказания Ким Ир Сену негласного содействия: "Для работы в госпитале в Корею выехали и наши врачи. В дальнейшем выяснилось, что его работа оказалась очень эффективной. Госпиталь постоянно расширялся, мы заботились о том, чтобы непрерывно посылать туда необходимое оборудование. В ходе войны… через наш госпиталь прошли десятки тысяч корейских раненых и больных".

С помощью дипломатического трюка в Совете Безопасности ООН Советский Союз заманил США в корейский капкан, о чём Сталин с удовлетворением писал Клементу Готвальду, и даже посвятил чехословацкого диктатора в свои ближайшие планы в Тихоокеанском регионе: "...Америка впуталась в военную интервенцию в Корее и тем растрачивает теперь свой военный престиж и свой моральный авторитет… Кроме того, ясно, что США отвлечены теперь от Европы на Дальний Восток...

Допустим, что американское правительство будет и дальше увязать на Дальнем Востоке и втянет Китай в борьбу… Америка… должна надорваться в этой борьбе… Борьба Америки с Китаем должна революционизировать всю Восточную Азию.

Даёт ли всё это нам плюс с точки зрения мировых сил? Безусловно, даёт".

На самом деле не Америка, а Сталин вскоре втащил в войну красный Китай путём мощного дипломатического давления. Мао колебался, понимая, что ответом на "братскую помощь" может стать ядерный контрудар. Ведь о мирной передышке в 3–5 лет он просил Сталина менее чем за год до этого. В конечном итоге Сталин всё же уломал его на вторжение. И главным аргументом стал как раз "пакт Вышинского – Чжоу-Эньлая".

25 октября китайские "добровольцы" смяли войска ООН в приграничной зоне и вскоре откинули их за 38-ю параллель. Операция стала столь успешной в значительной степени из-за полной внезапности – американская военная разведка упустила концентрацию НОАК в приграничной полосе. Поскольку советская помощь была ограниченной, сбросить в море американцев не удалось – противостояние стало кровавым патом и затянулось. Сталинская многоходовка в треугольнике Москва – Пекин – Пхеньян завершилась на этом этапе как по нотам.

Планета покатилась к светопреставлению.

24 января 1951 года в меморандуме по итогам объединённого заседания штабов родов войск, проведённого в Пентагоне, были названы ровно те же самые возможные сроки всеобщего столкновения, которые определил Сталин на совещании с начальниками "народных демократий" в Москве за две недели до этого: "Критическим периодом, с точки зрения относительной военной мощи, являются следующие два-три года. Если война начнется в этот период, хоть мы, вероятно, и не проиграем, но нам будет трудно её выиграть".

Принятое 8 августа 1951 года постановление Совета национальной безопасности США № 114/11 отражало успех военно-экономической подготовки СССР к схватке с половиной человечества: "Данные из разных источников за прошедший год показывают, что советская военная продукция отличается высоким качеством – более высоким, чем предполагалось ранее". В приложении к этому документу отмечалось, что если Кремль уже сейчас решит начать Третью мировую, то первый шаг её первого этапа – битва за евразийский материк – станет красным блицкригом:

“а. Советские вооружённые силы и вооружённые силы сателлитов сохраняют возможность захватить континентальную Европу, Ближний и Средний Восток (за исключением Индии и Пакистана) в течение относительно короткого периода. Как военные, так и невоенные запасы, за возможным исключением авиационного топлива, наличествуют в достаточном количестве и распределены таким образом, чтобы в целом обеспечить устойчивую военную операцию в течение этого периода, даже если все ядерные возможности США были бы полностью задействованы против стратегических целей в СССР.

б. На Дальнем Востоке северокорейские и китайские коммунистические силы, с советской логистической и технической поддержкой, показали военные возможности большие, нежели чем оценивалось ранее. В случае всеобщей войны было бы не в интересах безопасности США вводить в бой наши силы для защиты материковой части Азии. Поэтому от коммунистических сил можно ожидать возможности завоевать Восточную и Юго-Восточную Азию…"

Таким образом, упомянутое в пункте "а" "исключение" – полуостров Индостан – должен был очутиться в советско-китайских жерновах, и вряд ли виделся Сталину тяжёлой добычей, особенно учитывая жёсткое индо-пакистанское противостояние тех лет. Очевидно, что и Северная Африка являлась одной из первоочередных задач Красной армии, чтобы обезопасить Европу и ближневосточную нефть от атомного контрудара как с её территории, так и с акватории Средиземного и Красного морей.

