Славомир Сераковски: Конечная стадия режима Лукашенко — посмешище

Белорусы обрели свою собственную силу.

Польский публицист Славомир Сераковски был на акциях протеста в Беларуси с самого дня выборов. Сейчас для издания The New York Revue он описал свои впечатления и рассказал, как прятался от силовиков в квартире местных жительниц, впустивших его к себе, как собирал гильзы от патронов и пишет, чем похожи белорусские протесты на акции «Солидарности» в Польше 40 лет назад. The Village Беларусь приводит сокращенный перевод статьи.

Для меня как для поляка есть четкая аналогия с движением, которое ровно сорок лет назад изменило курс моей страны: независимое профсоюзное движение, превратившееся в народное восстание, — «Солидарность». Но это сравнение вполне осознают и сами белорусы. Одним из гимнов, принятых продемократическим движением в Беларуси, стала песня «Муры» Яцека Качмарского, певца «Солидарности».

Поразительный подъем солидарности в Польше в 1980 году был чем-то, что казалось невозможным. Польша тогда все еще была полностью советизирована: Красная армия и ее ядерное оружие были размещены у нас, все принадлежало государству, не было независимых учреждений, существовала строгая цензура. Оппозиция состояла из нескольких сотен человек, активно действовавших в подполье, но, несмотря на свою смелость, они занимали маргинальное положение в обществе и регулярно попадали в тюрьму на долгие годы.

А после увольнения рабочего, который агитировал за Свободный профсоюз на Гданьском судостроительном заводе, началась забастовка, и в течение нескольких месяцев вся Польша участвовала в стачке. Десять миллионов человек присоединились к новому независимому союзу, создав, возможно, самое крупное организованное общественное движение в истории Европы, если не всего мира. Это событие вошло в историю как «польский август».

Теперь, сорок лет спустя, у Беларуси свой август. И точно так же, как в 1980 году, Западная Европа не только бессильна вмешаться, но и вообще неясно, как европейские лидеры относятся к перспективе еще одного кризиса на своих границах — тлеющего конфликта, подобного украинскому, который может привести к непредвиденным геополитическим последствиям, беспорядкам и конфликтам, возможно, к гуманитарной чрезвычайной ситуации, ведущей к волне эмиграции. Белорусы могут рассчитывать только на самих себя — это даже более очевидно, чем для поляков в 1980-м.

Я приехал в Минск из Варшавы за пять дней до выборов. Я не профессиональный репортер; я социолог и писатель со склонностью к активизсу, и я был тронут, став свидетелем растущей волны оппозиции, о которой я слышал. Я возглавляю Krytyka Polityczna — организацию, которая уже несколько лет поддерживает различные инициативы гражданского общества в Украине, России, Молдове и Беларуси. Отчасти благодаря своей работе в этой области я был на Майдане во время украинских протестов в 2014 году, поэтому чувствовал, что должен побывать и в Минске.

Ощущая себя скорее участником, нежели наблюдателем, я писал репортажи для польских СМИ; я давал прямые репортажи для польской телевизионной новостной станции TVN24 как с протестных демонстраций, так и с митингов в поддержку Лукашенко. Работая, по сути, журналистом без документов, я иногда убегал; но в другое время я свободно бродил — посещал митинг в поддержку Лукашенко и слушал, как он кричит своим сторонникам в автобусе.

9 августа, в день выборов, после оглашения предварительных (явно сфальсифицированных) результатов, я присоединился к группе, собравшейся в знак протеста у стелы. Там было от ста до двухсот тысяч человек, которым вскоре противостояли несколько тысяч сотрудников Службы безопасности — так называемых «силовиков», вооруженных щитами, дубинками, слезоточивым газом и светошумовыми гранатами. Кто захватит площадь — тот победит.

Оппозиция продемонстрировала свою силу численностью и мужеством, но столкнулась с полным беспределом государственного насилия. Мало-помалу сотрудники службы безопасности вытеснили нас преследуя и избивая протестующих. Один человек погиб после того, как его намеренно переехал полицейский грузовик (На самом деле, этот человек выжил. Сообщения о его гибели не соответствуют действительности — прим.).

Но мы усвоили одно правило: силовики храбры только тогда, когда их силы превосходят протестующих и когда они вооружены и носят балаклавы. Столкнувшись с подавляющим числом людей или будучи не в масках, они боятся сражаться.

В тот вечер, когда я записывал события дня, я видел колонны из шестидесяти-восьмидесяти машин, заполненных ОМОНом и войсками МВД, автомобили, груженные колючей проволокой, полицейские фургоны, водометы и многое другое. Используя все это, полиция арестовала около семи тысяч человек в течение следующих трех дней.

