Исповедь витебской медсестры: «Не могу привыкнуть к ужасу в глазах больных»

Из-за эпидемии коронавируса врачи витебских больниц работают на износ.

Витебск одним из первых принял на себя удар эпидемии коронавируса в Беларуси. Из-за отсутствия карантина и бездействия властей город вскоре приобрел славу «белорусского Бергамо».

О том, что происходит в городе сейчас, Charter97 на условиях анонимности рассказала медсестра Витебской больницы скорой помощи:

- О сегодняшней ситуации с коронавирусом в Витебске я могу сказать по реанимации роддома больницы скорой помощи, в которой я работаю.

Роддом сейчас полностью перепрофилирован под «пневмонии». Рожениц в этой больнице нет. Только при мне вчера приходили анализы пациентов на COVID-19 - и все они были положительными. То есть, ситуация на самом деле достаточно тяжелая и больных коронавирусом очень много.

Вчера, например, мы двоих пациентов перевели в отделение обсервации. Только-только их от нас забрали - как тут же эти две койки заложили новыми. Один - мужчина после операции, весь порезанный, со швами, окровавленный, но у него уже есть COVID-19. И еще положили женщину с онкологией и метастазами - и тоже с COVID-19. Они сразу легли под кислород. Мужчина вообще был под седацией (состояние медикаментозного сна, искусственная кома - ред.), без сознания.

Честно скажу: мне страшно. И страшнее всего то, что люди не знают о настоящей опасности коронавируса. Мне постоянно присылают фотографии из торговых центров (сама я там уже месяца два не была). Люди ходят без масок. В продуктовых магазинах - тоже без масок. Если я еду на работу, надеваю респиратор 3М, самый сильный, на мне перчатки, а в руках дезинфектор. То есть, я зашла, взялась за поручни или отсчитала деньги на талон - тут же руки облила. На меня смотрят, мягко говоря, как на ненормальную.

Хотя водители в маршрутках ездят в масках и перчатках. Даже пару человек я видела в ПЧК (противочумных костюмах). Не знаю, как долго они выдерживают. Очень тяжело быть в этой защите 12 часов, безумно. У меня уже синяк на переносице, потому что очки я надеваю на очки. Приходишь на работу - а через три часа начинаешь задыхаться.

До начала работы медсестрой в больнице я месяц была волонтером. Зная ситуацию, что в больницах не хватает медработников, именно санитарок, я долго не думала, куда идти. Сразу пошла именно в «грязную зону», где самый большой дефицит работников. Когда я проходила медосмотр на работу, мне мягко намекнули, что я «немного не в себе», если иду к ним, имея возможность устроиться на другую работу. В понедельник принесла документы в отдел кадров, тут же пришла старшая медсестра и сказала, что меня забирают сегодня на ночь. Работать в «грязной зоне» некому, график просто «чумовой».

- Что вас поразило в состоянии первых увиденных «ковидных» больных?

- Даже не знаю, как об этом без слез рассказать… Когда я пришла в отделение в первый день, меня полностью экипировали и отправили на два часа, чтобы понять специфику работы. Знаете, очень страшно, когда лежат мужчины а-ля славянский богатырь, а в глазах человека – паника и ужас. Ты пытаешься его посадить, чтобы поел, а он не садится и не ходит. Он берет ложку супа и начинает задыхаться. Он показывает на маску. Ты ему тут же ее надеваешь, и он так жует.

Без кислорода наши больные не могут. Они едят и разговаривают с кислородом. Они с кислородом находятся 24 часа 7 дней в неделю.

У нас есть один больной, которого недавно возили на рентген, в «чистую зону». Кислород с собой туда не возьмешь, это не переносное оборудование. Человека мы чуть-чуть не потеряли. У нас был с собой спрей, который периодически брызгали ему в рот, чтобы расширить альвеолы, чтобы раскрылись легкие.

Страшно становится, когда поишь больного водой, а у мужчины, в два раза больше меня, закатываются глаза, расширяются зрачки. Он сипит и кричит: «Одевай, гибну».

Больные все время кашляют. Из всех шести боксов доносится постоянный кашель.

Знаете, все симптомы «ковидных» больных врезаются в память, но больше всего то, что не им хватает дыхания. Это самое страшное.

Тот же кашель можно откашлять. Ту же слабость можно вылежать, хотя есть случаи, когда пациентов сажают на судно, и они, не доделав, простите, свои дела, начинают просто падать, потому что у них на это сил нет. О том, чтобы самостоятельно пойти в туалет, даже речи нет. Некоторых мы возим на коляске в туалет, но опять же: туда – бегом, там – быстренько и назад – бегом, потому что человек начинает задыхаться.

- Что происходит в людьми на аппаратах искусственной вентиляции легких? Действительно ли после них наступают необратимые изменения?

