Разгром Путина: Турция продемонстрировала высочайший уровень военного мастерства

По репутации российских ПВО в Идлибе был нанесен сокрушительный удар.

Те, кто сегодня удивляются, почему Эрдоган, внезапно продемонстрировавший в Сирии очевидное военное доминирование, предпочел ограничиться сравнительно незначительными приобретениями в сделке с Путиным, должны помнить о том, что турецкий президент, в отличие от российского – это все-таки не средневековый территориальный завоеватель, а лидер современной страны НАТО, пусть и не вполне демократической. Это означает, что он просто обязан – и по политическим, по чисто формальны основаниям – отчитываться перед собственными избирателями и парламентскими партиями, в том числе за экономическое положение в своем отечестве и за риски для турецких военнослужащих.

Если вы будете рассуждать с этой точки зрения, вам станет понятно, почему для Эрдогана бесконфликтные отношения с Москвой являются столь важными. Объективно Россия для Турции является серьезным торговым партнером в самых разных сферах – от туризма до сбыта продуктов. У турков в России – серьезные бизнес-интересы. В то же время приращивание новых территорий само по себе никакого значения не имеет ни для Турции, ни для вообще любой современной успешной державы. В рамках этой парадигмы абсолютно неважно, какие именно районы контролирует Анкара в Сирии. Важна их, грубо говоря, "рентабельность" – и финансовая, и политическая. Непосредственных выгод от содержания превращенных в руины идлибских и всех прочих городов Сирии нет – одни расходы, причем весьма существенные. Турция, конечно, всячески стремится поддержать сирийских повстанцев, и все же – только до определенного предела. Всякое расширение контролируемых Турцией зон в Сирии повлечет рост затрат, опустошающих турецкий бюджет. Так происходит, прежде всего, потому, что в сирийском случае контроль над территориями означает, в первую очередь, контроль военный. Иными словами, речь идет о содержании военной машины – структуры совершенно паразитической по своей сути.

Любое продвижение и закрепление это машины, особенно в регионе интенсивного конфликта – это выстраивание и поддержание линий бесперебойного снабжения провизией, медикаментами, боеприпасами, горючим, мобильной инфраструктурой и всеми прочими необходимыми ресурсами. Способна ли турецкая экономика выдержать такую нагрузку в Сирии? Безусловно. Вопрос в другом: готово ли к этому и нуждается ли в этом турецкое правительство?

Ответ надо искать в заявлениях президента Турции, который неоднократно четко, ясно и открыто обозначал свои цели в Сирии: не допустить удвоения числа сирийских беженцев на турецкой территории и обезопасить свои границы от курдов. Ни о чем другом он фактически никогда не говорил: ни о захвате сирийских земель, ни о восстановлении сирийского государства, ни даже о помощи повстанцам в завоевании сирийской государственности. Были лишь неоднократные декларативные заявления Эрдогана с осуждением действий России и официального Дамаска – жесткие, но не влекущие никаких конкретных последствий. Соответственно, все шаги, которые Анкара совершала в последние годы, были направлены ровно на то, чтобы создать специальную зону безопасности на границах с Сирией – зону, которая предотвратила бы новый кризис беженцев и не позволила бы закрепиться курдам. Отсюда как раз и появились те самые сочинские и астанинские соглашения с Москвой, суть которых сводилась к тому, что в Идлибе – последнем антиасадовском густонаселённом сирийском регионе с более чем тремя миллионами жителей – должны были прекратиться боевые действия, от которых все эти миллионы бежавших от Асада людей вынуждены были бы спасаться бегством теперь уже в соседнюю Турцию, как это прежде сделали остальные три с половиной миллиона их соотечественников.

Тем, кто задается вопросом, почему страна-член НАТО пошла на сделку с режимом Путина, я напомню: хотя Европа согласилась выделить Турции средства на содержание миллионов беженцев, в целом Запад самоустранился от борьбы с первопричиной миграционного кризиса, когда отказался останавливать Москву и Асада в Сирии. На протяжении многих лет мы слышали жалкие, лицемерные, лживые и просто непрофессиональные заявления западных лидеров о том, что "сирийский кризис не имеет военного решения". Тогда как все ровно наоборот: только военное решение там и могло быть, потому что уговоры, призывы, осуждения и даже санкции (которых, впрочем, практически не было) не могли остановить российские и асадовские бомбардировки.