Эти заключенные подвергались жестоким избиениям и пыткам и оказались в печально известных тюрьмах, таких как Окрестина и Володарка. Полицейские изоляторы были настолько переполнены, что заключенных держали в полицейских машинах, припаркованных у стен тюрем. Температура достигала 90 градусов по Фаренгейту (около 32 градусов цельсия — прим.); в Гомеле один заключенный умер от сердечного приступа из-за чрезмерной жары.

Самое страшное противостояние произошло 10 августа. Десятки тысяч белорусов стали собираться вокруг крупнейших станций Минского метрополитена. У торгового центра «Рига» была возведена баррикада. Самые драматические сцены развернулись на станции метро «Пушкинская», где власти захватили центр перекрестка и развернули сотни омоновцев — зловеще, на этот раз, оснащенных не щитами или дубинками, а винтовками с прикрепленными к ним фонарями.

Подъезд к перекрестку был перекрыт многокилометровыми вереницами машин, заполненных демонстрантами. Но «лукашисты», как их называют белорусы, взяли на вооружение тактику собираться на наиболее важных площадках протеста, таких как «Пушкинская», рано утром, опережая демонстрантов.

Накануне тактика правительства все еще была в основном оборонительной. 10 августа на станциях метро, в том числе и на Пушкинской, мы несколько часов противостояли друг другу: демонстранты и солдаты. Мы думали, что все будет так же, как накануне: они будут постепенно вытеснять нас, пока не захватят всю территорию.

Но в этот день у них не было щитов, у них были винтовки. И как в чеховской «Чайке», винтовка, наконец, выстрелит. И пока я вел репортаж по телефону для TVN24, вдруг, без предупреждения, ОМОН начал преследовать нас, стреляя резиновыми пулями.

Мы бросились бежать, рассеиваясь между домами. Две девушки, стоявшие у входа, сразу же отвели меня в свою квартиру, и стало ясно, что мне придется пересидеть ночь. Такие формы солидарности и взаимопомощи продолжались с самого начала демонстраций, и они оставили у меня сильное впечатление абсолютного единства, которое сопровождало революционную атмосферу белорусских протестов. Тем более что я был журналистом, все были готовы дать мне ночлег либо отвезти на бастующую фабрику или на демонстрацию.

В тот вечер я наблюдал из окна третьего этажа и вел прямой репортаж для телеканала, как группы солдат с винтовками прочесывали окрестности, стреляя во всех, кого видели. Иногда лучи их фонариков падали на окна квартир. Они не входили в здания и не стреляли в них, но многие люди были ранены в тот день.

Эти две женщины взяли к себе, кроме меня, еще парочку, которая тоже избежала полицейского буйства. В 4 часа утра, когда путь, казалось, был свободен, мы выскользнули за бутылкой водки, собрав по дороге горсть гильз в качестве сувениров; когда мы вернулись, мы выпили водку, съели селедку и обменялись видеозаписями полицейского насилия и раненых жертв.

Утром стало ясно, что власти постарались убрать все следы противостояния. Поскольку интернет был отключен, мне пришлось ждать, прежде чем отправлять свои отчеты и записи, пока я случайно не встретил ИТ-специалиста, у которого было частное веб-соединение.

Некоторые гильзы, которые я подобрал, были помечены, к моему удивлению, «Made in Poland.» Когда я сообщил об этом, это вызвало скандал в Польше. Министерство обороны до сих пор не объяснило, как и почему оно вооружило спецслужбы белорусского диктатора; оружие и боеприпасы якобы подлежат строгому экспортно-лицензионному контролю.

Террор продлится до следующей ночи, 11 августа. На улицы были высланы патрули, которые беспорядочно останавливали машины, вытаскивали водителей и избивали их. После трех дней (9-11 августа), в течение которых были арестованы тысячи людей, казалось сомнительным, что протесты могут продолжаться. 12 августа у меня сложилось впечатление, что люди были напуганы.

Но потом, совершенно неожиданно, на следующий день десятки тысяч женщин появились на улицах Минска, да и в других городах страны. Люди начали показывать знак V. Снова появились флаги оппозиции и песня «Khochu peremen!» — гимн оппозиции, по иронии судьбы, первоначально записанный советской рок-группой «Кино» — гремела из автомобильных радиоприемников, а водители сигналили в знак солидарности. Не было звука более восхитительного, чем эта какофония.

Когда после выборов Тихановская уехала в Литву, уличные протесты приняли новую фигуру: семидесятичетырехлетнюю пенсионерку по имени Нина Багинская. Ветеран протестов 1980-х годов против сокрытия информации о Чернобыле, она была в этом году на каждой демонстрации без исключения.

За свою протестную деятельность она накопила столько штрафов, что ее дом выставили на аукцион, но никто не осмелился его купить (на торги выставили не картиру, а садовый домик и участок в Смолевичском районе. — прим.). И ее приверженность заставляет всех остальных чувствовать себя морально обязанными быть там тоже.

