Белорусы взяли историю в свои руки

Революция заслуживает своих книг, и они уже пишутся.

После 9 августа я в основном читаю книги о революциях. Читаю, потому что интересно. Читаю, чтобы понять. Читаю, потому что все это уже было. Не с нами — но почти то же самое. Читаю, вернувшись с улиц…

4 марта 1901 года, возле Казанского собора в Петербурге собралась толпа. Это был первый массовый митинг в истории Российской империи. Люди собрались на площади, чтобы протестовать против введенных накануне «временных правил», которые позволяли отчислять и сразу же отправлять в армию политически активных студентов. На площадь пришли представители самых разных сословий: кроме самих студентов, здесь были коммерсанты, писатели, рабочие, журналисты, вполне себе обеспеченные помещики, и даже «господа офицеры»… Пришло довольно много дам. Вокруг не было видно ни одного полицейского.

1.

Солнце, снег, морозно. Вдруг распахиваются ворота домов и оттуда высыпают прятавшиеся там казаки с нагайками. Они начинают яростно избивать толпу.

«Как они смеют! Меня! Меня — нагайкой?!»

«Мы — публика! Они не имеют права нас бить!»

«Черт знает что! Я буду жаловаться!»

Это — самые характерные реакции «публики» на избиение. В царской России полиции было запрещено законом применять телесные наказания к арестованным, тем более к дворянам (позволено было только к крестьянам). Такого, как сейчас сказали бы, беспредела никто из собравшихся не ожидал. Князь Вяземский, участник митинга, подбегает к градоначальнику и требует прекратить насилие. Тот не реагирует.

Женщин хватали за волосы и хлестали по спинам, одной проломили голову, еще одной выбили глаз. На следующий день МВД объявило официальные данные: убито четыре человека, избито 62 мужчины и 32 женщины. Всего в тот день было задержано 700 человек, 600 мужчин и сто женщин.

Это было начало нового века, начало террора, начало конца. Дальше будет только хуже и страшнее. С этого дня месть будет восприниматься людьми как нормальный ответ на безнаказанность власти, политические убийства станут обыденностью. Террор против власти будет морально оправдан. Террористы станут героями.

Да, это все что-то очень сильно напоминает. Все революции чем-то похожи. У них могут быть разные цели, но они никогда не разгораются просто так. Все начинается с первой роковой ошибки власти, за которой неизбежно тянутся новые и новые. А революция никогда не ошибается. Революция — это всегда ответ.

Каждый вечер я читаю какую-нибудь книгу. Патологическая привычка, которая появилась у меня лет с тринадцати. В этом ужасном, таком узком и тесном возрасте мальчики и девочки обычно начинают грызть ногти, слушать всякую ерунду, немножко пованивать и сбиваться в стаи. Они знакомятся с муками пубертата, они слышат ложь еще до того, как она произнесена и — ищут ответы. Потом это проходит, кончается. И умение распознавать неправду, и вонь, и ногти. Но не все, конечно. Кое-что остается. Например, книги. Как могут кончиться книги?

После 9 августа я в основном читаю книги о революциях. Читаю, потому что интересно. Читаю, чтобы понять. Читаю, потому что все это уже было. Не с нами — но почти то же самое. Читаю, вернувшись с улиц. Смотрю в лицо своей революции — а потом вглядываюсь в лица книг. И узнаю знакомые черты.

О событиях у Казанского собора я прочитал в книге «Империя должна умереть» российского автора Михаила Зыгаря. О, этот эффект узнавания… В этом толстом томе подробно рассказывается о том, как же все так получилось. Была империя — и вдруг не стало. Откуда взялось это огромное народное возмущение, эта святая ненависть к власти, это желание сломать ей хребет, которое объединило всех, независимо от происхождения. Когда, в какой момент люди задумались о том, что кроме империй, виселиц и тайных канцелярий есть такая страна: свобода, страна, которая находится внутри твоей черепной коробки, в душевной дырке размером с бога, страна, откуда невозможно депортировать, куда нельзя ввести полицию и войска.

А еще мелькнул странный эффект сравнения. Да, царская Россия — это каторги, нагайки, убийства, туповатый царь, террор и охранка. Но вот в чем проблема. Законы царской России зачастую были гуманнее, чем в современной Беларуси. И исполнялись строже. Они работали, эти законы, а мы в 2020-м живем без них, живем вообще без прав и без права. Никому в той империи не приходило в голову, что желание обвиняемого нанять адвоката означает признание его будущей вины и служит отягчающим обстоятельством. Адвокаты в той царской России были независимы, работали и пользовались уважением — и добивались оправдания своих клиентов значительно чаще, чем их современные белорусские коллеги.

