«Я спасал белорусов от коронавируса, но в автозаке лежал в луже крови»
Рассказ о том, почему у белорусов нет других вариантов, кроме как побеждать.
Основатель инициативы BYCOVID-19 и член координационного совета Андрей Ткачев был задержан в первые дни протестов после выборов.
В автозаке Андрея избивали до потери сознания – через три недели после освобождения он все еще не мог поднять правую руку выше уровня плеча. Два пальца потеряли чувствительность, как и (частично) кожа на одном из коленных суставов.
По профессии Андрей тренер-реабилитолог, поэтому, говорит, с восстановлением справится. Но сейчас на родине ему грозит уголовное преследование, и Андрей вынужденно выехал из Беларуси.
Издание kyky.org опубликовало рассказ с его слов.
Часть 1. Рождение солидарности
Любая негосударственная деятельность в Беларуси не приветствуется и не поощряется, поэтому все, что я делал и делаю – на энтузиазме. Склад характера такой: не могу быть в стороне от событий, которые вызывают сильный эмоциональный отклик. Инициатива BYCOVID-19 начиналась с осознания, что государство «не вывезет» последствия эпидемии без сторонней помощи. И мы были тем звеном, которое оперативно реагировало на эту угрозу: без бюрократии и проволочек. Как отряд быстрого реагирования, который в течение суток мог закупить и привезти в больницу все необходимое. Минздраву с его бюрократией на это понадобились бы недели.
Конечно, нам приходилось взаимодействовать с госсистемой, но и времена были другие. Тогда еще власти как-то пытались общаться с гражданским обществом, бизнесом. Потом эпидемия пошла на спад, стало лучше с обеспечением медиков – были налажены каналы поставок. И в конце июня мы приостановили работу. Но именно эта история с COVID-19 стала прологом той невероятной солидарности беларусов, которую мы наблюдаем сегодня.
Еще до выборов я плотно следил за всей происходящей движухой. У меня было два фаворита – Цепкало и Бабарико – адекватные, умные люди. И я осознал, что в стране может быть всё иначе. Потом Виктора Бабарико арестовали – и начались протесты, цепи солидарности. Я на них тоже ходил, но мне удавалось избежать задержаний. Позже была история с объединением трех штабов, и это вдохновляло.
И когда вечером 9 августа объявили предварительные результаты, что Лукашенко набрал 80% – эта абсурдная нарисованная цифра возмутила всех. Казалось, что если мы сейчас выйдем на улицы и покажем свое несогласие – победим. К сожалению, всё оказалось не так просто. Система, которая выстраивалась на протяжении 26 лет, в очередной раз запустила механизм репрессий в попытке растоптать надежды и мечты белорусов о светлом будущем.
Wyświetl ten post na Instagramie.
Вечером 9 августа люди стали выходить и двигаться к стеле. Вышел и я. Это был мирный протест: праздничное настроение, многие шли с БЧБ-флагами. Но в какой-то момент, уже на подходе к стеле, я услышал взрывы свето-шумовых гранат – их ни с чем не спутаешь – я играю в пейнтбол. Но люди все равно продолжили идти и наткнулись на оцепление ОМОНа. Никто не пытался атаковать, не проявлял агрессии. Все скандировали: «Милиция с народом», «ОМОН – сложи щиты» и так далее. Я стоял прямо перед щитами, когда начался жесткий разгон. Опять стали взрываться свето-шумовые гранаты, началась стрельба. Мы с ребятами отступили и разбежались по дворам – тогда все обошлось.
Часть 2. Задержание и РУВД
Утром 10 августа появились новости о раненых и избитых – спасибо VPN. И главный вопрос был – выйдут ли люди второй день протестов? В 2006 и 2010 годах основные протесты были именно в день выборов. Потом инакомыслящих избивали, сажали – и протест затухал. Поэтому уверенности было мало. Вечером мы договорились с другом Кимом Мазуром – он тоже был волонтером BYCOVID-19 – прокатиться на машине по городу, чтобы посмотреть, как будут развиваться события.
Мы доехали до стелы. Там уже было огромное количество силовиков, водометов, спецтехники. Потом мы свернули в один из дворов по улице Раковской, где увидели общего знакомого. Запарковали авто и вышли поздороваться. Это заняло несколько минут, после чего мы обратно сели в машину, но проезд нам загородил синий бус без номеров. Из него вышли омоновцы, постучали в окно и жестом показали, чтобы мы вышли. Нас посадили в этот синий бус, привезли к стеле, а там уже перекинули в автозак. При погрузке мы получили несколько ударов, но это было некритично.
