«Омоновец разбежался, ударил в живот и начал кричать – ну что, проголосовал?»

Детский футбольный тренер рассказал о зверствах лукашистов.

Россиянин Ренат Шулунов работает в футбольной школе ФШМ уже третий год. За плечами специалиста – сейчас ему 38 – 19 лет тренерского опыта. Он работал в российской «ДЮСШ-Локомотив» и СДЮШОР-8 ФК «Гомель». Сейчас Шулунов работает с командами ФШМ 2007 и 2008 годов рождения, а в начале этого года взял на себя сложную задачу – обучение футболу детей с аутизмом, пишет «Трибуна».

Коллеги отзываются о тренере как об аполитичном и набожном человеке, который не приемлет насилия ни в каком виде. Он сторонится участия в политических акциях и митингах, чувствуя ответственность за большую семью, где подрастает пятеро детей. Тем сильнее был всеобщий шок, когда тренер, возвращавшийся после занятий домой, был задержан и отправлен в центр изоляции правонарушителей на Окрестина.

Через два дня Шулунова отпустили (воспитанники проводили акции в его поддержку), но и этого времени хватило, чтобы напитаться впечатлениями от белорусской силовой системы. Тренер, взявший на работе паузу, чтобы восстановиться от пережитого, рассказал «Трибуне», как все происходило.

«Пока ехали, получил пару ударов в грудь, по голове и ногам»

– Я возвращался домой с работы. Сел в метро на «Институте культуры», вышел на «Уручье». Далее пошел на остановку, но не дождался своего автобуса – видимо, дорога была перекрыта. Пришлось идти домой пешком, вокруг все было спокойно, никаких акций. По времени, думаю, было от десяти часов вечера до пол-одиннадцатого.

Пошел вниз, по направлению к парку «Уручье». По пути зашел в «Альфа-банк», чтобы через банкомат положить деньги на карту. Думаю, и в метро, и в банке сохранились видеозаписи, на которых видно, что я там был. Когда вышел из банка, ко мне подошел какой-то парень и сказал: там, в кустах, ОМОН. Я спросил у него, нарушал ли он что-то, парень ответил – нет, я просто иду домой, но мне страшно. Сказал ему, что я тоже ничего не нарушал, поэтому можем спокойно идти. В парке «Уручье» уже стояли автозаки, и люди в гражданском, в масках, отдали приказ брать всех. И тут все началось, нас задержали.

Посадили нас в обычный желтый автобус и повезли, как я понял, в РУВД Первомайского района. Пока ехали, получил пару ударов в грудь, по голове и ногам. В РУВД нас завели в спортзал, положили во всем знакомую позу – на колени, руки за спину. В одном автобусе со мной в тот спортзал привезли еще 18 человек, а всего, когда наутро нас увозили на Окрестина, нас было около 30 человек.

«Ко мне подошел милиционер и ударил в солнечное сплетение. В руках у него был молоток, милиционер спросил у меня, зачем мне молоток»

– Попросили подняться с места, чтобы сделать фотографии. Когда возвращался назад, ко мне подошел милиционер и ударил в солнечное сплетение. В руках у него был молоток, милиционер спросил у меня, зачем мне молоток. Сказал ему, что у меня ничего такого с собой не было, он похлопал меня по плечу и ответил – извини, дружище, перепутал.

Тот милиционер пошел искать владельца молотка, а меня снова посадили на колени. Из-за удара было трудно дышать, и я повернул голову в сторону, чтобы сделать глоток воздуха. Рядом был омоновец, он разбежался и ударил меня в живот. Меня развернуло, я упал на спину, и омоновец начал кричать на меня – ну что, проголосовал за Тихановскую? Ответил ему, что я гражданин Российской Федерации и вообще не мог голосовать. Омоновец сказал, чтобы я заткнулся и занял прежнюю позицию.

Очень переживал за сына, который остался один. Когда был в автобусе, попросил ему позвонить, за что получил порцию ударов и вообще узнал о себе много нового. Потом, уже в РУВД, я увидел другого омоновца, и по тому, как он общался с людьми, понял – у человека, судя по всему, есть какое-то минимальное образование. Попробовал объяснить ему, что волнуюсь за сына, он остался один дома и не дай Бог в такое время пойдет меня искать. И тогда омоновец разрешил мне отправить сыну эсэмэску, к утру она дошла. Сын тем временем оставался у Алексея Ходневича (тренер школы ФШМ – Tribuna.com).

Когда омоновцы уехали, мне немного поплохело от их ударов. Приехала скорая, сделала обезболивающий укол, и стало полегче. После операции не могу сидеть на коленях, и один милиционер позволил мне вытянуть ноги, предложил воды. Тогда же я заполнил протокол, где отрицал свое участие в митинге, сотрудники РУВД это зафиксировали. Затем меня отправили часа на три-четыре в камеру предварительного заключения и потом снова привели в спортзал. Там мы просидели еще часа два, и где-то в восемь-девять утра нас отвезли в изолятор временного содержания на Окрестина.

«Нас завели в коридор, раздели догола и обыскали. Потом вернули вещи и сказали быстро идти в камеры, по пути кто успел, оделся»

– Нас привезли на Окрестина и завели во внутренний дворик. Сначала посадили на колени, а потом разрешили лечь. Четыре с половиной часа мы просто лежали лицом вниз на голой земле, поднимать голову нам не разрешали. Потом разрешили сесть, но не поднимать голову, дали попить воды.