Пользуясь архивами, дневниками, письмами, мемуарами, Зыгарь так точно реконструирует последние двадцать лет империи, что кажется, он и сам оттуда — приехал к нам из царской России и делится свежими новостями. Да вот только новости какие-то подозрительно знакомые, не из Телеграмма ли? Автор выстраивает книгу из множества частных историй — как жили в то время актеры, писатели, террористы, полицейские, министры, рабочие, священники… Как их жизни переплетались между собой — и как их всех утягивала за собой революция, ее все быстрее крутящееся колесо. И как многие из героев до самого конца были свято уверены — обойдется, как-нибудь обойдется… Скоро кончится… И все будет как раньше.

2.

Не будет.

С революциями вообще все не так просто. В августе, давая интервью, я так и говорил, не скрывая воодушевления, — да, у нас революция, потому что революция означает необратимость изменений. Однако если заглянуть в книги…

Даже дураку ясно, что «революция» и «револьвер» одного корня. Слово «революция» — от латинского revolvere, что означает возвращаться, сделав оборот. Революциями первоначально называли в Италии времен Медичи и Савонаролы частые смены власти, когда она переходила от одной партии к другой, и одну поддерживал император, а другую папа, и наоборот, и побеждала та, за которую в данный момент готов был восстать народ. Народ тогда не добивался прав и свобод в современном смысле слова, народ выбирал себе прежде всего подходящее правление. Революция означала возвращение к старому порядку.

Обо всем этом пишет в своей культовой книге «Революции. Очень краткое введение» британец Джек Голдстоун, специалист в области исторической макросоциологии и основоположник клиодинамики. Пишет, совсем не упоминая Беларусь, — в 2013 году для западных исследователей такой революционной страны не существовало. Голдстоун пишет о механизмах и общих принципах революций, о том, почему они случаются и каким подчиняются законам. Смысл понятия «революция» за последние века немного изменился, но если вспомнить все же ту уставшую от переворотов и оборотов исторического револьверного барабана Италию — куда мы возвращаемся, у нас, в Беларуси? И революция ли это вообще? И не лучше ли обходиться более сдержанными терминами? Например, протесты?

Но протесты — это, простите, слишком просто.

Голдстоун пишет, что для революции нужны пять условий. Когда они совпадают, общество переходит в состояние неустойчивого равновесия. От этой неустойчивости до революции рукой подать. Экономические или фискальные проблемы — раз, отчуждение и сопротивление элит — два, широко распространенное возмущение несправедливостью — три, убедительный и разделяемый всеми нарратив сопротивления — четыре, и благоприятная международная обстановка — пять. И вуаля: обычные социальные механизмы, которые восстанавливают порядок во время кризисов, перестают работать.

Что из всего этого мы переживаем сейчас?

Все пять вышеперечисленных условий совпадают редко, успокаивает Голдстоун. Их трудно распознать в периоды кажущейся стабильности. Государство может скрывать свое истинное финансовое положение, пока неожиданно не произойдет его банкротство; элиты как правило, не афишируют свою нелояльность, пока не возникает реальная возможность для действия; а группы населения, бурлящие от внутреннего возмущения, скрывают, как далеко они готовы зайти.

И тут важны лидеры-визионеры, говорит автор «Очень краткого введения». Лидеры, которые умеют мечтать и создавать понятные всем картины будущего, визии победы.

3.

Вообще-то, читая Голдстоуна, задумываешься вот о чем. Вполне возможно, белорусская революция уже обогнала его книгу. Может быть, именно сейчас, «на этом клочке земли», у нас происходит нечто абсолютно новое. Революция без условных револьверов. Опыт, который еще предстоит осмыслить исследователям — уникальный и неповторимый.

Вчера вечером моя жена получила ту самую пресловутую СМС, разосланную МВД тысячам белорусов. С прямым обвинением и предупреждением (или все же угрозой?). Я даже немного обиделся — почему мне не пришла? И обрадовался, получив это замечательное сообщение через несколько часов. Хороший был повод перечитать еще одну книгу — а точнее, знаменитое эссе Генри Дэвида Торо, написанное в XIX веке. Этот текст читается в 2020-м году в Беларуси так, будто написано по горячим следам — он и сам горячий, словно только что из Сети.

