Путин на дне

Почему у Кремля не осталось «духоподъемных скреп».

Российское общественное мнение идет против течения. В то время как индикаторы одобрения деятельности большинства западных лидеров пошли вверх, потому что, выражаясь в советских терминах, народ сплотился вокруг своего руководства в трудную минуту, рейтинги Владимира Путина последовательно и уверенно снижаются и даже отчасти тянут за собой показатели власти как таковой. Апрельские данные Левада-центра по рейтингу одобрения деятельности президента показали исторический антирекорд – 59%.

Не телефонный разговор

Произошедшее не похоже на случайную флуктуацию. Сразу после чрезмерно напряженной политической мобилизации зимы-весны 2018 года рейтинг одобрения Путина начал проседать. А после пенсионной реформы летом 2018-го с ускорением пошел вниз. Потом произошел отскок, и одобрение закрепилось на докрымском плато вокруг 70%.

Пандемия столкнула символ политической власти с этого плато, причем ошеломляюще быстро: если в январе – феврале рейтинг привычно стагнировал на отметке 68–69%, то в марте он просел до значений, скорее характерных для периода 2011–2013 годов, – 63%. Тогда низшая точка наблюдалась незадолго до двойного ралли вокруг флага – Олимпиады-2014 и присоединения Крыма – 61% в ноябре 2013 года. Результат нынешнего апреля – 59%. Даже если рейтинг опять станет расти, прежнее плато в 70% кажется уже недостижимой высотой.

Восстановление экономики после пандемии, по общему мнению экономистов, скорее пойдет по L-образной кривой, нежели по V-образной. Так и рейтинг одобрения Путина и власти (в персоналистской системе это одно и то же) может уйти в депрессивное L-существование. Судя по всему, как никогда ранее, авторитет первого лица будет зависеть не от символических внутри- или внешнеполитических шагов, а именно от состояния экономики и социальной сферы.

Правда, Левада-центр, осторожничая, сделал акцент на методологическом уточнении: впервые рейтинг одобрения замерялся путем телефонного опроса, а не личного общения интервьюера-социолога с респондентом. Однако это уточнение не в пользу Путина: обычно в телефонном разговоре опрашиваемые в большей степени склонны обозначать свою лояльность властям. Сказывается старый советский рефлекс – это не телефонный разговор.

Слом сценария

Начиная с 2017 года рейтинги российской власти все меньше зависят от символического величия и многочисленных побед над внешними и внутренними врагами. Социально-экономическая повестка потеснила гордость за Россию, которая снова стала великой. Крымский эффект превратился в константу в массовом сознании и утратил свой мобилизационный потенциал.

Никто не против символического величия, но намазать его на хлеб невозможно. Посткрымская стагнация экономического роста и реальных доходов стала очевидным образом влиять на отношение среднего россиянина к власти.

Когда после духоподъемного захвата в прямом эфире двух украинских катеров в ноябре 2018 года рейтинги власти остались на прежних уровнях, стало понятно, что никакие новые военные и дипломатические победы уже не смогут спровоцировать волну политической мобилизации.

Власть естественным образом переключилась на экономическую повестку, правда, в узком значении. Политика в этой сфере свелась к аккумуляции денег на национальные проекты. Запрос на перемены был удовлетворен в начале 2020 года сменой правительства, поправками к Конституции, закрепляющими консервативные ценности путинской эпохи (Бог, история, государствообразующий русский народ), и обнулением президентских сроков Путина.

Два мобилизующих события – голосование за поправки в апреле и пышное празднование 75-летия Великой Победы в мае – должны были закрепить успех и вынудить распадающееся провластное большинство забыть на время о низких доходах и стагнирующем ВВП.

Пандемия полностью сменила повестку и даже смела с доски ключевые фигуры консервативно-силового консенсуса. Вместо военно-полевого Политбюро 2.0 на сцену вышло Политбюро 3.0 – консилиум, состоящий из социального вице-премьера, главы Роспотребнадзора, министра здравоохранения, московского мэра и редистрибьютора финансовой помощи в лице премьер-министра.

