Что побудило книготорговцев объединиться и начать протест в России

Однодневную забастовку устроили более десятка книжных магазинов.

После того как фигурантам дела о запрещенном в России сообществе «Сеть» были вынесены суровые приговоры, в поддержку осужденных выступили самые разные представители интеллигенции: художники, учителя, режиссеры-аниматоры, психологи. Однодневную забастовку устроили более десятка книжных магазинов. Это стало первым случаем, когда представители данной профессии консолидированно высказали свою гражданскую позицию. О том, как была организована акция и почему именно это дело стало причиной, Znak.com поговорил с директором книжных магазинов «Пиотровский» в Перми и Екатеринбурге Михаилом Мальцевым.

— Михаил, как вообще появилась идея провести такую акцию? Кто стал инициатором? Как удалось объединиться всем…

— В сеть. (Смеется.) Я бы не стал обозначать инициаторов, потому что самым важным моментом является то, что люди, которые вышли — хозяева и работники книжных магазинов, не объединены никакой общей организацией. Это люди из разных городов, у них свои частные книжные магазины, не объединенные ни в какую коммерческую сеть. Есть организация «Независимый альянс книготорговцев и книгоиздателей», но акция проходила, может быть, и при поддержке этой организации, но не под ее эгидой. В ней участвовали только книжные магазины, а издательства — нет. Потому что было бы смешно, если бы и издательства закрылись на один день.

Откуда это взялось? Обсуждать акцию мы стали буквально через несколько дней после того, как в Пензе был оглашен приговор по «делу „Сети“». Никто даже не пытался объяснять друг другу, почему это нужно делать, так как повод был абсолютно понятен. Обсуждали возможную реакцию на это. Мы сошлись на том, что та форма, которую, мы выбрали, будет наиболее заметной. Потому что главная помощь, которую можно оказать ребятам, и единственный действенный способ — это создание шумихи. Соответственно мы как книжные магазины обладаем своей аудиторией, у всех есть соцсети, то есть некий круг людей, которым можем это сообщить, чье внимание мы можем привлечь к этой проблеме.

Свои действия мы обсуждали с коллективами магазинов и друг с другом. Часть магазинов отказалась от участия в этой акции, предложили какие-то другие варианты участия. Никто не сказал «нам все равно», кто-то говорил, что не могут закрыться, но, например, могут собирать деньги в пользу заключенных. Мы сразу договорились на старте, что никто не будет никого обсуждать, никто не будет никого уговаривать и убеждать.

— Из ваших сотрудников много народу приняли участие в одиночных пикетах?

— В Екатеринбурге в пикетах участвовали три человека. Это, можно сказать, половина коллектива. Остальные либо наблюдали, были рядом на всякий случай, либо занимались написанием постов в соцсетях. Кто-то не принял участие. В Перми — мы сразу договорились, что на пикет выхожу я. Остальные сотрудники (у меня там три человека еще работают) — кто-то в соцсетях писал, кто-то отдыхал.

— Вам раньше доводилось выходить с пикетами?

— В Перми за десять лет мы неоднократно участвовали в гражданских акциях. Их было не так уж и много, но они были. Но именно в такой форме акции я, честно говоря, участвовал первый раз в жизни.

— У прохожих была какая-то реакция?

— Если сопоставить реакцию в соцсетях и на улице, то это совершенно два разных мира, и возникает ощущение, что реальность — это, скорее, какое-то дополнение к соцсетям, а не наоборот. Это в принципе и нормально. Вы представляете, прохожий просто идет по улице, видит человека с плакатом, с какими-то там надписями, — какую-то бурную немедленную реакцию вряд ли стоит предполагать. Были люди, которые подходили и спрашивали: что это, в чем дело, что произошло. Из этого я сделал вывод, что большинство людей в принципе не в курсе, что происходит. Я думаю, что это люди, условно говоря, не из интернета, а те, кто телевизор смотрит или из каких-то других источников получает информацию. Негативной реакции не было никакой. Я очень спокойно отстоял два часа. Ни полиция, никто иной ко мне не подходил.

— То есть силовики никак не отреагировали?

— Ноль реакции. Реакция была в Туле и в Краснодаре.

— Вы не опасаетесь, что в дальнейшем из-за гражданской позиции могут появиться проблемы для бизнеса?

— Знаете, если такие проблемы появятся, то уже можно будет говорить о каком-то общем состоянии, при котором эти проблемы могли бы возникнуть у нас и без этой акции. Поэтому если власти окажутся настолько неумными и мелочными, что вместо того, чтобы услышать нашу боль, наше возмущение и нашу фрустрацию и страх (это же не акция устрашения, мы ничем властям не угрожаем, мы в ужасе и испуге, нас очень сильно эта ситуация пугает и волнует), если на такой вот жест последует какая-то репрессия, то я уже не знаю тогда, где и в какой ситуации мы с вами находимся.

