Венедиктов: Путин полностью меняет конфигурацию власти

Что ждет Россию?

Главный редактор «Эха Москвы» утверждает: пока вы обсуждаете усиление Госсовета и пытаетесь угадать, кто может стать следующим президентом России, Владимир Путин строит новое государство. В этом государстве у регионов и республик нет юридически закрепленной власти. Все решения принимают в столице Империи. А назначенные национальным лидером проконсулы эти решения воплощают, каждый — в своей провинции. Кажется, что примерно так обстоят дела и сейчас? Алексей Венедиктов уверен, что нет, и поясняет, в чем суть исторических, по его мнению, перемен.

Владимир Путин меняет Конституцию. И 22 апреля народ Российской Федерации с рекордными показателями явки примет и поддержит эти изменения единым пакетом: за ограничение в два президентских срока без уточнения «подряд», за новые полномочия парламента и Совета Федерации, за минимальную оплату труда, равную прожиточному минимуму, за усиление Госсовета… и так далее — по длинному списку поправок.

Но, как считает Алексей Венедиктов, главную поправку, кажется, все пропустили. А именно она в корне меняет всю систему управления страной, открывает возможность превращения Российской Федерации в унитарное государство, где помимо национального лидера иной власти не то чтобы нет, а даже быть не может.

Зачем такая система нужна Владимиру Путину, чем она отличается от нынешней и чем это все нам грозит, Алексей Венедиктов объяснил в интервью 66.RU.

— Как мы будем жить после 2024 года?

— Я не знаю, как мы будем жить после 2024 года. Я фантазиями не занимаюсь. Я могу только оценивать те движения, тот транзит, что происходят сегодня. Не надо путать меня с якутским шаманом. У меня нет бубна. А даже если бы был, я мог бы в него только бить, но не предсказывать будущее.

Смотрите, сегодня совершенно очевидно, что мы не видим конечной точки плана Путина на транзит. Но этот план совершенно точно существует.

Зато мы видим некоторые движения, которые указывают на то, что Путин меняет конфигурацию государственной власти вообще. Вне зависимости от того, кто будет президентом во время него, после него. Может быть, это даже не имеет значения.

Мы видим, что движение идет от президентской республики к суперпрезидентской. Не знаю, говорил ли он это публично, но непублично Владимир Путин точно говорил, что он является сторонником унитарного государства, а не федеративного. И изменения в Конституцию — за вычетом всяких глупостей вроде того, вносить туда Бога или не вносить — содержат важные сущностные элементы, которые заставят нас жить в другой стране.

Причем об одной из главных поправок почему-то не говорят. Она возникла недавно, еще не опубликована, но, насколько мне известно, уже поддержана на второе чтение [в Госдуме]. Она — о том, что в Российской Федерации будут создаваться особые территории. Ими могут стать восемь округов. [И в этих особых территориях] нет выборов, а есть назначения. Восемь суперпрефектов. Восемь провинций Римской империи — во главе с консулами или, точнее, проконсулами. Это вполне отвечает представлениям президента о том, что страна должна управляться проверенными назначенными людьми, а не какими-то там выбранными охламонами.

— Когда об этой поправке стало известно, в своем телеграм-канале вы предполагали, что речь в ней может идти о республиках вроде Чечни…

— Подождите. Эта поправка — она в общих словах. То есть это может быть и Москва, и [федеральные] округа, и Калининград, и Чечня. Это может быть все что угодно. Дверь открыта к тому, что возникают президентские субъекты. Это означает конец Федерации. Давайте назовем это своими словами. Это по-другому финансируется, по-другому управляется…

— В чем отличие от той страны, в которой мы живем сейчас? Она и сейчас состоит из «президентских субъектов». Разве нет?

— Нет. Полпреды — это люди, которые, как мы знаем с вами, не управляют, а координируют. Они не являются проконсулами. А если конституционно закрепляется, что они проконсулы — с определенными правами, с прямым президентским правлением, это означает, что Федерации конец.