В результате Турция, на границах которой происходила вся эта гуманитарная катастрофа, была брошена западными союзниками один на один с проблемой колоссальных масштабов. Анкара преодолевала эту проблему так, как ей позволяли это делать ее специфические политические, экономические, социальные и культурные условия. Вот почему она была вынуждена договариваться с международными изгоями – массовыми убийцами. Если бы не эти договоренности, турецким властям – в отличие от властей в Москве и Дамаске – пришлось бы отчитываться перед электоратом: либо по поводу очередных волн беженцев, либо – в случае большой войны – по поводу погибших военных, дополнительных бюджетных трат и дальнейшей стратегии в регионе.

Турция почувствовала себя отторгнутой Евросоюзом, отказавшимся принимать ее в свои ряды, а затем и Соединенными Штатами, которые решили не передавать Анкаре комплекс ПВО "Пэтриот". Этим отчасти объясняется политический дрейф – скорее всего, вынужденный – в сторону России, который выходит далеко за пределы сделок по С-400 и "Турецкому потоку". Причина – не в какой-то особой симпатии между турецким и российским лидерами, а в банальном стремлении Эрдогана сохранить общий политико-экономический баланс в стране и, таким образом, собственные позиции. Для него стало очевидным, что делать ставку лишь на западных партнеров – невозможно.

Единственное, что могло заставить Анкару все-таки пойти на военное вмешательство в сирийскую ситуацию – это новая эскалация, нарушающая договоренности с Москвой. Ровно это и произошло после того, как в декабре 2019 года силы России, Асада и проиранских формирований двинулись захватывать Идлиб – в нарушение документов, подписанных Эрдоганом и Путиным в течение последних нескольких лет. В феврале Турция выдвинула Кремлю и официальному Дамаску ультиматум, согласно которому они должны были остановить штурм Идлиба до конца февраля и вернуться к соблюдению прежних соглашений. После того, как те отказались воспринимать это требование со всей серьезностью, в конце месяца Анкара приступила к реализации угроз – последовательно, дисциплинированно и открыто.

В результате за одну только неделю туркам удалось продемонстрировать высочайший уровень военного мастерства – на уровне разведки, "глушения" и атаки. Одна революционная тактика дронов чего стоит! Как уже неоднократно говорилось, ежедневные потери асадитов в живой силе и технике были столь огромны, что это официально признал даже сам Путин, а тот фантастический удар по репутации российского ПВО, который нанесла только что Анкара, еще предстоит осмыслить. Похоже, что даже Пентагон не был осведомлен по поводу того, с какой легкостью можно преодолеть плотную сеть размещенных в Сирии систем, которые Москва годами и десятилетиями позиционировала как "передовые". Сама Турция в этой стремительной операции понесла сравнительно небольшие потери, особенно в военной технике. Это было столкновение между армиями разных поколений, а не просто "война роботов" против человека. Примечательно, что, в отличие от Украины и Турции, ни сепаратисты Донбасса, ни режим Асада, ни режим в Москве никогда не сообщают о реальном числе погибших, а зачастую вообще тотально замалчивают этот вопрос. В то же время, как считает, например, агентство Clash Report, только силы Асада за 10 дней войны потеряли убитыми около сотни высокопоставленных офицеров.

Таков военный аспект. Однако политический аспект – совсем другое дело. Непосредственные задачи, заявленные Эрдоганом перед вмешательством в Сирию, были выполнены: было остановлено наступление российско-асадовских войск, установлена сравнительно адекватная зона безопасности, предотвращен худший вариант кризиса беженцев. Ничего другого Анкара и не желала. Нравится это кому-то или нет, но она на станет ни воздвигать разрушенные Россией города, ни воевать за сирийских повстанцев, ни захватывать Идлиб целиком, ни тешить надежды российской оппозиции на окончательный разгром путинской машины. Турции, как уже подчеркивалось, нужны не территории, а мир на границах, и, если этого мира можно достичь захватом лишь части Идлиба – так тому и быть.

Тем более не станет Турция пускаться во все тяжкие без поддержки союзников, от которых она почти ничего, кроме благих пожеланий, не получает. Турецкий президент брал обязательства перед турецкими гражданами, а не иностранными. Главной своей цели Анкара достигла – путем приложения минимально достаточных сил. Точно так же она будет действовать и далее. Именно об этом говорил Эрдоган, когда на встрече с Путиным 5 марта заявил, что Турция ответит на любое нарушение перемирия. Нет сомнений, что этот ответ будет еще более жестким, чем прежде. В течение последних нескольких недель турки задействовали лишь небольшую часть своих военных мощностей. Ни один из 250 истребителей F-16 так и не был использован в бою, если только не считать инцидентов с тремя сбитыми с территории Турции бомбардировщиками российского производства, принадлежавших режиму Асада. Сейчас Турция, как ожидается, воспользуется передышкой и окончательно укрепит контроль над идлибским регионом, развернув там свои средства ПВО. Это откроет ей возможности для задействования боевой пилотируемой авиации – при необходимости. Возникнет ли такая необходимость, зависит от готовности России и Асада бросить новые человеческие ресурсы в топку этой бессмысленной войны. Человеческие ресурсы, которые, надо заметить, стремительно заканчиваются: если разбитую технику еще можно заменить – благодаря поставкам из России, – то новых бойцов, желающих погибать за Асада, остается все меньше.

