Нефтяной обвал: что ждет российскую энергетику?

Долгосрочные последствия могут оказаться намного серьезнее.

Пандемия и карантин обрушили экономическую активность, а вместе с ней и спрос на энергоресурсы, спровоцировав падение цен и жесткую конкуренцию производителей на энергетических рынках. Нынешний кризис — это не обычный циклический спад, а шок, способный не только радикально снизить выручку России от экспорта энергоресурсов, но и — в долгосрочной перспективе — серьезно изменить принципы, по которым организованы мировые энергетические рынки.

Нефтяная отрасль

Мировая нефтяная промышленность сейчас переживает самый глубокий кризис за всю свою историю. Основной удар нанесло беспрецедентное падение спроса — на 30% в апреле и почти на 10% в среднем по году (спад на 9,3 миллионов баррелей в сутки, по оценкам Международного энергетического агентства). При этом главные драйверы мирового потребления — Китай и Индия — вряд ли смогут обеспечить дополнительный спрос на нефть в нынешнем году.

В сочетании с избыточным предложением это привело к колоссальному дисбалансу, с которым участники рынка никогда прежде не сталкивались. Отсюда рекордное падение цен: с января до середины апреля цена Brent снизилась в 3,5 раза, а фьючерсы на WTI впервые в истории биржевых торгов продавались по отрицательной цене, наглядно демонстрируя уязвимость современной системы ценообразования.

Поначалу ситуацию на рынке дополнительно осложнило соперничество между производителями нефти, но чрезвычайные обстоятельства вскоре заставили их сесть за стол переговоров. Итог — договоренность о сокращении добычи на два года между странами ОПЕК+ (в том числе на 8,2 миллионов баррелей в сутки в среднем по 2020 году) и — впервые в истории — странами, не входящими в коалицию (США, Канада, Бразилия и прочие намерены сократить добычу на 5 миллионов баррелей в сутки, хотя никаких жестких обязательств эти страны не взяли).

Оговоренные объемы сокращения примерно соответствуют текущим оценкам снижения спроса в среднем за год, но тут есть важные детали. Такого сокращения должно хватить для того, чтобы хранилища не переполнились и цены не ушли в отрицательную зону, но не более. А для успешной реализации соглашения необходима слаженная работа всех участников рынка. Если обещанное снижение не будет сделано, то это может привести к затовариванию рынка и переполнению нефтяных хранилищ по всему миру, а значит, и к дальнейшему снижению цен.

Фактически соглашение позволило избежать худшего варианта развития событий, но отнюдь не гарантирует быстрой стабилизации рынка. Во всех сценариях цены в 2020-2021 годах не вернутся на докризисный уровень и будут, по всей видимости, находиться на уровне ниже $30 за баррель.

В краткосрочной перспективе главной задачей для нефтяных компаний во всем мире станет радикальное сокращение затрат и консервация части фонда скважин из-за принятых обязательств по квотам и под давлением низких цен. Глобальные инвестиции в нефтедобычу в 2020-2021 годах снизятся на 45%, что в дальнейшем может привести к кризису недоинвестированности, нехватке нефти на рынке и очередному ценовому циклу.

Российские производители вполне конкурентоспособны на мировом рынке, но агрессивная ценовая война пока ведет к падению цены Urals до уровня, при котором доходы бюджета практически обнуляются, новые проекты становятся нерентабельными, а действующие будут работать на грани рентабельности.

Кроме того, отрасль должна осуществить беспрецедентное по скорости и глубине сокращение добычи. Как провести это сокращение с наименьшими потерями для будущей добычи, для компаний и для бюджета (и сделать это быстро)? Для этого России придется либо временно заморозить, либо серьезно переделать под новые реалии существующее налоговое, лицензионное и прочее регулирование отрасли.

Газовая отрасль

Газовая отрасль пострадала от падения спроса меньше, чем нефтяная. Спрос на газ сокращается в основном в промышленности и в коммерческом секторе. В электроэнергетике его динамика в первую очередь зависит от особенностей национального регулирования и структуры мощностей. В целом сейчас можно говорить о 3-5%-ном сокращении среднегодового мирового спроса на газ.

В мировых масштабах, скорее всего, обойдется без таких катаклизмов, как на нефтяном рынке, но в Европе падение спроса на газ во втором-третьем кварталах в сочетании с высоким заполнением хранилищ может привести к ситуации, схожей с тем, что происходит в нефтяной отрасли. Основная интрига будет в том, кто сократит поставки — производители сетевого газа или СПГ, и попытаются ли они договориться о скоординированном сокращении предложения для поддержания цен, по аналогии с ОПЕК+, или применят весь арсенал методов неэкономической конкуренции?

В среднесрочной перспективе есть немалый риск, что сроки реализации текущих проектов (новые трубопроводы, заводы СПГ, газохимические производства) придется отложить из-за срыва графика поставок оборудования и карантина для рабочих. Корона-кризис, вероятно, заставит скорректировать инвестиционные программы, заморозить или полностью отменить часть новых, особенно капиталоемких проектов. Подход финансового сектора к вложениям в газовую отрасль тоже может измениться — крупным проектам станет сложнее получить необходимое финансирование (если только они не имеют мощной государственной поддержки).