— Губернаторы разве не проконсулы сейчас? Каждый из них возьмет под козырек и исполнит волю президента, как только тот ее озвучит…

— Берут под козырек. Но мы видим и, главное, Путин видит: то там избрали губернатора от ЛДПР, то здесь избрали губернатора-коммуниста. Надо какие-то силы прилагать, чтобы их снять, чтобы с ними договориться. Это неправильно, да? [По мнению Владимира Путина], правильно — это унитарное государство, где суперпрезидент контролирует все. Он контролирует парламент, правительство, Совет Федерации, суды, силовиков и территории…

— При этом, возможно, даже не занимая пост президента Российской Федерации…

— Это не важно. Но сначала — занимая этот пост. До принятия поправок в Конституцию власть президента — вертикальная. После она становится горизонтальной: он начинает лично командовать в каждой отрасли власти, в каждом субъекте, в каждом [общественном] институте. И в этом, на мой взгляд, суть этой конституционной реформы. Она меняет природу власти. Будем жить в суперпрезидентской республике.

Второй вопрос — кто будет президентом? А я не знаю. Я по-прежнему считаю, что президент Путин останется после 2024 года, если здоровье ему позволит, первым лицом государства. А как он будет называться: председатель Госсовета, верховный главнокомандующий, патриарх, верховный правитель — не имеет значения. Он останется первым лицом, даже не занимая какой-нибудь формальный пост.

Для меня это очевидно. Потому что я знаю, президент считает: сейчас бросить этот пост — дезертирство. Страна в окружении врагов. Экономика растет слабо. Угроз все больше: один коронавирус чего стоит. Как он может бросить? Дезертиров, как известно, история расстреливает. Потому он думает: «Я не могу бросить вас». Всё.

Возможно, через четыре года мы увидим другую историю. Но сегодня, мне кажется, все так. Я думаю, все будет не после 2024 года. Все случится гораздо раньше. Я, например, на 90% уверен, что досрочные выборы в парламент будут в этом году.

— Почему?

— Потому что — а чего тянуть-то? Новая Конституция, новая легитимность. Чего тянуть?

— А смысл?

— У парламента появляются новые полномочия. И у президента, обратите внимание, они тоже появляются. Но по досрочным выборам президента я ничего не знаю. И не люблю фантазировать на эти темы.

— После того как Владимир Путин зачитал послание Федеральному Собранию, судя по аналитике, которую я тогда успел прочитать, всем новая конфигурация власти представлялась примерно одинаково: усиление парламента, ослабление президента…

— Мне так не казалось. Тогда я не все. Я выродок. Сразу было видно, что речь идет только об усилении президентской власти. Все теряют, кроме президента.

Это была огромная дымовая завеса. Путин — специалист в спецоперациях, в том числе — информационных. Давайте все рассуждать о том, что брак — это союз между мужчиной и женщиной. Поговорим о Боге…

— О материнском капитале.

— Да-да-да. Обо всем, что угодно. Но на самом деле сущностные поправки — вот они. И они, повторяю, меняют природу федеративного государства.

— Эти поправки — для Владимира Путина? Или это на будущее нам всем?

— Ну, слушайте, наша Конституция в предыдущей редакции просуществовала всего 17 лет. Значит, возможно, через 17 лет еще поменяют. Вся опасность — в легкости, с которой меняют Конституцию, в той юридической формуле, которая придумана для ее изменения. И если не сам Владимир Путин, то его наследники, если они захотят еще что-то почистить-поменять, они это сделают.

— Тем не менее по всей стране проведут опрос населения. Хотя формальная процедура этого не требует. Тогда зачем этот опрос нужен?

— Дьявол в деталях. Когда Владимир Владимирович что-то говорит, это всегда что-то значит. И он сказал: даже если Госдума и Совет Федерации (то есть — элита) примут эти поправки, а народ их отвергнет, я не подпишу их. То есть он противопоставляет элите народ. Он показывает элите ее место: что бы вы там ни решили, я могу напрямую обратиться к людЯм, и если люди не одобрят, я ваше решение не приму, хотя по закону обязан. Вот же история в чем! Вот где главный проговор! Через голову элиты: «Вы — ничтожество, а народ — источник власти».

