«Периодически во двор выходил майор, кричал, что всех перестреляет, у него есть для этого прямой приказ»

Пострадавшие и задержанные рассказывают про суды и травмы.

За последние несколько дней в Беларуси было задержано более 6 тысяч человек после акций протеста. В редакцию «Онлайнера» поступают подробности того, как проходили эти задержания и что происходило с задержанными дальше: в автозаках, РУВД и тюрьмах. Предупреждаем, в тексте ниже информация, которая может шокировать впечатлительных людей.

Юрий: «Периодически во двор выходил майор, кричал, что всех перестреляет, у него есть для этого прямой приказ»

Юрий работает грузчиком, говорит, что ни в каких митингах не участвовал, 9 августа у него был день рождения, 10-го поехал отмечать его с друзьями и возвращался домой около пяти вечера. Маршрутка остановилась у Мингорисполкома, водитель сказал, что дальше не поедет, перекрыт проспект.

— Мы с женой аккуратно дошли до цирка, хотели пойти на Немигу, сесть на общественный транспорт и поехать домой, — рассказывает Юрий. — Возле парка Янки Купалы слышу крик: «Этого брать!» На меня набросились люди в форме и заломали. Жена пыталась меня держать, ее били дубинкой по руке. Я кричу: «Маша, уходи, быстрее беги, дома трое детей, будет беда!» Лупить начали сразу, подведя к желтому автобусу. В автобусе было человек десять задержанных. Следом за мной начали бить женщину, лупили по голове, она теряла сознание. Мы требовали вызвать скорую, но всех, кто подавал голос, жестоко избивали, кричали, что прибыло «свежее мясо». Затолкали в так называемые «стаканы» в автозаке по пять человек.

Нас привезли в РУВД Советского района, выстроили вдоль стены. Всего стояло около 80 человек. После этого мы ровно сутки «висели на заборе»: с руками за головой, тыльной стороной ладоней к затылку. Периодически во двор выходил майор, кричал, что всех перестреляет, у него есть для этого прямой приказ. Он проходил вдоль шеренги людей и избивал их дубинкой, некоторые падали в обморок. Рядом со мной стоял человек со сломанной рукой, никакой помощи ему не оказывали. Уже ночью нам иногда позволяли присесть на 15 минут, после вновь поднимали.

Но самый кошмар, по словам Юрия, начался на следующий день, когда приехали автозаки развозить задержанных по тюрьмам.

— Людей били смертным боем, каждого по отдельности заставляли бежать вдоль забора, пока человек бежал, его избивали, — вспоминает он. — На этом все не закончилось, нас положили на пол автозака, руки заламывали за спиной и затягивали петлями так, что невозможно было пошевелиться. Рядом со мной был парень, который кричал, что он журналист СТВ, просил позвонить начальству, никто не реагировал. Нас продолжали избивать, например, за то, что поднял голову. В автозаке нас было 26 человек. Уже на подъезде к тюрьме в Жодино нас развязали, позволили сесть, дали попить воды.

В Жодино мы простояли 2,5 часа, ждали своей очереди, машин с задержанными было очень много. На приемке нас встречали силовики в зеленой форме, они выстроились в коридор из 20 человек и каждого задержанного пропускали через него, избивая. Сотрудников тюрьмы я увидел, только когда нас привели на второй этаж. Нас начал осматривать врач, людей распределяли по камерам.

Сотрудники тюрьмы были в ужасе, спрашивали: «Что у вас в Минске происходит? У нас камеры рассчитаны на 10 человек, приходится туда закидывать по 60, люди „висят“ друг на друге».

До камеры я не дошел, осматривавший меня врач сказала: «Этого в больницу». Вместе со мной забрали парня с ранением, похожим на огнестрельное, в области паха. Скорая за нами приехала через 2,5 часа. В больнице нас осмотрели, оказали первую помощь и тех, кто был в состоянии передвигаться сам и его жизни ничего не угрожало, отпустили домой.

