Виктор Бабарико: У нас есть твердая уверенность в победе

Политик рассказал о предусмотренных его штабом сценариях развития событий и будущих реформах экономики.

Возможный кандидат в президенты Беларуси ответил на вопросы издания Forbes. Сайт приводит интервью политика в сокращении:

— Ранее вы говорили о том, что просчитали риски. Есть ли у вас четкие сценарии развития событий?

— Безусловно, все риски просчитать нельзя, но основные мы учли. Мы выделили несколько ключевых этапов с возможными вариантами. Первый: сдать 100 000 подписей сторонников для выдвижения. Здесь мы обязаны снизить риски, связанные со сбором, верификацией, хранением и сдачей подписей. Мы планировали завершить этап до 15 июня, но обыски привели к тому, что и сегодня мы не можем остановить поток людей, желающих поставить подпись в мою поддержку.

На втором этапе, с 19 июня по 14 июля, мы объявим о новых инициативах, связанных с регистрацией меня в качестве кандидата. У меня есть идеи, как продолжать работу во время «этапа тишины», когда финальное решение должен принять Центризбирком.

Третий этап — регистрация: меня могут зарегистрировать или не зарегистрировать кандидатом. Мы считаем второй вариант практически исключенным, потому что он будет означать фактическую отмену выборов. Более того, в истории современной Беларуси ни разу не снимали с выборов кандидата, набравшего более 100 000 подписей. Но мы допускаем такую вероятность и имеем сценарий действий в таком случае.

Четвертый этап — агитационный период. Мы бережно относимся к согражданам и учитываем влияние коронавируса, поэтому понимаем, что сегодня не лучшая ситуация для проведения массовых мероприятий. Однако мы постараемся по максимуму использовать цифровые инструменты, а также постараемся дойти до каждой деревни в Беларуси. Как именно — посмотрим позже.

Наконец, заключительный этап — ситуация после выборов 9 августа. Да, на каждый из этапов и вариантов действий властей у нас имеется свой сценарий.

— Вы записали видеообращение, которое будет опубликовано в случае вашего задержания. Что это — признание неспособности победить на выборах, добровольная капитуляция или страховка?

— Процитирую советский фильм: это profession de foi — профессиональная трансформация. Я 25 лет работаю в банках, и банковская сфера — работа с рисками. Если ты понимаешь риски, ты обязан выстроить систему их компенсации. Риск задержания нельзя исключать, и мы заранее приняли меры, позволяющие дойти до выборов 9 августа вне зависимости от обстоятельств. Видео — один из инструментов компенсации риска.

— Как вы оцениваете нынешнюю ситуацию в экономике Беларуси?

— Сегодня страна на краю, но ситуация не безнадежна, потому что возможности экономики очень большие: как те, что остались после СССР (в советские годы у нас выпускалось до 80% продукции «конечного передела», с самой высокой добавленной собственностью), так и новые отрасли, например ИТ. То, что мы бездарно растеряли и забыли это, и мечтаем, чтобы из земли ударил фонтан нефти или газ, — ошибка.

Если мы продолжим тратить так, как тратим сегодня, и зарабатывать так, как зарабатываем, то и до 2023 года ресурсов не хватит. Мы не можем позволить себе проведение спортивных «Европейских игр» за $500 млн, которые в народе окрестили «Голодными играми», и должны умнее относиться к расходам, и этого окажется достаточно, чтобы остановить падение.

Пока же неэффективность приводит к дефициту: больше 70% экономики составляет госсектор, при этом больше 50% белорусов заняты в негосударственном секторе.

Реальный дефицит Беларуси составляет от $3 млрд до $5 млрд в год. Беларуси потребуется рефинансирование или реструктуризация долгов, это неизбежно. Я полагаю, что мы сможем занять средства на открытом рынке или в рамках межгосударственных договоренностей, хотя это будет непросто с учетом ситуации в мире после пандемии. Я считаю, что заем на открытом рынке вряд ли обойдется дороже, чем вливания со стороны.

— Какие отрасли или сектора экономики могут выступить локомотивом для Беларуси?

— Я намерен сделать упор на развитие малого и среднего бизнеса, его восстановление после пандемии и превращение в драйвер роста. При этом нельзя допустить массового роста безработицы, следует формировать спрос на рабочую силу. Это возможно за счет отраслей, которые находятся на пике, например ИТ.

Следующим шагом следует заняться повышением эффективности действующих отраслей, возможно, с прицелом на приватизацию. Мы умеем делать много вещей, но часто — не так, как надо.

Нынешние реалии также сдерживают привлечение инвесторов — как местных, так и зарубежных. Например, приходит инвестор и говорит: «Я готов выкупить предприятие и модернизировать его, но вместо 1000 сотрудником мне нужно 600». Власти, боясь социального взрыва, требуют, чтобы инвестор оставил 1000 сотрудников, и тогда тот уходит. Вот эти 400 человек стоило переквалифицировать или стимулировать к переходу в МСП, но сегодня страх препятствует инициативе населения, и мы это наглядно видим: за ошибку в полдоллара в налоговом отчете ты можешь лишиться всего бизнеса.

— Получается, в случае вашего избрания страну ждет масштабная приватизация?

— Я бы так не сказал: приватизация — задача не двух дней, а «дорожная карта», путь, который нужно пройти без серьезного ухудшения качества жизни граждан. Приватизация – это не цель, а инструмент обеспечения эффективности предприятии и повышения уровня жизни работников.

