Воспитание в семьях шляхты и крестьян сильно разнилось.
Прибавление семейства было для семьи литвина громадной радостью. Не зависимо от социального статуса. Крестьянин рассчитывал, что в семье со временем появится новый работник и благосостояние его увеличится. Шляхтич полагал, что наследник умножит славу рода на полек брани или на дипломатическом поприще, пишет "Литвин".
Правда, смерть не делала различий между простолюдинами и аристократами, косила косой без разбора. Детская смертность была даже в 18 столетии ужасающей. В мемуарах конца Века Просвещения можно найти такие факты. В семье шляхтича из 19-ти детей выжило только семеро. Остальным не суждено было дожить до совершеннолетия из-за мора, детских болезней. В семьях крестьян детская смертность была, разумеется, выше, поскольку шляхтичи могли прибегнуть к квалифицированной врачебной помощи, чего не было у крестьян.
Появление первенца в семьях всех сословий обычно сопровождалось древними языческими обычаями. Роженица не могла пойти в костел, в гости к чужим людям. ее нарочно ограждали от мира. Боялись сглаза, дурной молвы. После появления на свет новорожденного как бы приобщали к обществу, совершая магические ритуалы. К примеру, ребенка могли класть на пол, убранный свежей хвоей, сеном. Этот обычай символизировал вхождение нового человека в дом.
Особенно пышно все сословия старались совершать обряд крещения. Князья и богатые купцы созывали гостей на пиры, стоившие целые состояния. На крестьянском дворе по случаю крещения наследника резали свиней, птиц, варили пиво.
Крестьяне, естественно, с малых лет приучали своих отпрысков к тяжелому труду на сенокосе, на хлебной ниве. Учили держать косу с двух лет, а с пяти ходить за конем, коровой, овцами. В десять лет мальчишка из крестьянской семьи уже бороновал поле.
В бедных семьях хлеборобов, особенно у закабаленных, на одежду детей не тратились за недостатком средств. Зачастую подросток лет до 14 мог ходить в холщовой длинной рубахе. Про начальное образование в таких семьях речи не шло. Существовали парафиальные школы, но они могли создаваться в имениях только с разрешения панов.
Помещику казалось излишней роскошью учить мужиков грамоте. Считалось, что грамотные мужики горазды на мятеж, на бунт. Хотя и в парафиальных школах в первую очередь учили катехизису, основам веры, благонравию, то есть вещам, которые в обычной жизни вряд ли могли пригодиться поселянину.
Признавались только родные, зачатые в браке дети. Так называемых "крапивников" содержали в крестьянской семье на самом бесправном положении, но нередко и просто убивали. Причем делали это сами матери, ведь ребенок обрекался на муки и страдания, на вечный позор, если выживал и вырастал.
Шляхетское воспитание не исключало постижение крестьянской премудрости. Даже литвинские магнаты отдавали своих сыновей на воспитание в семьи мелкой шляхты, экономов, старост. Считалось, что без жизненного опыта не обойтись, а вот грамота, всякие науки могут и подождать. Конечно, без искусства фехтования, мастерского владения саблей и пикой никакой шляхтич не считал себя мужчиной. Воспитание будущих воинов было поистине спартанским.
Из мемуаров Булгарина мы узнаем, что отец Фаддея будил его выстрелом из ружья, в любую погоду, даже зимой, обливал студеной водой. Причем делалось это в подражание не только спартанцам и римлянам, которые воодушевляли образованную шляхту, но и по традиции, унаследованной от предков.
Шляхетская детвора, конечно, могла себе позволить игрушки, развлечения (шахматы, шашки). Для своих детей супруга полоцкого кастеляна, к примеру, заказывала механических драгун и всадников из далекого Дрездена, где мастера создавали удивительные игрушечные шедевры.
Честь учились защищать смолоду. Беспокойные 16 и 17 века заставили шляхетскую молодежь с особенным усердием упражняться в сабельном бое и в верховой езде. Обычно для воинской подготовки будущему рыцарю-литвину подбирали "дядьку", бывалого солдата, соратника пана во многих битвах.
Для молодого панича понятие чести не было пустым звуком с самого юного возраста. Шляхтич Малиновский, учившийся в 1830-х годах в одной из виленских школ, вспоминал, как отец наказывал его за трусость. За околицей юный 12-летний Малиновский встретил одногодку-соседа, сына хозяина ближнего от имения фольварка. Вместе с крестьянской ребятней тот ловил птиц.
Малиновский не поделил с ним силки и парни здорово намяли ему бока. В слезах бедолага прибежал с жалобой к отцу. Но старый шляхтич осерчал и повел сына на берег Немана, где вырезал добрую лозину.
Тем прутом старик Малиновский вразумил сына: ему следовало не убегать от обидчиков, а драться пусть и против нескольких врагов. Шляхетскую честь следовало оборонять даже с самом безнадежном положении, не уклоняясь от боя.
Воспитание сословной гордости, независимости давало свои плоды. Порой очень горькие.
Особенно доставалось тем юным шляхтичам, которым в начале 19 века приходилось из-за материальных трудностей в семье обучаться в казенных военных учебных заведениях Российской империи. Там господствовала муштра. Кадетов наказывали розгами.
Нередко юноши из благородных литвинских семей во избежание позорного наказания решались на самоубийство. Такие случаи отмечались в середине 19 века в Брестском кадетском корпусе.
Что же касается школьного образования, то еще в 18 столетии среди шляхты существует явное недоверие к разным школам.
В мемуарах Фаддея Булгарина говорится о некоей пани, которая отказывалась посылать в школу своего великовозрастного сына. Причина такова -- религиозные школы отнимали много здоровья, а латынь и греческий совершенно не требовались для того, чтобы собрать оброк с мужиков или приказать старосте выгнать народ на барщину. Конечно, постепенно нравы смягчались.
Ян Барщевский с гордостью вспоминал о своем обучении у иезуитов в Полоцком коллегиуме, где успешно прививали привычку думать и свое мнение иметь.
Но больше, чем на школы, надеялись шляхтичи на домашнее воспитание. Проще и дешевле было выписать в имение какого-нибудь итальянца или француза, который с грехом пополам учил юных господ иностранным языкам и азам поведения в благородном обществе.