Юрий Воронежцев: Нет цензурных слов

Гомельский онкодиспансер отдан под больных коронавирусом.

Все больше больниц в Беларуси вынуждены перепрофилироваться под больных коронавирусом. Не обошло это онкодиспансеры. По всей стране отделения для онкологических больных переполнены людьми с положительными тестами на COVID-19. Как это сказывается на пациентах, которым нужно проходить лечение и обследование?

Об этом сайт Charter97 поговорил с ученым-физиком, кандидатом техническим наук, экс-секретарем комиссии по расследованию причин и последствий аварии на Чернобыльской АЭС в Верховном Совете СССР Юрием Воронежцевым.

- Юрий Иванович, как ваше самочувствие? Как защищаетесь от коронавируса?

- Нельзя сказать, что я здоров, но довольно неплохо себя чувствую. Стараюсь не ходить в людные места. Из моего самого ближнего круга знакомых коронавирус затронул три семьи. Один человек работает реаниматологом, так сказать, на самом острие. Он заболел, но так как молодой, довольно легко перенес. Но, естественно, вся семья, включая его маленького ребенка, оказались контактами первого уровня и сидят на карантине.

Также заразились друзья в Минске. Жена моего друга заболела пневмонией. Но тоже странно: когда заболела, ее забрали в больницу, она лежала в палате с еще двумя женщинами, у которых потом обнаружился коронавирус, а у нее нет. Ее отпустили домой и она сидит, ждет результатов повторного теста, c которым затягивают.

Среди знакомых много зараженных коронавирусом, но, слава Богу, все живы. Это меня радует.

- Что вы можете сказать об эпидемической ситуации в Гомеле? Справляется ли система здравоохранения?

- В Гомеле на улицах стало меньше людей, особенно пожилых. Я лет 10-12 живу в «пенсионерском» доме. Там есть такая общая дверь, железный тамбур, еще с 1990-х годов, так сказать, от бандитов. Так как я поздно ложусь спать, моя обязанность — закрывать тамбур на специальную защелку. Сегодня я выходил из дому где-то в 12 часов, и эта защелка не была открыта. То есть мои соседи не выходили, хотя они далеко не домоседы. Сейчас дети им привозят еду. У меня в доме все-таки более-менее продвинутые люди живут, в свои 75 лет пользуются Skype.

В большинстве своем люди дистанцию не соблюдают. В магазинах в очередях толкутся, за спиной постоянно кто-то в ухо дышит. Думаю, что в этом плане все расслабились.

Cо слов знакомых врачей знаю, что медики пока справляются. В Гомеле очень хорошая инфекционная больница, которую помогали строить немцы. Когда я туда попадал, то меня удивляло, что там стоит великолепная фирменная сантехника, в богатых домах такой не видел. Но, к большому сожалению, второй корпус рядом стоит абсолютно заброшенный.

В результате получилась ситуация, с которой столкнулся лично я. Когда мне потребовался очередной курс химиотерапии, отделение химиотерапии Гомельского онкодиспансера оказалось отдано под больных коронавирусом.

- Что еще изменилось для людей с онкологическими заболеваниями?

- По началу говорилось о том, что плановые обследования и операции будут отложены. Сейчас, насколько я знаю, определенные процедуры проводятcя.

В стране же ситуация другая. В витебским онкодиспансере не делают плановых операций. В гомельском, слава Богу, все работает. Я ездил туда на обследование, мне делали очередную компьютерную томографию и даже на новом приборе, который дал в четыре раза меньше облучения. Но было пару случаев, о которых мне рассказывали, когда подобного рода процедуры откладывались.

Что касается лечения онкозаболеваний — меня, в принципе, неплохо лечат. Однако из 20 курсов химиотерапии, которые я умудрился пройти, в половине случаев были перебои с препаратами. То есть, тебе что-то делают, потом ты приходишь через две недели и говорят, мол, этого препарата уже нет, давайте мы или подождем, или заменим белорусским аналогом. Когда я начинал лечиться в 2010 году, у меня были американские и швейцарские препараты, сегодня идут дженерики нашего разлива. Эта картина всегда была такая и вряд ли тут что-то новое появилось.

Сейчас я отказался проходить химиотерапию в непонятных условиях, не в тех палатах, в которых я привык, где обученный персонал и кровати с кнопками на случай экстренной помощи.

Если бы второй корпус инфекционной больницы был достроен, возможно, этого бы не произошло. Из моих знакомых никто сейчас не проходит химиотерапию. Лучше подождать. Может, найдутся другие выходы.

Если резюмировать — ситуация для онкобольных ухудшилась, но ее нельзя назвать катастрофической. Пока.

- Вы изучали последствия аварии на ЧАЭС. Верите ли в официальные цифры по заболеваемости коронавирусом?

- Авария довольно сильно повлияли на всех нас, особенно — на людей из Гомельской области. Они разъехались по всей стране, родили детишек. Видите, у нас сейчас есть загадка, «почему такая летальность от коронавируса низкая». Хотелось бы верить, что на самом деле так, но увы — не приходится. С другой стороны, даже по официальной статистике мы уже опередили всех соседей.

Думаю, что это прямой результат того, что произошло в 1986 году. Последствия аварии на ЧАЭС дали о себе знать во время эпидемии коронавируса.

Есть много параллелей с произошедшим в 1986 году. Те же майские демонстрации после аварии. Но 1 мая 1986 года — это была преступная глупость. Ведь те, кто принимал решения, в силу своего скудоумия, отсутствия образования, не понимали, что происходит. На параде 9 мая 2020 года было абсолютно ясно, что происходит, что можно и нельзя делать. Произошедшее — это чистое преступление. С точки зрения здравого смысла это невозможно описать. Просто всем на зло нужно было это сделать. Нет цензурных слов.

Меня удивило то, что с самого верху поступают команды действовать абсолютно обратно тому, как действуют практически все страны мира. При этом делаются какие-то дикие умозаключения. В голове не укладывается, что в середине 21 века происходят такие дикие вещи.