В итоге нас привезли в Партизанское РУВД. При выгрузке сотрудники ОМОНа сделали живой коридор и устроили так называемый «ручеек». Один выкидывал человека из автозака, а второй сразу бил в живот. Человек «складывался». И в таком положении «лицом в пол, руки за спиной» нужно было пройти через «коридор» под удары дубинок с двух сторон.
После этого нас поставили на колени лицом в пол прямо на тротуарную плитку. Как только кто-то пытался поднять голову или пошевелиться – сразу прилетало дубинкой по спине. Нас было человек 60, и с колен меня поднимали одним из последних. Когда мне сказали встать – я не смог этого сделать. Впервые в жизни меня не слушалось собственное тело. Странное ощущение, когда вместо ног у тебя две макаронины, которые ты не можешь ни согнуть, ни разогнуть. Думаю, после этого у меня и остался тот нечувствительный участок на колене.
Потом меня под руки отвели в подвал, где какой-то человек «по гражданке» с пистолетом на боку раздавал приказы. Его слушались как омоновцы, так и сотрудники РУВД. Я хорошо его запомнил: если увижу – сразу опознаю. Он приказал опять всем встать на колени, но когда ушел, сотрудники РУВД разрешили подняться. И в принципе, большинство рядовых сотрудников милиции нас не трогали – относились с сочувствием и лояльностью.
Далее была опись имущества: по одному выдергивали в своеобразный актовый зал, который находился также в подвале. Когда процедура была завершена, и все начальники ушли, один из сотрудников разрешил каждому подойти к личным вещам, включить телефон и сделать звонок. Я считаю – это нонсенс и даже чудо какое-то. Тогда я успел позвонить адвокату и сообщить, где нахожусь. И в принципе этот дежурный приободрял нас, разговаривал как с людьми. Было видно, он – на нашей стороне.
В конце смены этот милиционер сказал: «С моими взглядами я здесь долго не задержусь. Ребята, держитесь! Мы – победим!». Я бы хотел встретиться с этим человеком и пожать ему руку.
А еще – оказать помощь с поиском новой работы через фонд солидарности.
В том актовом зале РУВД мы провели ночь. Нам приносили воду, выводили в туалет. Но ближе к утру один из начальников приехал с ночных разгонов. Он ворвался прямо в бронике и шлеме и начал всех избивать. Многие уже спали: кто сидя, кто лежа. Это потом я узнал, что в ночь с 10 на 11 августа были самые жесткие столкновения с ОМОНом.
Нас опять поставили на колени лицом в пол руки за спину. Посыпались удары и отборный мат. Он орал: «Твари, как вы смеете поднимать руку на милицию?!». Когда он ушел, сотрудники РУВД разрешили нам принять удобную позу, но предупредили, что если сюда нагрянут омоновцы – нам не поздоровится. Поэтому один из милиционеров стоял в дверях на шухере, а мы в это время смогли немного размять конечности. Мы не знали, чего ждать, и какая жесть происходила в ту ночь на Окрестина, поэтому считаю, нам повезло.
Часть 3. Кровавая дорога до ИВС
Со мной и раньше случались административные задержания и аресты, и я примерно понимал, что будет происходить. Думал, нас повезут на суд… В 2011 году меня впервые взяли на акции протеста, и я попал в списки политически неблагонадежных. В 2014 году – тогда был ЧМ по хоккею – видимо, решили пройтись по этим спискам. Меня обвинили в мелком хулиганстве, мол, шел по улице, ругался матом, размахивал руками, а еще – не подчинился законным требованиям сотрудников при исполнении, которые якобы проходили мимо. Хотя я никуда не ходил, никого не материл и ни с кем не дрался. В этот раз я думал, что все пойдет по той же схеме: отсижу 15 суток – ничего страшного. Но сценарий стал разворачиваться по-другому.
Часов в 11-12 дня 11 августа нас вывели во внутренний двор РУВД с личными вещами. И я понял, что сейчас нас будут п****ть. Там уже было припарковано два автозака и стояли омоновцы в полном обмундировании в балаклавах с дубинками наперевес.
Нас выстроили в два ряда вдоль стены с руками за спиной. Рядом со мной стоял Ким. И мы сильно выделялись: татухи, у меня еще – длинные волосы. Для них такой человек – фашист, которого нужно убивать. И снова тот человек «по гражданке», которого я до этого видел в подвале, показал на нас и сказал: «С ними – по особой программе». К нам сразу подлетели и стали месить.
Потом затянули всем руки стяжкой и начали закидывать в автозаки. «Ручеек» повторился: нас опять прогнали через живой коридор омоновцев с дубинками. В автозаке нужно было на коленях проползти по людям, которые уже лежали в несколько слоев. На меня тоже кто-то лег сверху, и мои ноги оказались закрыты, поэтому большая часть ударов пришлась на спину и голову.
