Cлова об «одном народе» — это убеждения главы Кремля.
Российский президент Владимир Путин в интервью агентству ТАСС очередной раз говорил об «одном народе», об искусственнои разделении русских и украинцев, о «выдумке австрийского Генерального штаба». То есть повторил ту конспирологическую и псевдоисторическую муть, которая давно уже стала евангелием любого «добропорядочного» русского шовиниста и с обоснованием которой легко ознакомиться в каждом книжном магазине Москвы или Санкт-Петербурга. Полки буквально ломятся от такой литературы, телевизионные пропагандисты и журналисты не отстают от литераторов. Однако в данном случае в роли транслятора псевдоисторических мифов — сам президент России, — пишет Виталий Портников для «Радио Свобода».
Мы получили прекрасную возможность убедиться в том, что слова об «одном народе» — это не просто пропагандистская фраза Путина, которой он пытается оправдать аннексию Крыма или войну на Донбассе. Нет, это — убеждение Путина, основанные на его исторических «знаниях». И эти «знания» появились вовсе не после избрания Путина президентом России.
В 1980-90-х годах такое представление об истории царило в партийных и чекистских кабинетах российской столицы. Коммунисты и чекисты стали еще большими шовинистами, чем чиновники Российской империи. Именно поэтому можно сказать, что после избрания президентом Путин решил, что теперь может воплотить в жизнь убеждения своих учителей и коллег и вернуться в прошлое, восстановить империю. А самое главное — опять объединить в единое целое «один народ».
Поэтому не стоит думать, что Путин действует спорадично, реагирует на политические события в Украине или Беларуси, пытается просто помочь пророссийским политикам или помешать «националистам». Нет, его главная цель очевидна даже из этого интервью: «один народ», одно государство.
И то, что Путин учит, как «правильно» делать ударение в слове «украинец» самого интервьюера — российского журналиста украинского происхождения, — должно только еще раз подчеркнуть, что «никаких украинцев не существует» и не им решать, как они называются.
Мы могли бы не обращать внимания на представление Путина об истории, если бы жертвами этих представлений не стали тысячи украинских граждан, которые погибли, были ранены, оказались под открытым небом на оккупированных территориях, стали беженцами.
И это — еще не конец истории, а только начало путинских притязаний. Притязаний, которые объясняются не текущей политикой, не интересами российских олигархов или «Газпрома», а самой историей.
Когда Путин говорит, что надежда на его договоренности с Владимиром Зеленским умирает последней, он имеет в виду не надежду Зеленского и соотечественников украинского президента на мир, а свою надежду на поглощение украинских земель Россией.
Ему вряд ли приходит в голову, что кто-то может считать иначе.