Путин вдруг оказался в роли не столько дирижера политического оркестра, сколько модератора медико-эпидемиологической конференции с элементами бухгалтерского перераспределения средств, которые на поверку оказались совсем небольшими. В бой отряды вели Сергей Собянин, главный вирусоборец, и Михаил Мишустин, получивший в сражении тяжелое ранение – заражение вирусом. Перемена имиджа президента – совсем не убедительная для широких масс – оказалась первой причиной проседания его рейтинга.

За все плохое

Cмена повестки и исчерпание политико-мобилизационных инструментов cоединились с резким падением экономики и снижением доходов бюджета (низкая цена на нефть плюс остановка бизнеса из-за карантина). Все это дополнила не слишком оперативная реакция властей на кризис.

Пандемия уронила экономику гораздо быстрее, чем классические экономические и финансовые кризисы. Недовольство и растерянность из-за потери экономических ориентиров и неопределенности с источниками доходов и положением на рынке труда тоже росли со скоростью урагана.

В центре этого урагана – Путин. Как раньше в своей позиции автократа он принимал на себя все хорошее в глазах большинства населения – от экономического роста до Крыма, так и теперь он вынужден аккумулировать все плохое и все недовольство, связанное с пандемией и кризисом.

Автократическая персоналистская модель, в которой первое лицо – фигура более важная, чем обычный президент или премьер в западной демократии, где ответственность за те или иные шаги априори разделяется, сыграла злую шутку с живым символом российской власти. Рейтинги западных лидеров пошли вверх (хотя и там не обошлось без отскоков вниз, правда, не слишком существенных – как у Эммануэля Макрона), а одобрение деятельности Путина и доверие к нему стали падать.

Масштабы помощи гражданам и предпринимателям как в долях ВВП, так и в абсолютных цифрах оказались несопоставимыми с размером поддержки населения и бизнеса в ключевых странах и Запада, и Востока. Администрирование мер поддержки тоже не отличалось скоростью и качеством. Бизнесы выражали недовольство тем, что вместо прямой поддержки получили обременение на будущее налогами и кредитами – отложенными, но не обнуленными.

Судя по всему, Путин потерял поддержку предпринимательского класса, который не столь уж велик в огосударствленной госкапиталистической экономике, но все-таки имеет значение – и с точки зрения доли малого и среднего бизнеса в ВВП, и доли в занятости (вокруг 20–25% в разные времена).

Предприниматели не единственные потерпевшие. Недовольны бедные и возвращающиеся – по Марксу – если не на политическую, то на протестную арену рабочие. Власть привыкла бороться с недовольными среди образованного городского класса, исповедующего либерально-демократические ценности. А что делать с теми, кто всегда был социальной опорой режима – не по причине чрезмерной любви к Путину, а в силу ожиданий патерналистской поддержки от государства.

Помощь не пришла. Альтернатива – открытие экономики для возможности работать и зарабатывать – существенным образом задерживается. Блокирование целых социальных слоев в этой ловушке – третья причина падения рейтинга.

Наконец, самоизоляция Путина, судя по всему, оценивается не как медицински ответственное поведение, а как политическая самоизоляция от общества. И это четвертая причина рейтинговых проблем.

Как это обычно и бывает, Путин потянул за собой и рейтинги других субъектов власти. Во всяком случае, одобрение деятельности региональных руководителей с марта по апрель упало с 65% до 61%.

Что дальше?

Никаких компенсационных инструментов для роста рейтинга у власти пока нет. По крайней мере на время пика пандемии и до снятия карантинных ограничений.

Развернуть поиски внутренних и внешних политических врагов, вернуться к мобилизационному сценарию – голосованию за поправки и проведению отложенного парада Победы – можно будет только после пандемии. Но нет никаких гарантий, что эти акции окажутся успешными. Многие из них скорее будут раздражать уже без того пребывающие в плохом настроении разные социальные группы.

А вот достиг ли Путин дна, или со дна еще постучат, покажут майские данные. Для методологически точных оценок разумно дождаться и того момента, когда социологи получат возможность выйти в поле и встретиться лицом к лицу или маска к маске со своими респондентами.

Андрей Колесников, «Московский центр Карнеги»