Старый врач, который фиксировал побои, говорил: «Я увидел за эти три дня столько вывихов, сколько не видел за всю свою жизнь».

В машине волонтеров, которые развозили пострадавших из больницы по домам, только Юрий был способен самостоятельно передвигаться.

Пока мужчина был в заключении, его жена пыталась выяснить судьбу мужа, объездила весь Минск. Была на Окрестина, ездила на такси в Жодино. Она до сих пор не может отойти от произошедшего, в ближайшие дни поедет в тюрьму забирать его вещи, боится, что мужа опять заберут и изобьют, если он явится туда сам.

Юрий попросил отметить, что охранники тюрьмы, включая начальство, были единственными, кто обращался с задержанными по-человечески.

— Что я могу думать о происходящем? Это какое-то зверство... Страшно это пережить, страшно представить, что это может пережить еще кто-то в будущем, — признается Юрий. — Я могу показать побои, но самые очевидные их следы находятся на не очень приглядном месте. Хотя сегодня это место я совершенно спокойно покажу всем тем, кто надо мной издевался.

Кирилл: «Нас, человек пятнадцать, отвели в подвал, где заставили петь гимн Беларуси и били дубинками в это время»

Кириллу 21 год. 12 августа он после тренировки ехал в магазин, где работает администратором. Стоял на переходе на улице Машерова, до работы оставалось пройти 50 метров. Подъехал микроавтобус с тонированными стеклами, открылись двери. Люди в машине сказали: «Подходи, ничего не бойся, тебе ничего не будет». Посадили в автобус, забрали телефон и куда-то повезли. В машине ударили несколько раз по голове. Привезли к автозаку.

— В автозаке омоновец меня положил на пол лицом вниз, спросил: «Перемен захотелось?» — и начал бить ногами, — рассказывает он. — Вокруг сидели другие задержанные — человек 15. Меня посадили в пенал с еще тремя мужчинами. Машина еще какое-то время колесила по городу, подобрали еще нескольких человек и повезли нас в РУВД Партизанского района. Вывели из автозака, завели во внутренний двор милиции. Каждого спрашивали фамилию, имя, дату рождения и требовали лечь на пол. После этого начинали бить ногами, в том числе по лицу. Задержанных было около 30 человек, били каждого по очереди. Судя по всему, именно в этот момент мне сломали нос.

После нас, человек 15, отвели в подвал, где заставили петь гимн Беларуси и били дубинками в это время. Затем повели на опись имущества, которое у нас забрали, и вновь отправили в подвал лежать на полу. Прошло полтора часа, пришли омоновцы, поставили всех на колени и опять заставили петь гимн. Затем меня и других задержанных перевели в камеры, а через полтора часа вывели оттуда, опять избили и повели в автозаки.

Задержанных повезли на Окрестина. По словам Кирилла, его и других людей посадили в прогулочный двор, всего там находилось около 50 человек. Вызывали пофамильно, кого-то отправляли в суд, кого-то — в Жодино. Так продолжалось примерно до 18:00. После этого людей перевели в камеру, рассчитанную на 7—8 мест. В нее посадили 36 человек.

— Находится в такой камере тяжело, — рассказывает Кирилл. — Люди менялись каждые полтора часа, чтобы просто посидеть, поспать. Было очень душно, тяжело дышать. Первый раз меня покормили спустя сутки, в камеру принесли еду: по кусочку хлеба и половине сосиски на человека. На всех не хватило, приходилось делиться. Еще через полтора часа дали кашу, огурец и хлеб. С водой проблем не было, пили из-под крана. Часа в два ночи нам сказали, что всех освобождают.

Перед освобождением заставили подписать предупреждение об участии в митингах. Я пытался объяснить, что никакого отношения к митингу не имел, просто шел на работу, но меня никто не слушал.

