Битва за Идлиб: как Турция и РФ дошли до военного конфликта

Кремль оказался в трудном положении.

Авиаудары сирийских ВВС по «позициям террористов» в сирийской провинции Идлиб, которые привели к гибели более 30 турецких военнослужащих, стали новым стресс-тестом для отношений России и Турции. В Москве утверждают, что 27 февраля российской авиации в том районе не было, недоумевают, каким образом турецкие военные оказались там, где их быть не должно, и говорят, что, едва узнав о произошедшем, оказали Турции всяческое содействие при вывозе с места инцидента тел убитых и раненых. В Анкаре настаивают, что «следы радаров» указывают на российское присутствие, никаких террористов в округе не было, но был один турецкий военный конвой, который двигался согласованным с Москвой маршрутом. Публично говорить о прямой ответственности России за гибель военнослужащих турецкие власти не решаются — по крайней мере пока.

Опыт ноября 2015 года, когда турецкой ракетой был сбит российский Су-24, показывает, что в первые же дни обострения российско-турецких отношений общественность вспоминает о 12 исторических войнах между двумя странами, турецкое руководство — о членстве страны в НАТО, а американский истеблишмент — о том, что Турция не самый приятный, но все же союзник. Так развиваются события и в этот раз, но с добавлением важного обстоятельства: оказавшись в роли пострадавшей стороны, Турция наращивает военные действия против Сирии. И хотя Анкара посылает сигналы о нежелании вступать с Москвой в открытую конфронтацию, Россия оказалась в трудном положении.

Проблемная зона

Развивающийся кризис российско-турецких отношений стал следствием политик, проводимых двумя странами в Сирии на протяжении последних трех лет. Все это время провинция Идлиб планомерно становилась местом «свалки» разнородных оппозиционных и террористических групп из всех зон деэскалации Сирии. Для Башара Асада Идлиб стал своего рода полигоном для захоронения сирийской революции, для «астанинской тройки» — России, Турции и Ирана — возможностью отложить на будущее окончательное замирение умеренных и подавление радикалов. Сочинское соглашение между Владимиром Путиным и Реджепом Эрдоганом в сентябре 2018 года поручало Турции, возможно, самую неприятную и маловыполнимую миссию по отделению умеренных от радикалов. Турция с ней не справилась. Критики Эрдогана заметят, что Анкара и не сильно старалась.

Так или иначе, за полтора года Идлиб только укрепился как оплот сопротивления правительственным силам — террористы из «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ, запрещена в России) усилили свои позиции, лояльные Турции оппозиционные группировки стали более боеспособными. Атаки на российские военные объекты и позиции сирийской армии продолжались, регион и ключевые транспортные магистрали оставались неподконтрольными Асаду. При этом отказываться от присутствия в Идлибе Анкара не торопилась по геополитическим и гуманитарным соображениям, не желая принимать на своей территории новые волны беженцев.

Кризис вызревал несколько недель. В руках оппозиционных группировок оказались ПЗРК, угрожавшие российской и сирийской авиации. 27 февраля Анкара получила максимально ощутимое из возможных предупреждение о недопустимости заходить за оговоренные в сентябре 2018-го «флажки». Но это не только нанесло ощутимый имиджевый урон Эрдогану, но и сформировало в турецком обществе запрос (во многом эмоциональный) на решительные ответные действия.

Турецкое наступление

Используя свое превосходство над сирийской армией, Анкара нанесла серию массированных ударов беспилотниками и ракетами, в том числе со своей территории, уничтожив несколько десятков сирийских военных и разбомбив важные объекты военной инфраструктуры. От более серьезных разрушений Сирию спасет лишь то, что Россия не гарантирует безопасности турецкой авиации в сирийском небе.

На Москву Анкара предпочла воздействовать иными методами. Во-первых, Турция требует от союзников по НАТО большей солидарности и конкретной помощи. Во-вторых, открывает границу с Евросоюзом для беженцев, чтобы принудить ЕС надавить на Россию и в итоге заставить Сирию прекратить наступление на Идлиб. Наконец, Турция по разным каналам запрашивает поддержку у США. Администрация Дональда Трампа дает понять, что на размещение систем ПВО в идлибской зоне не пойдет, но готова делиться разведывательной информацией и помогать морально — осуждением российских и сирийских действий и призывами к немедленному прекращению огня. Вне публичных обещаний, но в практической плоскости может быть содействие в гибридной войне с Россией: кибератаки, политическое давление на Москву, угроза новых санкций. Однако все это при условии, что Турция откажется от дальнейших обязательств по контракту на покупку С-400. Текущий кризис — хороший повод для США напомнить Турции былые прегрешения.

Активность Турции обострила целый ряд известных проблем.

Внутри НАТО в очередной раз обнаружились нежелающие воевать за политические амбиции турецкого лидера на территории третьих стран. Очередные споры обернулись пока лишь призывом генсека альянса Йенса Столтенберга к России уважать международное право.

Трюк с беженцами вызвал гневную реакцию в Греции, которая отправила военные корабли для перехвата лодок с вынужденными переселенцами и усилила наряды полиции на границе с Турцией.

Наконец, стремясь получить поддержку США, Турция атаковала в Идлибе предполагаемые позиции движения «Хезболла» и шиитских ополченцев, что обострило отношения с Ираном. Центр, управляющий военными операциями Ирана в Сирии, призвал Турцию вести себя рационально и напомнил о нахождении «сынов турецкого народа в досягаемости иранского оружия».

Москва определяется

Для России нынешний кризис лишь отчасти связан с ситуацией в Идлибе.

Многие аналитики оценивали российско-турецкое сближение летом 2016 года, как «брак по расчету». Если и так, то сейчас этот «брак» держится ради «детей» — политических инвестиций, которые оба лидера сделали в развитие отношений. Результатами стали и рост взаимной торговли, и крупные проекты в энергетике (АЭС «Аккую»), и соглашения по С-400.

Для России важность Турции как партнера только выросла. На этом фоне ценность отношений с Сирией кажется менее значимой. Но это не так: цена отказа от союза с Сирией измеряется иной валютой — за которую обычно «приобретают» глобальный статус. Или лишаются его.

В известном смысле обе стороны, российская и турецкая, загнали себя в угол из-за завышенных ожиданий, конфликтных в своей основе обещаний друг другу и своим союзникам, неспособности повлиять на провокационные действия своих «прокси», великодержавных амбиций двух лидеров и соответствующей «накачки» электората. Но именно в такого рода кризисах формируется стратегическая ориентация страны на годы вперед.

Исход текущего противостояния бессмысленно прогнозировать, сравнивая военные потенциалы России и Турции. Большие политические решения принимаются через договоренности лидеров. Судя по всему, некоторые из них начали выполняться после 28 февраля, когда Путин и Эрдоган поговорили по телефону. Фактически Москва пошла на одностороннее прекращение огня. Турецкая военная машина воспользовалась этим, показав сирийской армии лишь часть своих возможностей. Подобное поведение Москвы вызвало предсказуемую критику в Дамаске, однако этот тактический ход сохраняет России относительную свободу рук. Отчасти это снова откладывание проблемы в долгий ящик, но позиции сторон слишком непримиримы, а аппетиты слишком велики, чтобы решить все сейчас. Единственное, что сейчас могло бы удержать стороны от скатывания к военной конфронтации, — это личная встреча двух президентов.

Максим Сучков, РБК