Нас беспощадно били. По ощущениям, это продолжалось вечность. Нам кричали, что мы продажные суки, которые хотят развалить страну. Люди пытались что-то возражать, но чем больше ты спорил или кричал от боли, тем сильнее били. Я стиснул зубы и молчал. Но слышал, как взрослые мужики выли и стонали от боли, некоторые – теряли сознание. Киму тоже сильно досталось – его закинули в дальний угол автозака, и два омоновца отделали по полной. И уже перед отъездом нас пересчитали «по головам»: получаешь удар дубинкой – кричишь номер. Если тихо кричишь – получаешь еще раз. В автозаке было 18 человек.
Потом дверь захлопнулась и в сопровождении ГАИ нас повезли в Жодино. Мы лежали слоями в поту, крови, соплях и чьей-то моче лицом в пол. Я пытался максимально абстрагироваться и даже медитировать, но не особо получалось. На протяжении всей дороги нас били. Они себя называли «ремонтной бригадой», а людей они «ремонтировали», то есть учили таким образом уму-разуму.
Помимо того, что нас били, омоновцы по нам ходили. В какой-то момент один из них наступил мне на шею и стал давить. В итоге я потерял сознание. Не знаю, сколько был в отключке. Мне вылили на голову холодной воды, и я пришел в себя.
После этого нас перестали бить. То ли они или испугались, что перегибают, то ли подумали что добились своей цели, ведь сознание терял не я один. У них как выключатель в голове с двумя режимами: «насилие вкл» и «насилие выкл». И в тот момент он перешел в положение «выкл». Нам стали ослаблять пластиковые стяжки, потому что руки были перетянуты так, что синели. Кому-то их даже срезали. Но это все делал один человек – другим было все равно. Это к вопросу, все ли они звери. Возможно, есть и те, кто сохранил остатки человечности.
Часть 4. Жодино и «добрый полицейский»
Через какое-то время люди в автозаке стали жаловаться, что не чувствуют ног, кто-то – рук, кому-то – плохо. И некоторым разрешили даже сесть, достали несколько бутылок с водой и пустили по кругу – получилось по глотку на человека. И затем с нами стали разговаривать по-человечески. Так, будто ничего до этого не происходило. Я не понимаю: как можно так быстро переключаться из состояния, когда ты фактически убиваешь человека до разговора с ним же по душам?
Ребята из автозака стали рассказывать свои истории: кем работают, где их задержали и за что. Если человек говорил, что его забрали случайно, ему отвечали: «Тебе просто не повезло». Было видно, что силовиков идеологически сильно накрутили. У них была полная уверенность, что все мы проплаченные враги, задача которых – развалить страну и продать ее Западу. Они видели себя спасителями Беларуси, для них это была почетная миссия. Переубеждать было бесполезно. Правда, один из них потом стянул с себя балаклаву и закурил. Мы все увидели его лицо – он этого не боялся. И парень из автозака его узнал – они занимались в одном зале у одного тренера. И этот омоновец сказал: «Мне пофиг и на Тихановскую, и на Лукашенко. Пока мне будут платить, я буду делать то, что делаю».
Потом мы приехали в Жодино и ждали своей очереди – там было много автозаков. Все это время нас запугивали: «Сейчас вам будет полный п****ц – кошмарить будут по полной». Но конвоиры приняли всех спокойно: мы впервые шли нормально, а не головой в пол и руками вверх. Правда, поступало очень много людей – они не справлялись с таким потоком. Поэтому нас сначала загрузили в прогулочный дворик – там мы находились несколько часов. Но нас не били, не унижали и дали ведро для туалета.
Там, у стены этого дворика, я опять чуть не потерял сознание – стало тошнить и кружилась голова. Такое бывает при ЧМТ и сотрясении мозга. Один из конвоиров даже материл ОМОН и называл их «конченными мразями», когда увидел, в каком состоянии они привозят людей.
Далее нас, 30 человек, заселили в камеру, рассчитанную на десять. Мы с Кимом оказались в той же камере, где до нас был Саша Василевич (соучредитель KYKY, собственник рекламного агентства Vondel, политический заключенный – Прим. KYKY) – разминулись буквально на полчаса. Конечно, было тесно, поэтому некоторым приходилось спать на полу. Но нам с Кимом удалось занять «шконку на пальме» – втором ярусе, где мы устроились «валетом».
В целом, к нам хорошо относились в ИВС: не били, кормили, мне даже сделали уколы обезболивающего и противорвотного, а также выдали блистер ибупрофена. По сравнению с Окрестина это был курорт.