— Какой должна быть доля малого, среднего, крупного бизнеса и госсектора в экономике страны?

— На мой взгляд, 70% частного сектора на 30% госсектора — правильная пропорция. Мы не первые, кто реформирует экономику, а потому стоит обратиться к примерам сопоставимых по экономике и положению стран, как принято у экономистов. В этом случае Израиль демонстрирует один из лучших примеров в развитии высокоинтеллектуального производства и ИТ; пример скандинавских стран полезен для белорусской нефтехимии; в случае с электронной промышленностью стоит посмотреть на страны Азии, — все это хорошая карта для развития.

Беларусь — плоскостная страна, которая идеально подходит для развертывания дата-центров. Приобретя нейтральный статус на международной арене, мы могли бы выиграть в цифровом плане, стать эдакой Швейцарией в хранении информации. Если взять лучшее, то всегда можно сделать уникальное.

— К слову, про нефтехимию, о которой вы упомянули. На днях США начали поставки нефти в Беларусь. Как вы оцениваете выгоду от этой сделки?

— Экономического смысла здесь нет. В качестве «страшилки» для нефтепартнеров Беларуси, наверное, ее можно закупить. Но кому от американской нефти станет лучше? Вряд ли это поможет белорусам.

Мне больше нравится решение сырьевой зависимости за счет внедрения сберегающих технологий, возобновляемой энергетики и решений по хранению энергии, над которыми сегодня бьется Илон Маск и другие.

— А как вы планируете выстраивать отношения с США?

— Как я уже сказал, любые отношения нужно выстраивать по принципу Belarus is the first, и тогда мы открыты к любой коммуникации и партнерствам.

— На выборах 2010 года некоторые кандидаты активно выступали за партнерство с ЕС. Вы рассматриваете возможность интеграции с Евросоюзом?

— Я могу мрачно пошутить, сохранится ли Евросоюз через несколько лет, но если серьезно, то мне кажется, что сегодня, особенно в свете пандемии коронавируса, наметился тренд на глобальные общечеловеческие союзы: люди увидели, что есть глобальные угрозы, которые требуют коллективного ответа. Мы наблюдаем эволюцию от единственного возможного союза к вариативности различных блоков и союзов, и такой подход мне близок.

— Все предыдущие президентские кампании продемонстрировали плохую договоронеспособность кандидатов в президенты: когда стоило выступить единым фронтом, они продолжали гнуть свою линию. Вы допускаете возможность объединения кандидатов в единый блок на выборах-2020?

— На этот счет в нашем штабе идут бурные дискуссии. В стратегии единства есть и плюсы, и минусы: кто-то выступает за то, чтобы зарегистрироваться, а после объединиться и шагать вместе, кто-то — за то, чтобы идти поодиночке и отщипывать долю электората по кусочку. Я человек бизнеса и всегда за компромисс, за договоренности. Но для переговоров требуется единство понимания целей и «разделяемый образ будущего», под которым подпишутся все кандидаты.

Как мы определим, кто является проходной фигурой? Я предлагаю на берегу обговорить критерии и цели объединения, а после наложить эту матрицу на кандидатов — и после выбрать наиболее соответствующего всем требованиям и условиям. На таких принципах я готов договариваться.

— В эти выходные агентство Bloomberg со ссылкой на источники сообщило, что перед выдвижением вы проводили консультации с российскими чиновниками. Это были чиновники в администрации президента России?

— Bloomberg стоит проверить свои источники: никаких консультаций с представителями власти на тему выборов у меня не было ни в Беларуси, ни в России, ни в любой другой стране.

— Как вы оцениваете потенциал «союзного государства»?

— К настоящему моменту подписаны и работают множество документов «союзного государства», и я сомневаюсь, что можно денонсировать [их] одним росчерком пера. Но стоит напомнить: проект «союзного государства» появился 21 год назад, и если вы скажете мне, что актуальность проекта сохраняется 21 год, я, будучи банкиром, очень сильно удивлюсь — так не бывает.

Сегодня наша страна имеет очень зависимую экономику, однако любой союз, построенный на зависимости, априори не принесет выгоды обеим сторонам. Интеграция с Россией преподносится как единственно возможное спасение, но у такого решения крайне высокая цена.

Я придерживаюсь позиции, что первым делом мы обязаны построить самостоятельную экономику, а уже после принимать решения о вступлении в союзы с позиции win-win. Почему лидеры большинства стран мира позволяют себе говорить: My country is the first, а Беларусь — нет?

— А единая валюта? Такой проект возможен?

— Это точно не вопрос ближайших пяти лет, он даже не ставится. Построение независимой экономики ни разу не предполагает введение другой валюты. Мы должны показать, что готовы жить самостоятельно, но это невозможно в рамках союза.

— Лукашенко находится у власти с 1994 года. Вы действительно верите, что можете выиграть? Или ваша цель не только в том, чтобы выиграть?

— Если бы меня спросили об этом в 1996 или 2000 году, я бы сказал, что выиграть выборы куда сложнее. Теперь ситуация с точностью до наоборот. У нас есть твердая уверенность, что мы можем победить. Знаете, в моей семье говорят: «Я не играю в игры, в которых не могу выиграть, — не потому, что я такой удачливый или умный, а потому, что знаю, во что играю».