Полдня мы провели на улице, потом нас повели на судебное разбирательство. Я туда не попал, потому что судьи уже разъехались, нас вернули на улицу. Оставались там, пока не стемнело, потом нас увели в камеры. Мне повезло, потому что в тот вечер как раз пришло распоряжение размещать отдельно не-граждан Беларуси, под это отдали весь первый этаж.

Нас завели в коридор, раздели догола и обыскали. Потом вернули вещи и сказали быстро идти в камеры, по пути кто успел, оделся. У меня была четырехместная камера, в которую поместили 22 человека. Но ребята, которые там находились, сказали, что нам еще повезло, в других таких камерах могли размещать по 30-40 человек. Еще там были два парня-украинца, они рассказали, что каждую ночь их выводили на коридор и избивали, поэтому они посоветовали нам не расслабляться. Слава Богу, той ночью уже никого не били.

Там стояли две двухъярусные кровати. Мест не хватало, и я сначала лег спать под кровать, но не хватало воздуха, возможно, сказывались последствия ударов. Тогда поменялся местами с одним парнем и лег под стол, там дышалось чуть лучше. Поспал полтора часа, больше не получилось – сами понимаете, условия не курортные.

Некоторые ребята сидели в той камере уже пять суток, но кормили их всего пару раз. Один раз им принесли кашу, которую было невозможно есть, а другой раз дали буханку хлеба на всех. Утром 14 августа, как я понимаю, стали приезжать консулы, и нам принесли чай, хлеб и кашу. Но, если честно, когда у тебя кружится голова и все болит, особо есть не хочется.

«Мне очень повезло, потому что мне даже не дали штраф, в отличие от всех остальных»

– Ребята рассказали, что освобождать будут тех, у кого уже прошел суд. Посоветовали: если хочешь, чтобы тебя выпустили, соглашайся с тем, что будут там говорить. Я отвечал, что не принимал участия в митингах, но они спросили: хочешь на 15 суток [ареста] в Жодино? Если не хочешь, то придется соглашаться, а то потом можешь пожалеть.

Пока шел на судебное заседание, решил посоветоваться с сотрудниками, которые меня туда вели. По-прежнему не был настроен соглашаться с тем, что участвовал в митинге, но мне сказали – если хочешь поехать домой, соглашайся.

Когда начался суд, я попросил ознакомить меня с содержанием моего протокола. Ответили, что в протоколе написано: признаю, что участвовал в протестных акциях. Сказал на суде – это не тот протокол, который я заполнял в РУВД, но я вынужден с ним согласиться. Думаю, судья понял, что я на самом деле с протоколом не согласен.

В итоге судья написал на протоколе: «За малозначительностью правонарушения дело прекратить». Потом узнал, что мне очень повезло, потому что мне даже не дали штраф, в отличие от всех остальных. Насколько знаю, когда я попал на Окрестина, пошла отмашка в российское консульство, что я там нахожусь. Возможно, и поэтому ко мне было более лояльное отношение.

«Скорее всего, у них не все в порядке с головой - у тех, кто творят бесчинства»

– После выхода с Окрестина мне сказали приехать в РУВД Первомайского района, где со мной должны были провести беседу. Когда пришел туда, милиционер, который проверял у меня документы, словно издеваясь, спросил, понравилось ли мне на Окрестина. Ответил, что это интересный опыт.

Поднялся к начальнику РУВД, меня уже ждали. Отдали документы и объяснили: за малозначительностью нарушения дело прекращено, однако само административное правонарушение будет на мне висеть. Вопрос в том, что мы собирали документы на орден Матери, так как у нас с супругой пятеро детей, к тому же я гражданин Российской Федерации. Поэтому, чтобы мне не подлежать депортации и чтобы моя супруга все-таки могла получить этот орден, буду сейчас подавать документы на обжалование решения суда.

У меня нет никакой агрессии или желания мести. Я верующий человек и уверен, что все те люди все-таки получат свое наказание, Бог все видит. Наверняка я и сам достоин каких-то испытаний в жизни, поэтому к случившемуся отношусь по-философски. Даже больше скажу, чувствую сострадание и жалость к тем людям, которые творят там бесчинства. Скорее всего, у них не все в порядке с головой, им нужно лечение, чтобы они понимали, что делают, потому что нельзя испытывать удовольствие от того, что люди страдают. Либо людям настолько промыли мозги, что они уверены в том, что делают правильные вещи. Но не должно быть никакого насилия над этими людьми, лучше, чтобы они предстали перед законным судом. В интернете распространяют их имена, говорят про их жен, семьи, но все нужно решать мирным путем, насилие насилием никогда не победить. Надеюсь, что справедливость восторжествует.

Единственное, у меня немного пострадало здоровье, но не так сильно, как у многих других ребят. Есть ушибы, гематомы почти прошли. Пару дней лежал после освобождения, сейчас уже более-менее в порядке. Сохраняется небольшая тошнота и головокружение, побаливает голова, но, думаю, скоро приду в себя. Помогло мое спортивное прошлое – удары в основном наносили в живот, и меня защитили мышцы пресса.

«Еще больше влюбился в народ Беларуси»

– После освобождения меня встретили волонтеры, дали водичку и фрукты. Сразу попросили дать интервью, по-моему, корреспонденту tut.by. На тот момент не был готов это делать, потому что не знал, чем все это закончится, боялся за семью.

Когда волонтер меня вез домой, я увидел людей, которые, несмотря на все происходящее, находят в себе смелость выходить [на акции солидарности]. Точно знаю, что это не проплаченные люди, они выходят по велению сердца. Тогда еще больше влюбился в народ Беларуси, хотя всегда уважал белорусов и не поехал бы в страну, которую не люблю.