«Я - белорусская женщина, мать, вышла на Марш, потому что по-другому просто не могла»

То, что мы можем им противопоставить - это наша смелость.

Во время задержания она шла, как кинозвезда по красной дорожке: гордо выпрямившись, в красном платье. Казалось, еще секунду — и начнет раздавать автографы.

Tut.by нашел эту женщину: ее зовут Ольга. Она живет в столице и работает педагогом-психологом. Ее задержали в субботу во время женского марша, а отпустили вчера — дома ждали маму 7-летняя дочь и 4-летний сын. В интервью Ольга рассказала о том, что с ней произошло и какие события этому предшествовали.

— Ольга, когда смотришь видео с вашим задержанием, возникают смешанные эмоции. Это красиво, но и очень странно одновременно. Почему вы так поступили?

— По роду занятий я практикующий психолог, работала с ребятами, которые были участниками страшных событий, происходивших с 9-го по 12-е августа. Да я и сама — так получалось — становилась невольным свидетелем некоторых ситуаций, происходивших в городе. И как я могла после этого оставаться дома? Поэтому в субботу я оказалась на марше, можно сказать, по зову совести.

А про то, как я шла, когда меня задержали… Волей-неволей приходится пропускать такие события через себя. И в результате ты или выгораешь, или находишь в себе некий стержень, который тебя держит. Я понимаю мотивы тех людей (силовиков), которые ведут себя так, как они ведут, но не принимаю их. Единственное, что я им могу противопоставить — моя смелость.

Точнее, даже так: гордость белорусских девушек и чувство собственного достоинства — единственное, что мы можем противопоставить этой системе. Я белорусская женщина, я мать, я вышла на марш, потому что по-другому просто не могла. Мне нечего стыдиться, я горжусь этим.

Но также мне очень больно. Вчера, когда меня выпустили, я узнала, что после меня в этот день задержали мою маму и двоюродную сестру. И они до сих пор остаются в заключении: маме дали трое суток, а двоюродной сестре — 10. Самое ужасное, что картинку с их задержанием АТН показало в вечернем эфире. Маму задерживали вчетвером, как будто бы она может своими маленькими кулачками чем-то навредить специально подготовленным людям.

— А как к вам относились задерживающие вас люди?

— Очень быстро в Сети появилось видео моего задержания. А у них есть с собой телефоны, они, как я поняла из разговоров, подписаны на телеграм-каналы. Понятно, что они сразу увидели это видео.

Никто из сотрудников ОМОНа не хамил, не кричал на задержанных девушек. Зачем-то они нам говорили, что совсем скоро меня и других отпустят.

В какой-то момент мне начало казаться, что нас они боятся больше, чем мы их. Хотя это мы — беззащитны, безоружны, именно они не показывают свои лица.

В Советском РОВД нас отвели в подвал, поставили там лицом к стене. Когда девушкам стало плохо от усталости (мне в том числе), нам дали стулья. Потом был ЦИП. Камера грязная и неубранная. Туалет жутко пах. Конечно, мы первым делом навели порядок, как могли. Белорусские женщины могут и свинарник превратить в пять звезд. (Смеется.) Обращение было корректное до вчерашнего утра, когда заступила новая смена и пришел другой надзиратель. Вел себя агрессивно, оскорблял. Когда я его попросила вести себя достойно, отпустил в мой адрес грубую сальность.

— То, что у вас маленькие дети, было аргументом?

— В соседней камере сидела женщина Фатима, у которой пять детей, вместе со мной — мать троих детей. И их отпустили позже меня.

Я очень переживаю за девушку (она сидела со мной в одной камере), которую забрали из перехода, где она выступала вместе с друзьями — уличными музыкантами, пела «Муры». Ее зовут Нина Матушкина. Так вот, у этой девушки, как я поняла, какое-то заболевание пищеварительной системы, она не может нормально есть. Характерное дыхание с запахом ацетона, очень худая.

Ей присудили 13 суток. Мне кажется, последствия для здоровья могут быть серьезными. А еще, представляете, у нее есть собака, которая осталась в квартире одна. И ни у кого из знакомых нет от этой квартиры ключей. Катастрофа, на мой взгляд.

— Ваше заключение закончилось вчера. С какими последствиями?

— Штраф в 30 базовых. Вы даже не представляете, как меня встречали, когда я выходила из ЦИП на Окрестина. Очень хочу поблагодарить волонтеров, которые постоянно там находятся. Они делают невероятно важную работу, помогают не просто не утратить чувство веры — они помогают жить. Я знала, что когда бы я ни вышла — пусть даже ночью, — я не окажусь одна на улице, за мной приедут и отвезут домой. Волонтеры собрали для меня передачу (муж был в командировке, а папа в спешке не успел собрать нужные вещи). Эти неравнодушные люди передали мыло, теплую кофту… Это были настоящие драгоценности там, за решеткой.