— До того как был вынесен приговор, «дело „Сети“» развивалось два года. Вы лично следили за ним?

— Какие-то отголоски долетали, но подробно я за ним не следил.

— Возможно, я плохо информирована, но мне кажется, что это первый случай, чтобы именно книжные магазины столь ярко высказывали свою гражданскую позицию. Первое консолидированное выступление. Вы меня поправите, если это не так…

— Консолидированное политическое выступление… Да, это первое.

— Почему триггером стало именно это дело? Ведь до этого было и дело «Нового величия», и дело Ивана Голунова, московские митинги, «московское дело»? Это были не менее резонансные и возмутительные дела. Что стало причиной? Большие сроки заключения?

— Во-первых, да, чудовищные сроки. У нас в Екатеринбурге один сотрудник стоял в пикете с плакатом, на котором с одной стороны были расписаны сроки по «делу „Сети“», а на другой — сроки за рейды в Буденновске полевым чеченским командирам, за которыми реальные теракты, реальные человеческие смерти. И эти сроки меньше, чем по «делу „Сети“». Один срок насильнику, за которым 24 случая нападения на женщин. У него срок тоже меньше, чем у осужденных в Пензе.

Непонятно, откуда взялись такие цифры. (Дмитрий Пчелинцев — 18 лет колонии, Илья Шакурский — 16 лет, Андрей Чернов — 14 лет, Максим Иванкин — 13 лет, Михаил Кульков —10 лет, Василий Куксов — 9 лет, Арман Сангынбаев — 6 лет. — Прим.). Что это за практика? На чем она основывается? Международная практика? Но если мы из прошлого возьмем примеры леворадикального терроризма: захват заложников, самолетов, банков — там тоже сроки меньше. На чем основывается наказание, совершенно непонятно. Оно как будто бы взято из головы, и это пугает, потому что когда в государстве такая беспричинность возникает, то это признак дисфункционала системы. А поскольку мы все живем в России и все находимся в этой системе, это очень сильно настораживает.

Второй момент — это многочисленные жалобы подсудимых на пытки, которые не были рассмотрены. Почему? Почему суд не принял эти жалобы во внимание, не было проведено расследование, возбуждено дело? Это тоже очень странно. В целом это действие выглядит как чрезвычайная мера, но чрезвычайные меры государства идут в истории, когда идет столкновение с каким-то онтологическим врагом, например с террористами, которые взрывают дома. Когда выбора никакого у государства нет, когда врага нужно уничтожить и применять к нему можно любые средства, потому что это враг и его существование несовместимо с твоим. А когда такой режим начинает применяться против рядовых граждан России, неважно, с какими политическими убеждениями, это значит, что на их месте может быть любой человек. Это может быть мой знакомый, это может быть посетитель, который приходит ко мне в магазин, это в будущем, не дай бог, могут быть мои дети.

Что касается вопроса, почему до этого таких выступлений не было, то очень многие участники (сотрудники, руководители книжных магазинов) раньше так или иначе в каких-то акциях участвовали. Мы тоже откликались на разные резонансные вещи. Мы как-то пытались в Перми совместно с активистами показать фильм про «дело БОРН» (Боевая организация русских националистов. Участники группировки были обвинены в серии убийств и покушениях на убийства. Существование БОРНа как организованной преступной группы ставится под сомнение адвокатами обвиняемых. — Прим. ред. Znak). У нас тогда отдел «Э» пришел, ФСБ… В общем, мы разные акции проводили, но, да, впервые было объединение между городами. Я думаю, это потому, что все уже чувствуют непосредственную угрозу и опасность для себя и близких в связи с этим делом.

— В поддержку фигурантов дела помимо представителей книжного бизнеса выступили ученые, журналисты, психологи, педагоги, художники и галеристы. Вот сегодня появилось заявление режиссеров-аниматоров. Но все выступают цехами. Вам не кажется, что если объединиться, то резонанс будет больше?

— Дело Ивана Голунова показало, что выступление профессиональными сообществами эффективно. Выступило журналистское сообщество, и, как потом сказал один из журналистов, «отбили своего». Потом к этому подключились и широкие массы. Я думаю, это какая-то специфика момента. Почему именно так происходит, — вопрос к социологам.

В нашем случае… Смотрите, никто из нас не является политическим активистом. Мы не отслеживаем ежедневно эти дела. Мы занимаемся своей работой, живем внутри своей профессии. Если есть какое-то сообщество вокруг, люди, с которыми можно объединяться и разговаривать, то ближе всех — коллеги. Поэтому, видимо, так и происходит.