Американские правящие круги полагали, что захват Евразии – это только первый этап Армагеддона:

"д. Советские военно-воздушные силы по-прежнему способны обеспечить адекватную тактическую поддержку всем наземным операциям… и одновременно предпринять стратегическое авиационное наступление против Соединённого Королевства и североамериканского континента.

e. Советский ядерный потенциал увеличился примерно такими же темпами, как и предполагалось в апреле 1950 года, но ожидается, что он станет расти в следующие три года быстрее, чем предполагалось ранее".

А тем временем полчища Мао истощали и сковывали силы США и их союзников в Корее. 20 августа 1952 года на переговорах с советской делегацией с участием Сталина Чжоу Эньлай сказал, что "Китай готовится и к тому, что война может продлиться ещё 2–3 года". И попросил помощь авиацией, артиллерией и снарядами, на что советский вождь согласился: "Всё, что мы сможем, мы дадим".

На какую дату Сталин наметил первый удар? Пятая пятилетка заканчивалась в 1955 году. Тогда должно было быть завершено строительство ряда объектов стратегического значения – железных дорог и шоссе к Северному Ледовитому океану для нападения на Америку через Северный полюс, тоннеля на Сахалин для успешной атаки на Японию, двух заводов по производству авиационного бензина, фабрики химического оружия в Кирове, канала Чёрное море – Дунай для обстрела Белграда и оборонительных сооружений Югославии артиллерией морских кораблей – и многого другого. При этом Сталин благодаря разведке знал, что страны НАТО более чем пристально наблюдают за его действиями, и могут либо встретить вторжение во всеоружии, тем самым сведя на нет преимущество внезапности, либо вообще нанести упреждающий удар. Поэтому не исключено, что атаковать он хотел до того, "пока последняя пуговица не будет пришита к шинели последнего солдата".

Наводит на размышление постановление Президиума ЦК ВКП(б) от 4 декабря 1952 года "О положении в МГБ", составленное при участии вождя и подписанное им. В этом документе, как отмечает историк Никита Петров, речь шла о том, чтобы перейти от "пассивной" оборонной тактики к "активным наступательным действиям" в разведывательной работе: "Многие чекисты прикрываются… гнилыми и вредными рассуждениями о якобы несовместимости с марксизмом-ленинизмом диверсий и террора против классовых врагов. Эти горе-чекисты скатились с позиций революционного марксизма-ленинизма на позиции буржуазного либерализма и пацифизма, забыли, что с озверевшим классовым врагом нельзя бороться в белых перчатках, оставаясь "чистенькими", не применяя активных наступательных средств борьбы в интересах социалистического государства, забыли указания Ленина о том, что классовая борьба – это жестокая борьба, а не пустая болтовня, не понимают той простой истины, что нельзя МГБ представлять без диверсий, проводимых им в лагере врага".

Увы, большая часть этого постановления до сих пор красноречиво засекречена. Тем не менее вряд ли вождь думал, что страны НАТО будут сидеть сложа руки, когда на их земле начнутся покушения на "классовых врагов" и взрывы складов боеприпасов.

Однако 5 марта 1953 года Сталин умер, а его наследники отказались от лобового столкновения с США, хотя Мао настоятельно предлагал Хрущёву учинить ядерную бойню. На расширенном заседании военного совета ЦК КПК 11 сентября 1959 года великий кормчий подтвердил курс на универсальность коммунизма: "Мы должны покорить земной шар. Нашим объектом является весь земной шар. О том, как работать на Солнце, мы пока говорить не будем. Что касается Луны, Меркурия, Венеры – всех восьми планет, помимо Земли, – то можно будет еще исследовать их, побывать на них, если на них вообще возможно побывать. Что же касается работы и сражений, то, по-моему, важнее всего наш земной шар, где мы создадим мощную державу".

Несогласие по этому вопросу стало одной из причин того, что две диктатуры рассорились. А лезть на НАТО в одиночку не стали ни КНР, ни СССР.

Советский строй окончательно сгнил и развалился, а власти Китая после смерти Мао отказались от планового народного хозяйства и, следовательно, глобального вооружённого экспансионизма. Правящие круги КНР решили заняться обогащением. Что в России, что в Китае "реальный социализм" потерпел крах сам собой, без войны.

Александр Гогун, svoboda.org