Близкие Кирилла все это время не знали, где он находится, что с ним происходит. Последний раз он разговаривал с мамой перед тренировкой. Она искала сына по знакомым, друзьям, больницам, тюрьмам. Как оказалось позднее, в протоколе задержания были неверно указаны данные, фамилия — верно, а имя и отчество — нет.

Когда Кирилл вышел из стен ЦИП на Окрестина, увидел множество волонтеров. Его спросили, нужна ли помощь, он признался, что не помешает. Кириллу дали возможность созвониться с близкими, отвезли домой.

— Сложно сформулировать, что я думаю по поводу всего происходящего, — признается Кирилл. — Я вижу сейчас, что живу в стране, где страшно даже проехать от дома до работы, могут загрести любого. Но боюсь я скорее не за себя, а за своих родных и близких, которые могут исчезнуть, и никто не узнает, где они находятся.

Аня: сказали, что проводят до дома, запихали в автозак и начали избивать

Анне 30 лет, она работает ведущим графическим дизайнером. 11 августа после 23:30 она возвращалась домой с улицы Московской, шла в район Городского Вала. Поднялась на мост между Институтом культуры и площадью Независимости, а когда спускалась, увидела несколько сотрудников милиции.

— Я подошла к ним и спросила, как можно добраться до дома, — вспоминает Анна. — Мне сказали, что альтернативного варианта нет, предложили провести. Пока шли, разговорились, милиционеры сказали, что провожают меня для моей же безопасности. Дошли до их начальника в костюме «космонавта», он вызвался довести меня дальше. Сказал, что по дороге проверит мои вещи.

Мы подошли к Красному костелу, возле которого был припаркован автобус, вокруг него стояло много ОМОНа. Неожиданно меня закинули в автобус и начали избивать. Били ногами, дубинами, один раз попали по голове, и на лбу сразу выросла большая гематома (ее последствия и сейчас можно увидеть на лице). Мне кричали, что я координатор протестов, требовали признаться, кто мне платит. Я отвечала, что не понимаю, о чем они говорят, за каждый такой ответ меня снова били. Это был самый страшный вечер в моей жизни.

В какой-то момент, когда гематома на голове стала очень большой, видно, решили, что переборщили, и отправили меня в РУВД Московского района. Когда мы приехали в милицию, вместе с другими людьми завели в большое помещение, на полу была кровь и рвота, вокруг около 40 человек. Бросили на пол, смотря на дреды, стали говорить, что сейчас подстригут.

После меня завели в кабинет на допрос. Посадили на стул, вокруг сидели семь сотрудников милиции и требовали рассказать, кто проплатил мою «подрывную деятельность». Я вновь пыталась объяснить, что не понимаю, о чем речь, из-под меня выбили стул и сказали лечь на пол. Продолжали задавать те же вопросы и, если ответ не устраивал, били дубинками ниже спины.

Оттуда меня отвели в помещение, похожее на актовый зал, где находилось более 40 парней и девушек. Посадили, сзади подошел милиционер и нарисовал что-то баллончиком у меня на байке.

Как оказалось позже, это был знак, которым отмечают самых активных участников протеста.

Всю ночь мы сидели в этом зале, вокруг кто-то просил вызвать скорую, кого-то тошнило, но помощь никому не оказывали.

Утром половине из присутствующих раздали протоколы, если подписывали — отпускали. Приехала машина, и часть людей начали паковать в Окрестина. Парней очень плотно посадили в общее помещение, трех девушек, в том числе и меня, в «стакан». Все окна были закрыты, люди вскоре начали задыхаться.

В Окрестина нас вывели во двор и поставили лицом к стене. Парней положили на землю лицом вниз. Всего было около 80 человек. Девушек оставили во дворе, парней куда-то увели.

Всю ночь мы сидели в помещении с бетонными стенами без крыши, многие были в майках и шортах и жутко замерзли. В это время за стеной жестоко избивали мужчин: мы слышали крики, стоны, звуки ударов. Девушки узнавали по голосу своих парней и тряслись от ужаса. Так продолжалось всю ночь.