Обратите внимание на то, как вся эта логика Эрдогана отличается от логики Путина, который не обязан отвечать ни за потраченные миллиарды, ни за потраченные жизни российских солдат. В отличие от турецкого президента, главе Кремля не приходится выслушивать критику в парламенте, отвечать на неудобные вопросы про цели интервенции в Сирии и объясняться за международную изоляцию, в которой он оказался из-за своих военных преступлений, официально зафиксированных комиссией ООН. И, тем не менее, нервничающий, сгорбленный, косящийся, мямливший в пол Путин, который не способен контролировать свои телодвижения, все-таки серьезно контрастировал со спокойной уверенностью Эрдогана, высокомерно поглядывающего на своего визави: так это выглядело на видеозаписи с совместной пресс-конференции в четверг. Все просто: в отличие от неподготовленных зрителей и читателей кремлевской пропаганды, Путин прекрасно понимает, какой серьезный ущерб ему был причинен в Сирии и какая угроза нависла над его региональными планами. По этому поводу журналист Левент Камал сделал весьма верное замечание: "Россия потеряла как минимум 7 батарей ПВО в результате ударов турецких дронов в Сирии. Системы противовоздушной обороны составляют значительную долю военного экспорта России. Если бы я был Путиным, я бы стремился к перемирию, чтобы не растерять всех клиентов".

Действительно, иностранные заказы на "Панцири" и "Буки", в конечном итоге, размещают не политологи, а военные специалисты. Кадры уничтожаемых российских комплексов для них более убедительны, нежели наша с вами гуманитарная экспертиза.

Разумеется, можно спорить со всеми этими утверждениями, указывая и на нерешительность Эрдогана, и на его личную вину в разладе с Западом, и на сомнительное заигрывание с путинским режимом. Выстроенная им политическая система очень далека от европейских идеалов, его политические оппоненты томятся в тюрьмах, турки справедливо обвинены ООН в военных преступлениях против тех же курдов, а результаты нынешней молниеносной военной кампании оказались все-таки слабее тех, о которых президент Турции заявлял публично, когда говорил, что сумеет выбить Асада из Идлиба. Тот факт, что именно Эрдоган отправился в Москву, а не Путин – в Стамбул, тоже не играет на стороне турецкого лидера, особенно если вспомнить о более чем полусотне погибших турецких солдат. На все эти моменты обращает внимание турецкая оппозиция, отмечая успехи турецких военных и противопоставляя им "фиаско" президента на политическом фронте.

Однако трезвый взгляд покажет, что здесь, объективно говоря, конечная причина – не в Эрдогане, а в современной парадигме конфликта, которая в принципе исключает войну как таковую. Россия может показаться более "успешной" лишь потому, что она действует в рамках парадигмы прошлых столетий, когда войны велись правительствами, которые не считались ни с экономической логикой, ни с человеческими жертвами, ни с гуманитарными вопросами, ни тем более с концепцией правами человека. Тем не менее, мы видим, что и Россия прекрасно знает, где проходит красная черта: там, где начинается прямое столкновение с НАТО. Отсюда – согласие договориться с Турцией уже через 10 дней серьёзного конфликта и нежелание сталкиваться с ней на поле боя. Не в последнюю очередь эта новая парадигма, которая стала основной современного миропорядка, была сформирована в результате нескольких больших войн, но отнюдь не двух мировых, а самых последних – войн в Ираке и в Югославии. Именно там Североатлантический союз проявил себя в качестве безусловного доминанта, война с которым обернется для агрессора неминуемым поражением. В Идлибе Турция лишь в очередной раз лишь подтвердила эту простую истину, разгромив противников и поставив на паузу политический процесс – до следующего военного столкновения, к которому теперь будут готовиться обе стороны.

Неясно только, сколько продлится эта пауза в виде нынешнего перемирия в Идлибе, разделенном между Турцией и повстанцами с одной стороны, а также Асадом и Россией – с другой. Что будет с местным населением Сирии? Как сложится судьба беженцев? Как вообще будет решен этот гордиев узел, в котором мировая общественность не признает Асада, но и не собирается мешать ему и Москве продолжать их кровавые практики? Это те вопросы, отвечать на которые должен отнюдь не только один Эрдоган, но и весь евроатлантический мир.

Александр Кушнарь, «Фейсбук»