«Обнаруживаю, что в груди у меня пробита дыра ниже мембраны»

Рассказ «пациентки №1» с коронавирусом из московской клиники имени Склифосовского.

Главный редактор российского журнала J&W Елена Веселая опубликовала на сайте newtimes.ru рассказ о своем «вирусном приключении» - историю о том, как лечатся пациенты с коронавирусом в московской клинике имени Склифосовского:

«Лет 15 назад в ЦКБ умерла от двусторонней пневмонии молодая женщина, жена молодого олигарха. Все возмущались — полы паркетные, врачи анкетные. Но теперь-то я знаю, что это за болезнь, и каково это — отхаркивать красно-коричневые куски сухой губки…

А если это все сопровождается туманными и непонятными сведениями про новый вирус, от которого непонятно куда бежать и чего бояться…

Пока я гуляла по прекрасному солнечному Маастрихту, мои друзья иронизировали по поводу скупки гречки и туалетной бумаги. Про пижамки и приятности посещений знакомых в карантине. А я уже летела в Москву ночным самолетом из Дюссельдорфа.

Ошибка номер один: нельзя пренебрегать ни возможностью, ни опасностью. Девушка, коллеги которой стали очень скоро единственными спутницами моей жизни на долгое время, больше смотрела в телефон, чем на прилетевших. Хотите померить температуру? Не хотим, радостно заржали мы. Мы хотели домой. Да и не бывает у меня температуры никогда!

Ошибка номер два:

Ни врачи, ни государство не объяснило, в чем, собственнно, суть принимаемых мер. В какой-то момент я решила померить температуру. И вызвать скорую. С этого начну в следующий раз. Оказалось, устаю сильно.

Главное, что нужно знать об этом вирусе — сам по себе он не является отдельной болезнью. Он — катализатор иммунных процессов, в результате которых слабое место выгорает — в основном поражая легкие. Он может напасть на вас, а может пройти мимо. Поэтому подсчет выживших, контактировавших или заболевших не совсем правилен.

Короче, я вызвала скорую. Теперь понимаю, что это как раз люди из Склифа, с которыми общаюсь последний месяц.

Ошибка номер 3: взяв мазок, врачи ничего не говорят. Человек предполагает, что раз ему не звонят, значит, все в порядке. Ну и я так решила. Только вот стала засыпать. Утром глаза открыла, кота покормила — и спать. Есть не хочу, работа идет медленно...

Пришла милая женщина-врач, и я впервые услышала слово «сатурация» — насыщаемость крови кислородом. Вызывайте скорую! — сказала врач. И я — отказалась (ошибка 4): котик, работа, неохота двигаться... вместо этого вызвала врача из поликлиники, он рекомендовал купить стрепсилс. Я решила, что болезнь простая. И осталась дома. Лучше поспать. Только сейчас понимаю уровень собственной дикости.

Подруга слышит мой угасающий голос и твердит: вызывай скорую. А я как Леонид Андреев: «погасим наши фонарики и погрузимся во тьму». Короче, утром вызвала. И вот. Тут-то оказалась главным носителем короны, пациентом Склифа номер 1.

Там все различия между людьми заканчиваются в приемном покое. Брать с собой ничего не надо — все равно отнимут. В реанимации тебя вытряхивают голым в кровать, нет ни мужчин, ни женщин, ни детей. И это уже совсем другая история.

Есть русские мужчины — особый тип, спокойные, уверенные, попу чужую подотрут, кровь возьмут так, что во сне не заметишь. С терпением, двужильностью, спокойствием... теряются только перед гламурными кисами, которые собирают их вокруг себя и лежат, закатив глазки, принимая подачу судна как спа-процедуру. А вот девушки сестры — порезче, попроще, зато слова находят и для кис тоже.

Короче, первая ночь. Конечно, мне что-то дали, и я уснула. Проснулась от шепота в ухо: ну что, веселенькая, будем выздоравливать? Отчетливо помню отсутствие физического тела — два глаза на квадратной латунной тарелке.

Помню броуновское движение людей в масках и белых робах, которые все время что-то делают. Среди ночи показалось, что через потолок лезет белый дым — спрашивала потом, ничего подобного. Утром пришел обход — очень модный. Ангелы смерти с красной точкой рта. Потом они уже никогда не были такими красивыми. Маски менялись, стали больше похожи на консервные банки. Но людей за масками и очками научилась узнавать. Трое перчаток, дикое количество дезинфекции... движения, доведенные до автоматизма. Лишь во вторую ночь я услышала похабный голос, матерившийся по поводу больных. Больше его не было. Только нейтральность, только работа, только команда. Так что, Рената Муратовна, ваши медсестры — про искусство (наверно), жизнь это другое.

На вторую ночь я попросила меня убить. Надо сказать, картинки очень яркие перед глазами, стихов вспомнила уйму. Представила себе аукцион своих украшений и книг в пользу хорошего фонда. Танюшкин голос шепнул — да ты что, надо жить!

Для удобства персонал пишет свои имена фломастером на спине. Иначе они все одинаковы. Меня не перестает удивлять постоянная занятость — они работают каждую минуту. А я обнаруживаю, что в груди у меня пробита дыра ниже мембраны. И я не могу произнести ни одного слова. Самым страшным словом становится санация — когда в дыру в груди лезут зондом и чистят мокроту. Можно описаться от облегчения.

Тело потихоньку возвращается. Кормят через зонд, сам процесс не доставляет никаких ощущений, ни приятных, ни неприятных. Ну мы там не академики Сахаровы все лежим.

Ужас от того, что больше не скажешь слова никогда, накрывает гораздо больше. Вчера с дикой болью вырвали трубку из груди, и я произнесла несколько слов. Пока они выходят вместе с кровью и хрипом, как у фыркающей лошади. Но я надеюсь научиться говорить снова».