Днем нас посадили в четырехместную камеру, в разное время в ней сидело от 35 до 40 человек. Некоторые люди не ели сутки, некоторые — двое. Было страшно смотреть на женщину, которую задержали вместе с мужем, она просила дать ей позвонить, потому что дома остались одни дети.

На третий день с момента моего задержания мне сказали, что надо подписать бумагу — предупреждение о том, что если меня задержат в следующий раз, я буду нести уголовную ответственность. Я собрала свои вещи и вышла на улицу, где меня, как и всех освободившихся, встретили волонтеры.

Яна: «Мы договорились молчать, чтобы всем хватало воздуха»

Творческий работник Яна в воскресенье пришла к стеле «Минск — город-герой». Говорит, шла на мирную акцию протеста. Девушка оделась соответственно: платье, кроссовки, украшения.

— Около 21:00 мы стояли на перекрестке Машерова и Независимости. «Расческа» ОМОНа прошла мимо нас, так как основная массовка была возле Дворца спорта. Потом они двинулись обратно и задержали моего знакомого, — рассказывает девушка. — Я пошла за ОМОНом. Мне кричали уйди, но я решила, что никуда не пойду. Тогда мне открыли двери, и я зашла в автозак. Мужчины, которые там были, встретили мое появление аплодисментами.

Автозак был полностью забит. Как и всех остальных задержанных, Яну отвезли на Окрестина в автозаке, разделенном на маленькие камеры — «стаканы». Уже на Окрестина Яна сидела сначала в четырехместной камере с 19 девушками, а потом в 6-местной с 50 сокамерницами. Суд у нее был, как и у всех, — в СИЗО. Она не согласилась с тем, что было написано, и получила 4 суток.

— С нами сидела преподавательница английского языка, мама пятерых детей, дизайнер. Задерживали всех по-разному. К примеру, к нам попала девушка, которая приехала ждать друга возле Окрестина, — вспоминает девушка. — Нас не кормили, вода питьевая была из-под крана. Там ее пить невозможно. Мы сутки потерпели, а потом начали пить. Спали мы как могли. По четыре девушки сидели на кроватях и наверху. Кто-то под столом, кто-то на тумбочке, кто-то — в тумбочке или под нарами. В последнюю ночь перед отъездом в Жодино, во вторник, нам каждый час стучали в двери. Обязательно нужно было всем встать и выстроиться.

Воздуха не хватало. Мы договорились молчать, чтобы всем хватало воздуха. Когда «кормушку» открывали, становилось чуть-чуть легче. Но ее закрывали, когда мужчин выводили избивать. Мужчин выводили в основном ночью, чтобы никто не слышал. Но слышно было все прекрасно, как и поддержка людей возле забора. Мы могли видеть и слышать все, что происходит, но нам нельзя было дать ответную реакцию. Потому что если мы ответим, то окна закроют.

— Сотрудницы Жодинской тюрьмы, когда услышали наши истории, они плакали. Там нас первый раз покормили за трое суток, — говорит Яна. — В четверг ночью меня отпустили, я искала вещи, меня водили везде по всем камерам, а нам сказали, что кто приехал из «Освенцима», того вещей здесь нет. У нас здесь нет никаких человеческих прав. Ощущение, что они здесь могут делать все. На третий день у меня случилась истерика. Мне стало казаться, что я останусь здесь навсегда.

Кстати, мало кто знает, что потом придется заплатить за еду 13,5 рубля за сутки. Столько Яне насчитали в ИВС города Жодино.

Александр: «Сначала на локтях и раком стояли. Как раненые и с травмами, так и остальные»

47-летнего Алексея Щитникова задержали на проспекте Дзержинского 12 августа. Перед ним в машине разбили стекло и вытащили человека, затем это же случилось и с Алексеем.