В этом эссе Торо очень просто и доходчиво объясняет, почему «гражданское неповиновение», в котором нас обвиняют, — это нормально и законно. Почему этих слов боится только нелегитимное правительство и почему право на такую форму борьбы имеет каждый гражданин.

Оно так и называется: «Гражданское неповиновение».

Государство вооружено не превосходящей мудростью или честностью, а только физической мощью. А я не затем родился, говорит Торо, чтобы терпеть насилие. Я хочу дышать по-своему.

«Я ни на миг не согласен признать своим правительством политическую организацию, которая является правительством раба. Все признают право на революцию, то есть право не присягать и оказывать сопротивление правительству, когда его тирания или его неспособность становятся нестерпимы».

Мне всегда было интересно: читали ли это люди, претендующие на власть? Есть же и среди них те, кто кое-как умеет читать. Они ведь тоже где-то учились. И если они читали — то что они там вычитали? А если нет — что они делают там, во власти? Меня всегда изумляло это желание государственных идеологов не узнавать себя в историческом зеркале. Будто бы это возможно: учить историю — и считать, что в Беларуси ее законы не действуют, что их можно отменить; знать о революциях — и упорно не замечать их у себя под носом.

4.

А вот еще одна книжка — американо-украинского историка Сергия Плохия: «Последняя империя. Падение Советского Союза». Она заставляет вспомнить, что одна революция на твоем веку уже была. Да еще какая. Мирового масштаба. Те, кто называет себя властью в Беларуси, тоже пережили ее на себе, а многие и поучаствовали. Может, именно поэтому они так боятся — потому что помнят. Помнят и очень хотят забыть, что значит, например, «стачка». Что такое сто пятьдесят тысяч человек на улицах и площадях, им уже напомнили, и не раз.

В 1979 году мой прадед Кастусь, сидя у своей хаты, говорил моему отцу: «Коммунисты — отрава для народа… Вот посмотришь, Иван, еще лет десять, и конец ихней власти». Нет, прадед не читал классиков антикоммунизма вроде Андрея Амальрика («Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?»). У него вообще было всего три класса образования. Но он все видел и все понимал — еще до эпохи интернета. Вот и книга Плохия — о том, что распад СССР было не остановить, а люди, его населявшие, устали от лжи и несвободы. Конец империи подготовили не иностранные Ники и Майки, он был обречен, как любая тоталитарная система. В несколько лет вместилось столько маленьких революций, произошедших в миллионах мозгов, что вернуть их в прежнее состояние было невозможно. Но одновременно книга Плохия — и о том, почему постсоветский мир оказался именно таким, с Лукашенко и Путиным, с Каримовым и Туркменбаши. Все началось еще тогда, когда люди моего поколения смотрели Съезды народных депутатов и Кашпировского, слушали Цоя вместо «Ласкового мая», цитировали Позняка и передразнивали Дементея. Цой вновь требует перемен. Больше нет ничего, все опять в нас. В каком-то смысле мы опять в 1989-м.

Империя пала. Советский Союз остался. И вот БССР, где мы жили, наконец-то умирает, пришло время. Совок в Украине умер еще раньше. Книга Антона Мухарского «Майдан. (Р)Еволюція духу», которую я читаю на украинском, — из тех, которые пишутся уже после победы. О чем она, понятно. Это живые свидетельства тех, кто боролся на киевских улицах и площадях, это стихи, воспоминания, песни, речевки, случаи, хроника от участников событий. Как это все напоминает наш, белорусский, август и наш сентябрь. Почему наша революция не такая, как в Украине? И на этот вопрос тоже можно попытаться получить ответ. В этой книге Беларусь упоминается в неожиданном ключе:

«Три года назад в эту ночь я был на Октябрьской площади в Минске, где сотрудники белорусского спецназа зверски разогнали протестующих после выборов Лукашенко. Придя домой, я сделал эту запись. Но даже в самых страшных мыслях я не мог себе представить, что это коснется всех нас. Беларусь сделала свой выбор между сытостью и свободой…» Это пишет участник Майдана. 2013 год, 20 декабря. Пишет, вдохновленный белорусами.

5.

Уже сегодня мы тоже пытаемся восстановить ход событий — что с нами было после 9 августа, что происходило каждый день после выборов, и это бывает трудновато. Все сливается в один страшный, странный и в то же время величественный день. День, когда белорусы взяли в свои руки историю. Кто знает, чем закончится революция и революция ли это. Но эволюция белорусского духа уже произошла — и она заслуживает своих книг. Наших книг.

Уверен, они уже пишутся.

Альгерд Бахаревич, «Свободные новости плюс»