— Звучит как очень опасное заявление.

— Но он его сделал!

— Кроме того, этот опрос можно воспринимать как тест системы. Верно? Если верить источникам РБК, перед главами регионов администрация президента ставит задачу: явка — 60%, голосов «за» — 70%. По Свердловской области эти цифры сопоставимы с результатами президентских выборов…

— Да. Такая установка есть. Но она не для президента. Она для местной элиты: доложить, что мы лучше, чем Липецкая область. Это не является сущностью. Это выпендреж для губернаторов.

— Выпендреж или все-таки показатель, по которому будут оценивать эффективность глав регионов и принимать кадровые решения?

— Это просто отчетность. И президент прекрасно понимает ее цену. Какая разница, по каким правилам пройдет этот опрос? Какая разница, какой будет результат?

— Но итоговые цифры имеют значение?

— Для губернатора — да. У губернатора есть один избиратель — Владимир Владимирович Путин. И губернатору, конечно, важно показать этому избирателю свою эффективность. В зависимости от результатов [опроса по поправкам в Конституцию], главы регионов выстроятся в какую-то очередь. Но если они поручат задачу правильным людям, они ее выполнят, дадут нужные цифры.

Мы же понимаем, что это важно только для губернаторов.

— Ну хорошо. Давайте вернемся к унитарному государству, в которое, по вашему мнению, превратится Россия после изменения Конституции. Что будет?

— Это опасное решение.

— Почему?

— Потому что Россия — страна многофигурная, чтобы не сказать многонациональная. А унитарное государство прежде всего начинает ущемлять права национальных республик — как Кавказ и Поволжье. Потому что в унитарном государстве этническая свобода субъектов неизбежным образом затянется на центр. Региональные элиты со временем на себе это почувствуют. [Возникнут] проблемы русского языка и национальных языков, проблема обучения.

Все это уже происходило в России при Александре III. Российская империя ведь неформально была федерацией. [В ее составе] были Польша, Финляндия, Кавказ, Туркестан. И у всех были разные законы, разное управление. И как только Александр III начал заниматься унификацией и подтягиванием к центру, не прошло и двадцати лет, как грянули сначала Февральская, а потом и Октябрьская революции. Империя распалась.

Это большая опасность. Я считаю, что таким образом увеличиваются центробежные угрозы.

— Поясните.

— Это угроза того, что национальные меньшинства, каждое — сколько может, начнут добиваться для себя особого статуса. Сейчас этот статус диктуется федеративным устройством. Грубо говоря, юридически Дагестан равен Чувашии или Липецкой области.

А унитарное государство означает, что Москва и титульная нация — русская — начнут превалировать над национальными меньшинствами. Будет сопротивление.

Это уже было. Как мы помним, Российская империя начинала разваливаться с окраин. Где была в самом начале наибольшая поддержка революционеров? По кругу: Туркестан, Закавказье, Украина.

А что с Советским Союзом? Точно так же. Первыми [от него] начали отваливаться национальные республики. Потому что они чувствовали себя ущербными. Причем никто не хотел их ущерблять. Но если ты читаешь протоколы политбюро, то понимаешь, что Союз — унитарное государство. Все решения принимались в Москве без учета мнений и региональной элиты, и населения.

— Так сейчас же ровно то же самое.

— Нет. Ничего подобного. Сейчас есть юридические возможности. Посмотрите, как действуют Рустам Минниханов и Рамзан Кадыров. А в унитарном государстве у них не будет даже права слова. Все решают унитарный парламент, унитарное правительство, унитарный президент.

И это не угроза сегодняшнего дня. Это историческая угроза. Ошибочный путь. На мой взгляд. Тем не менее решение принято.