- У нас в отделении ИВЛ нет, есть только кислород. Есть мужчина, который в реанимации лежал месяц на ИВЛ - и да, у него была гипоксия мозга.

Так что необратимые последствия после ИВЛ действительно есть. Человек вроде бы приходит в себя, с ним общаешься, но проходит 5 минут - и он говорит какие-то странности. Мозг же голодает, пока ты подключен к ИВЛ, естественно, последствия этого необратимы.

Физически человек становится крепче, но умственно – это может быть проблемой. Может, не у всех, но такое бывает.

- Какие осложнения возникают у «ковидных» больных? Какие проблемы сохраняются на момент выписки?

- Во-первых, у них полностью убита иммунная система. Если есть сопутствующие заболевания, то рано или поздно все их симптомы придут в обостренной форме. Я слышала, что сейчас по Беларуси повысилась смертность среди онкобольных. Они и так группа риска, а тут еще и эта эпидемия.

Еще одно опасное осложнение - почечная недостаточность. Больные, которые находятся на диализе, как и онкобольные, если они выживут в этой ситуации, после выписки, с подорванным иммунитетом, переходят в еще большую группу риска, чем та, в которой они были сначала.

- Медики часто сообщают, что в Беларуси коронавирус «забирает» много молодых? С чем это может быть связано?

- Да, среди тяжелых больных есть много людей молодого и среднего возраста. Вполне возможно, что это связанно с безответственностью.

Когда эпидемия только-только начиналась, у всех была одна позиция: главное, беречь стариков. А молодежь изначально вообще не береглась. Когда я начала носить маску и перчатки, на меня косо смотрели даже соседи: мол, молодая, что тебе будет? Но я отвечала: «Подождите, пройдет месяц-другой - и пойдут мои ровесники». Теперь поступает много сообщений про смерти от коронавируса среди 35-45 летних. Это все из-за нашей традиции надеяться на «авось»: авось, меня пронесет, я по годам еще не подхожу.

А ведь болеют еще и дети. В Витебском областном детском клиническом центре в боксах детки тоже лежат. Когда я еще была волонтером, мы возили специальные маски для детской больницы. Это было в конце мая-начале апреля. А сейчас я вижу, что некоторые дети все еще ходят в школу - и далеко не все в масках.

Если раньше я ходила просто в маске, то теперь в респираторе 3М, потому как понимаю, что являюсь контактом первого уровня. Санитарки и медсестры контактируют с больными COVID-19 в тысячу раз больше и дольше, чем врачи. Мы их поднимаем, моем, поворачиваем, постоянно делаем какие-то процедуры. При этом наши пациенты настолько ослаблены, что у них нет сил закрывать рот руками.

- Что вы можете сказать по реальному количеству заболевших и умерших от коронавируса?

- Конкретно по моей больнице я могу сказать так: машины к моргу постоянно подъезжают. Я это вижу.

По заболеваемости: я не вижу того «спада», о котором пишут официальные СМИ. Как я уже говорила, если освободились две койки - их тут же закладывают новыми больными. Когда я еще была волонтером, то заметила, что «скорые» летают по городу одна за одной. Это и сейчас продолжается. Который год уже живу в Витебске - и ни разу не видела столько «скорых», сколько за последние полтора месяца. Понятно, что катаются они не просто так.

В регионах тоже много случаев коронавируса, в Орше, например. Докшицы вообще «горели» от эпидемии.

Поэтому я не вижу «спада». По правилам, когда выписывают больных, нам нужно полностью «заливать» бокс средствами дезинфекции. У нас на это времени нет. Мы заливаем, тут же быстро смываем, застилаем и кладем. Я не знаю, о каком «спаде» может идти речь.

- К чему до сих пор не получилось привыкнуть во время дежурств в разгар эпидемии?

- К ужасу в глазах больных людей. Никто не смотрит на тебя взглядом больного, которого ты мог встретить в отделении терапии год назад. Когда человек попал в больницу, например, с гайморитом, аппендицитом, то знает, что пройдет неделя-другая, его вылечат, он поедет домой и будет жить, как и раньше. Здесь у людей в глазах ужас. Они не знают, выберутся ли они живыми.

Для меня страшнее всего – старики. Мне кажется, что они в силу своего возраста понимают, что уже «увы» и «ах».

Еще страшно, когда ты заходишь ночью в бокс посмотреть пациентов, а больной просит тебя с ним посидеть. И это просит не бабулька, не ребенок, а здоровый мужик. Лежит гора - а в глазах ужас. Эти глаза стоят передо мной, даже когда я прихожу домой. У них в глазах немой вопрос: «Мы выберемся отсюда или нет?».

Мы, медики, не знаем, что им ответить. Говорим, что «все будет хорошо». Но понимаем: как будет, так будет. Наверное, и они это понимают. Наверное, даже тот, кто раньше говорил, что все это ерунда и вируса «не видно», начинает все понимать, когда сам попал в реанимацию.