Нина — это Жанна д’Арк белорусского демократического движения. Она всегда носит красно-белый флаг оппозиции, и ОМОН всегда пытается сорвать его. По всему Минску появились граффити, изображающие ее крошечную фигуру, противостоящую ОМОНовцу. Нина доказывает, что даже если политическая революция в Беларуси еще не выиграна, то социальная революция уже произошла.

С 13 августа именно женщины вели борьбу с режимом — вплоть до парадной двери КГБ. Танцуя на ступенях штаб-квартиры, они придавали смелости другим протестующим, в то время как представители режима были ошеломлены, не зная, как реагировать.

С тех пор женщины-участники марша спасают протесты всякий раз, когда возникает угроза насилия. Каждую субботу они выходят на улицы и окружают ОМОН, стягивая с него балаклавы и крича: «Мы здесь власть!» Именно благодаря субботним женским демонстрациям все выходят на улицы на воскресные марши единства. Даже если диктатор посылает на улицы броневики и тысячи солдат, беларуский народ уже не запугать.

На протяжении всего протеста режим реагировал на демонстрации отключением интернета. Цель состоит в том, чтобы затруднить общение между протестующими и резонанс в социальных сетях, но эта тактика обходится правительству большой ценой.

Беларусь имеет очень сильный ИТ-сектор, на долю технологий приходится около 6% экономики страны — гораздо больше, чем в других странах региона, включая даже страны Балтии с более известными ИТ-отраслями. Технологический сектор однозначно встал на сторону оппозиции.

Режим был особенно шокирован заявлением владельца PandaDoc о том, что он окажет финансовую поддержку всем сотрудникам правоохранительных органов, которые решили «перейти на сторону народа» и оставить свои рабочие места. Вскоре после этого он объявил в Facebook, что уже получил почти шестьсот заявлений от сотрудников спецслужб, которые хотели уволиться с работы из-за его предложения.

Власти быстро провели обыск в штаб-квартире компании и начали расследование по подозрению в неуплате налогов. Протестующие отреагировали тем, что ходили по улицам в костюмах панд, заставляя силовиков выглядеть совсем глупо, когда те пытались преследовать панд.

Пытаясь воззвать к своему электорату среди рабочих, Лукашенко 17 августа посетил автомобильный завод МКТЗ — только для того, чтобы услышать хор «уходи!» Сильно обеспокоенный, он попытался рассредоточить рабочих, но перед их единством был вынужден сдаться: «Я сказал все, теперь можете мне кричать „уходи!“»

Протестующие в Беларуси не свергли диктатора, но и «Солидарность» не свергла генерала Ярузельского в Польше в 1980 году. Но, как и 10 миллионов поляков из «Солидарности», белорусы обрели свою собственную силу. И они научились новой тактике.

Если они не могут собраться на площади Независимости, то протестуют на своих улицах — устраивают концерты среди соседй, вывешивают флаги, демонстрируют символы независимости. Полиция уполномочена конфисковывать эти предметы, но люди издеваются над силовиками, царапая «это не флаг» на кусках ткани, свисающих с балконов.

Студенты устраивают флешмоб-демонстрации, которые омоновцы разгоняют, арестовывая кого могут — но молодежь продолжает возвращаться, появляясь в другом месте. А хакеры продолжают свое преследование, совершая кибератаки на государство. Однажды сайт МВД был взломан так, что Лукашенко на нем оказался в списке разыскиваемых преступников.

На сайте государственного телевидения правительственная пропаганда была прервана кадрами, показывающими жестокие репрессии со стороны властей.

12 сентября хакерам, называющим себя киберпартизанами, удалось получить список из десятков тысяч сотрудников МВД. Хакеры объявили через мессенджер Telegram, что у них есть неделя, чтобы покинуть государственную службу — или столкнуться с утечкой своих кадровых данных. Когда неделя закончилась и хакеры начали выполнять свои угрозы, сотни запаниковавших чиновников начали увольняться.

Режим постоянно оказывается одураченным женским движением. Типичный пример: после получения сообщений о незаконном собрании отряд ОМОНа отправляется для его разгона. Но когда они прибывают на место, оказывается, что на скамейке сидят три пожилые дамы, каждая из которых держит лист бумаги: первый лист белый, второй красный, третий снова белый — цвета флага продемократического движения. Эти коммандос в масках без опознавательных знаков робко загоняют женщин в машину и увозят в тюрьму.

Сколько милых старушек может посадить режим, не выглядя при этом нелепо? Даже самый сильный лидер теряет власть, когда ему больше не подчиняются. Но конечная стадия — это когда он становится посмешищем.