Часть 5. Освобождение
14 августа, после трех суток ареста, нас неожиданно стали выпускать. Мы знали, что идут суды – был запущен конвейер приговоров. Несколько человек из нашей камеры успели осудить. Многих, в том числе и меня, нет. По закону, по прошествии трех суток, если нет приговора суда, человека должны выпустить. Так и случилось.
Нас выпускали маленькими партиями по 3-5 человек. Когда я вышел за ворота ИВС – растерялся. Во-первых, свежий воздух. Второе – огромное количество людей: родственников и волонтёров. Когда я шел через толпу – это было как в кино про войну. Люди держали в руках фотографии и со слезами спрашивали, не видел ли я кого-то из их близких.
Потом я попал к волонтерам, увидел друзей и палаточный лагерь. И первый вопрос был: «Сдулся ли протест?». Но меня успокоили и сказали, что протесты стали еще масштабнее.
Через день я поехал на медосвидетельствование в шестую больницу Минска, но в итоге не стал писать заявление в СК. Мне диагностировали черепно-мозговую травму, сотрясение мозга, обширные гематомы, но это ничего по сравнению с тем, что я увидел под стенами Окрестина, куда поехал после. За ворота ИВС выходили покалеченные люди с ужасом в глазах. Многие сразу убегали, не дожидаясь помощи. Потом выяснилось, их запугивали: если они что-то расскажут – их близких убьют.
Часть 6. Отъезд из страны
16 августа в Минске проходил очередной воскресный марш. Адвокат мне строго запретил в нем участвовать. Во-первых, меня могли дернуть в любой момент на суд, чтобы официально дать «сутки», а во-вторых, повторное задержание могло повлечь уголовное преследование. Тем не менее, я не выдержал и решил проехаться по городу хотя бы в машине. И я увидел невероятное количество людей. Я ехал, оседлав дверь машины, держал над головой флаг и плакал. Беларусы такие ох***ные! И несмотря на всю волну беззакония и насилия, борьба продолжается – никто не намерен сдаваться! Фраза «моя хата с краю» уже перестала быть актуальной.
После этого я активно влился в волонтерское движение, стал регулярно ходить на все акции и воскресные марши, рассказывать о ситуации в стране международным СМИ. И после одного из таких маршей – когда дед бегал с автоматом без рожка – адвокат посоветовала мне либо залечь на дно, либо уехать из страны. Была информация, что начнут жестко закручивать гайки в отношении блогеров и активистов. И эта информация была получена из трех разных источников, в том числе – Следственного комитета.
Я до последнего не хотел уезжать из Беларуси. На тот момент я уже сотрудничал с фондом солидарности для оказания помощи беларусам, пострадавшим от репрессий. И за решеткой я бы не смог больше никому помочь. А началось это сотрудничество со вступления в Координационный совет. Там я занимался выявлением людей, причастных к пыткам, организацией помощи по реабилитации и выезду за границу, оказанием финансовой помощи репрессированным. «Власть» мне этого точно не простила бы.
Поэтому когда стало известно о начале уголовного процесса – выехал в Украину. На сборы и отъезд было фактически несколько часов. Но был и запасной вариант – в багажнике в сторону России (смеется).
Сейчас я продолжаю заниматься оказанием помощи через фонд солидарности. Основное направление – спортсмены, потому что мне это самому ближе: есть много связей и знакомых. Конечно, меня раскачивают эмоциональные качели между «мы победим» и «я никогда не вернусь домой». Но я настроен решительно. Мой горизонт планирования – две-три недели. По сути, я сижу на чемоданах, но это образно – я уехал почти без ничего.
Главное сегодня – остановить насилие, провести честное независимое расследование, чтобы преступники в погонах не чувствовали себя безнаказанно. Власть еще не понимает, что открыла ящик Пандоры. И подавить неуправляемую жестокость силовиков будет непросто даже ей, если ничего не изменится. Мы будем жить в стране «неприкасаемых», которым официально выдана лицензия на пытки, избиения и убийства. Причем насилие может быть применено в отношении каждого и в любой момент – никто не застрахован: ни бывшие сотрудники силовых структур, ни медики, ни журналисты, ни спортсмены. Мы видим это и сегодня. Каждый день так называемая власть пробивает дно – тот же арест баскетболистки Елены Левченко, от которого в шоке вся спортивная общественность.
Но радует, что протест уже не задушить – люди все равно будут выходить – никто не намерен сдаваться. Это уникальное явление самоорганизации гражданского общества. А репрессии будут только подогревать негодование. Сегодня весь мир наблюдает за Беларусью – идет невероятная волна поддержки и солидарности. Поэтому у нас нет других вариантов, кроме как побеждать.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]