Изменения могут стать настолько фундаментальными, что затронут контрактную модель в отрасли — от пересмотра текущих соглашений до невозможности заключить новые долгосрочные контракты. В Азии уже появились прецеденты, когда импортеры ссылаются на форс-мажор и отказываются исполнять контракты на закупку партий СПГ. Раньше такое случалось только в экстраординарных ситуациях, вроде военных действий.

Падение экспортной выручки

Для России спад на рынках энергоносителей означает радикальное сокращение доходов от экспорта, выручки компаний, бюджетных поступлений. Выполненные расчеты показывают, что даже при самом оптимистичном сценарии доходы от экспорта нефти снизятся в 2,5 раза по сравнению с докризисным уровнем. Вполне возможно и более мрачное развитие событий с падением доходов бюджета в 4-10 раз в 2020 году.

В пессимистичном сценарии (снижение мирового спроса на 11 миллионов баррелей в сутки и несоблюдение квот на добычу) российская нефтяная отрасль может оказаться на грани безубыточности для действующих проектов и практически лишить бюджет поступлений от экспортной пошлины и налога на добычу полезных ископаемых.

В российском экспорте газа негативные последствия тоже уже заметны, хотя их влияние на бюджет куда меньше. Если судить по результатам первого квартала и снижению европейского спроса, по итогам года можно ожидать сокращения поставок российского трубопроводного газа в Европу на 25-30 миллиардов кубометров. А сохранившиеся поставки придется осуществлять при значительно упавшей цене реализации газа. Перенасыщенность рынка, окончание отопительного сезона, продолжающийся карантин — все это будет тянуть газовые цены в Европе еще ниже.

Фактически речь идет о двукратном падении цен и 20-25%-ном сокращении объемов российского экспорта нефти, газа и угля одновременно, что эквивалентно потере 60% экспортной выручки. Для бюджета это означает резкое сокращение доходов (примерно на 30%) как раз в тот момент, когда население и бизнес больше всего нуждаются в господдержке.

Потери экспортных доходов нефтегазового сектора в 2020 году будут практически равны по объему Фонду национального благосостояния. Так что найти источники финансирования для стимулирующих программ будет непросто.

Для предприятий ТЭК все происходящее будет означать режим жесткой экономии и сокращение инвестиционных программ, что, в свою очередь, неизбежно отразится на смежных отраслях. По нашим расчетам, это может привести к дополнительному снижению ВВП страны (помимо непосредственного влияния коронавируса и ограничительных мер для борьбы с ним) на 5-13% в 2020 году в зависимости от сценария.

Долгосрочные перспективы

Тем не менее нынешние шоки для российской энергетики при всей их тяжести могут показаться мелочью на фоне их возможных долгосрочных последствий. Речь здесь даже не о конкуренции с Саудовской Аравией на нефтяном рынке или с американским СПГ на газовом (хотя и там есть неприятные тенденции). И не о безвозвратной потере части запасов нефти из-за обязательств по сокращению добычи в рамках сделки ОПЕК+.

Главное, высока вероятность, что корона-кризис еще больше усилит и ускорит тренды на декарбонизацию, децентрализацию и цифровизацию, дав дополнительный импульс энергетическому переходу, особенно на основном для России европейском рынке. Уже сейчас со стороны правительств и международных организаций все громче звучат призывы пойти по низкоуглеродному пути восстановления экономики. А нестабильность нефтяного рынка усиливает конкурентные позиции возобновляемой энергетики, которая привлекает все большее внимание инвесторов.

Дальнейшее восстановление может пойти по традиционной траектории или по пути ускорения энергоперехода. В первом сценарии низкие цены на нефть подстегнут спрос на углеводороды, и он начнет быстро восстанавливаться. Дальше рынки почувствуют колоссальный провал в инвестициях в кризисные годы, что приведет к новому скачку нефтяных и газовых цен. В свою очередь, растущие цены на углеводороды снова оживят интерес к альтернативным источникам энергии и росту энергоэффективности.

В сценарии ускоренного энергоперехода массированная господдержка пойдет на стимулирование зеленой энергетики, что даст преимущество отраслям, конкурирующим с нефтегазом, и увеличит давление на спрос. Страны-импортеры могут выйти из кризиса с трансформированными энергосистемами, жесткими ограничениями на углеродный след для любого импортируемого сырья и с безвозвратно сократившимся спросом на углеводороды.

В этих условиях российский нефтегазовый сектор сейчас должен не только выживать, но еще и думать на перспективу о вариантах реструктуризации отрасли и интеграции углеводородов в зеленую повестку. Особую роль здесь может сыграть тренд на декарбонизацию нефти и газа — это сложный, дорогостоящий процесс, требующий новых технологий и компетенций, которых у нас пока нет. Но и других вариантов обеспечить долгосрочную устойчивость для нашей экспортно-ориентированной сырьевой экономики тоже не видно.

Татьяна Митрова, «Московски центр Карнеги»