— Многие побывавшие на Окрестина 9, 10, 11, 12 августа говорят, что жизнь для них изменилась навсегда…

— Как я уже упоминала, я много работаю с людьми, которые прошли через Окрестина в эти даты. Знаете, после первого такого пациента, когда я пришла домой, меня просто колотило. А это был еще такой «легкий» клиент — 18-летний молодой человек, который, как он рассказал, ехал домой к маме, а его взяли и «не сильно били».

За этим парнем пришли и другие пациенты. И в общем-то, все случаи были про одно и то же: не могут выходить на улицу, даже дома не чувствуют себя в безопасности, не терпят никаких посторонних прикосновений: объятия собственного ребенка вызывают панические атаки. Этим людям ничего не сломали, у них не было страшных травм, и поэтому им, по их же словам, было стыдно обращаться к психологу за помощью. Ведь в отличие от других они вышли относительно целыми, хоть и в синяках.

После таких приемов я сама обращаюсь за помощью к коллегам, чтобы прийти в чувство.

— Вы говорили, что у вас есть и другая работа, в школе. Не секрет, что в последнее время отношения "учителя — родители" накалились. Чувствуете это на себе?

— Я работаю в группе продленного дня. Совсем недавно пришла сюда. У меня прекрасные отношения с коллегами и просто замечательные с родителями моих воспитанников. Если бы вы только знали, как они меня поддерживали все эти дни!

Но вместе с тем я действительно вижу, как родители и педагоги разделились на два противоборствующих лагеря. Родители тревожатся о том, что происходит с их ребенком в школе — а на самом деле ничего плохого не происходит. В школе детей учат, с детьми играют, общаются. Я, разумеется, не могу говорить о ситуации в других школах, но там, где я работаю, школа вне политики.

Но из-за недостатка обратной связи многие родители начинают фантазировать, додумывать. Подозревают, обвиняют учителей, иногда излишне агрессивно проявляя свое беспокойство. Никто из них не хочет встать на место другого, посмотреть на ситуацию глазами учителя или, наоборот, родителя. А страдают дети, которые находятся в эпицентре этого противостояния.

Очень похоже на развод. Папа с мамой развелись. Она говорит (из-за своих обид): «Папа — козел». А ребенок видит, что папа хорошо к нему относится, заботится о нем, и в голове у него начинается полная неразбериха: почему папа — козел, а ведет себя как нормальный человек? Так и здесь: дети страдают из-за того, что взрослые не могут поговорить нормально. Возможно, родителям невероятно сложно доверять теперь учителям, после того, что произошло. Но и учителям непросто сталкиваться ежедневно с агрессией и недоверием. Выход один: всем надо оставить политику за дверями школы.

— Женщины вашей семьи оказались в эти непростые дни в заключении. Что говорят ваши мужчины?

— Мой муж говорит: «Я горжусь тобой». Он ценит меня как личность. И тех женщин, что со мной сидели в камере, тоже ценят их мужья. А мы безгранично благодарны нашим мужчинам за это, и в свою очередь ценим их невероятную силу духа, мужественность, которая не боится нашей силы. А ведь на них сейчас столько грязи выливают за то, что они «позволяют» своим женщинам ходить на митинги.

Мои родители всегда были очень активными людьми. И мне объясняли, почему нужно не молчать, почему важно быть неравнодушной. И бабушки у нас такие же активные были: и одна, и вторая. В белорусском языке есть очень хорошее слово — «годнасць». Я — годны, я — достойный. Так вот: и мои родители, и их родители — такие люди. Я не могла быть другой, ведь тогда это бы означало предательство.

— О чем вы мечтаете?

— Психология — моя любовь. В ней я нашла себя, свою реализацию, свою пользу обществу. Я бы очень хотела вернуться к некризисной психологии.

Я хочу носить каблуки, не думая о том, что не стоит их обувать, так как в них я не смогу бегать, да и в тюрьме будет неудобно.

Я хочу, чтобы из моей сумки исчезли перекись и бинты. Не хочу думать о том, что моя мама может уехать из дома на велосипеде и не вернуться. Не хочу мониторить постоянно мужа и названивать ему каждые пять минут, когда он по работе уехал в центр города.

Хочу, чтобы, объясняя своему маленькому сыну, кто такие люди в форме правоохранителей, я могла сказать: «Если с тобой что-то случится, а меня не будет рядом — ты всегда можешь обратиться к этому человеку». Хочу, чтобы слово «право» имело значение. Чтобы органы опеки заботились о детях, а не о красивой картинке. Чтобы мужчины не забыли о сегодняшней роли женщин. Чтобы прекратилось это домашнее насилие, которое внезапно распространилось на всю страну. Вот будущее, в котором я хочу жить. И я думаю, что это обязательно сбудется. Ведь когда-то я мечтала увидеть неравнодушных людей, которые не боятся брать на себя ответственность за свои поступки.