— Меня задерживал ОМОН. Я даже подумал, что не белорусский, слышал, что, мол, давай «гостей» отправлять. В автозаке меня избивали всю дорогу. Били сильно. Они детей этих просто ломили, — вспоминает мужчина. — 13-го мы прибыли из Московского РУВД сюда. На улице пробыли практически до вечера. Сначала на локтях, раком стояли. Как раненые и с травмами, так и остальные. Не давали ходить в туалет, а попить дали только через сутки. Потом нас всех уложили лицом в пол в актовом зале, потом сажали так, что затекала шея. После чего мы ночь провели в «стакане» — это маленькая камера, в которой не было возможности дышать.

Вчера утром Алексея отпустили. Но перед этим он подписал «предупреждение» о массовых беспорядках.

— Это значит, мол, типа вы на карандаше, если будете участвовать, то в следующий раз получите по максимуму, — отметил он.

Юля: «Ночами мы слышали, как кричат парни, которых бьют, а на стенах коридоров была кровь»

Дизайнер Юлия Голиевская в этом году решила стать наблюдателем на участке в школе №204. Говорит, хотела, чтобы голоса посчитали правильно и выборы были прозрачными. Она фиксировала нарушения и подавала жалобы в комиссию. 9 августа в 17:30 на участок приехал ОМОН. Кто его вызвал, Юлия до сих пор не знает.

— Приехали 20 человек, они подошли ко мне, взяли за плечо, сказали: «Пройдемте». Я пошла, — вспоминает девушка. — Меня затолкали в автобус к 10 омоновцам, и мы поехали в ИВС на Окрестина.

За что конкретно ее задержали, Юле сразу не объяснили, сотрудники силовых структур также не представились. В четырехместной камере девушка сидела вместе с 35 сокамерницами.

— Там не было воздуха, каждый сантиметр был занят. Мы просили нас расформировать как-то. На это открывалась дверь — и выливалось ведро воды прямо на нас. Нас не кормили, никаких передач не разрешали, ни медикаментов, ничего. Даже банально не было прокладок. Постоянно унижали, матерились и орали: «Чего вы дома не сидели, чего котлеты не жарили», — всхлипывает Юлия. — По ночам мы слышали, как парней выводили из камер. Слышали, как их бьют, как они кричат. А потом, когда нас выводили на построение, я видела на стенах в коридоре кровь.

У Юлии было два суда от разных районов города. Почему так, она не знает. Причем все суды были в СИЗО. Они проходили совсем не так, как в обычной жизни.

— Меня вызвали в кабинет. В кабинете была судья. Она спросила: «Вы доверяете суду?» Да, доверяю. Спросила, что я делала 9-го вечером. Записала показания. Потом: «Ожидайте решения». Решение озвучил в камере совсем другой человек — мужчина в гражданской одежде. Всем дали по 15 суток. Потом был второй суд. В протоколе было написано, что меня схватили в 22:00 на проспекте Победителей за то, что кричала «Жыве Беларусь» и другие лозунги.

Я не согласилась с протоколом, и этот суд мне дал 4 суток. Многие выслушивали решение суда стоя лицом к стенке и не имея возможности вообще как-то пообщаться с судьями.

Юлию перевели в Жодинскую тюрьму. Она говорит, что после Окрестина там условия были получше: 13 человек в камере на 2 кровати.

— Там уже кормили. Обращались с нами нормально. Не грубили, ничего, — говорит она. — В Жодино не было никакой информации, не было никаких документов по людям вообще. Поэтому я пересидела сутки, так как по мне никак не могли разобраться с документами.

— Пережить это очень тяжело. На Окрестина был просто ад. Я страдаю от панических атак, принимаю таблетки от этого. Просила медпомощь, мне дали нашатырь. Женщины просили инсулин — им отказывали, — вспоминает она. — Была просто мысль выжить, пережить и не впадать в отчаяние. Мы старались поддерживать друг друга, чтобы просто не падать духом.

Юля говорит, что просто так эту ситуацию не оставит. Говорит, что она вместе с сокамерницами хочет привлечь к ответственности всех тех, кто превышал свои служебные полномочия в их отношении.