«Я увидела, какие же у нас в Беларуси сильные женщины!»

Три портрета участниц белорусских протестов.

Это случилось 12 августа, когда закончилась череда первых тяжелых поствыборных дней. В стране, как второго пришествия, дождались интернета. Мы все увидели-прочитали и остались в растерянности: а что будет дальше? Внезапно ход протестов изменился — на улицу вышли девушки в белом. К ним не применяли насилия, они обнимали молодых ребят с опущенными щитами и дарили им цветы. А через пару недель брутальные задержания снова вошли в моду, и многие женщины, ставшие ядром «цветочного» протеста, оказались «на сутках». Участницы этих акций говорят о трех вещах: силе, смелости и надежде, что нам не придется делить белорусов на «своих» и «чужих», пишет onliner.by.

Ольга, психолог: «Особенность нашего протеста — каждый берет на себя ответственность. Люди в вертикали власти этого понять не могут»

С Ольгой мы встречаемся по адресу Независимости, 43. Она немного опаздывает: говорит, только что завела младшего из детей в сад и разобралась с судебными документами (коротко о типичных буднях белорусской женщины). А затем начинает объяснять: здесь, у столиков кафе, в котором сейчас спокойно обедают посетители, во время одного из женских маршей ее задержали двое силовиков. Что сделала она? Начала раздавать им цветы. Когда женщину отвели в бус, на траве осталась сидеть ее мама — она плакала и просила, чтобы ее дочь отпустили. Итог этой сцены был вполне предсказуем: женщину тоже задержали и отвезли в Жодино. Подробности рассказывает сама Ольга.

— Участие в акции было моим взвешенным решением, я понимала, какие могут быть последствия. Мужчине, который меня задерживал, я задала только один вопрос: «Вы будете меня бить?» Я довольно много работала с людьми, которые находились на Окрестина в первые дни протестов, и потому понимаю, что их синяки — это не придуманные истории. Все это сделали наши белорусские ребята, с которыми мы живем в одном доме и ходим в один спортзал. Но молодой человек ответил мне только: «Больше смотрите интернет», — и провел в автобус. Помню, что в этот момент женщины стали кричать мужчинам: «Уходите, вас будут бить». А они остались на месте и ответили: «Кем же мы будем, если уйдем?»

В моих руках были цветы, после задержания они могли оказаться под ногами, поэтому я начала раздавать их силовикам. Кто-то их выбросил, а кто-то забрал с собой — я видела, что они лежали на сиденье в автобусе. Тогда мне показалось, что ничто человеческое этим людям не чуждо.

Но затем я узнала о задержании моих родных. Мама была вместе со мной на акции — она сидела на траве перед бусом и просила меня отпустить. Момент ее задержания я увидела, только когда вышла на свободу. На видео видно, как к ней подошла девушка, работающая на БТ. Она попыталась взять у нее интервью, но мама отказалась. После этого четверо силовиков схватили ее и отвели в автобус.

Сама я с субботы до понедельника была в ЦИПе на Окрестина. Меня удивило, какие большие проблемы в изоляторе с санитарной обстановкой. Попросить тряпку, чтобы промыть камеру, невозможно. Отвечают: «Не положено». Там даже нет ершика, чтобы почистить туалет. Сейчас из-за эпидемической обстановки дни приема передач сократили до одного. Представьте, что люди, которые попадают туда в воскресенье, остаются без средств к поддержанию гигиены до четверга. У них нет даже туалетной бумаги. И им реально повезет, если она окажется у кого-то из их соседей.

Соприкасаться с такой жестокостью стало невыносимо больно. Эти ужасные условия содержания в ИВС и насилие силовиков спровоцировали женские «прогулки». Таким образом женщины показали, что у них есть свое место в обществе. И я приятно удивляюсь тому, как справляются с этим наши мужчины: весь патриархальный уклад кричит, что они должны посадить женщину под замок. Знаете, один работник на Окрестина так мне и сказал: «А вот моя жена сидит дома!» Ну а меня никто никуда не сажал. В этом и проявляется особенность нашего протеста: каждый берет на себя ответственность и делает то, что может. А вот те, кто находится в вертикали власти, этого понять не могут: они привыкли, что действовать разрешено только после приказа.

Елена, программист: «Вряд ли омоновцы могут открыто не выполнять приказы, но уж точно способны не быть при этом отличниками»

52-летнюю Елену, мать троих детей, задержали на Комаровском рынке во время одной из женских акций. Собственно, здесь мы и начинаем разговор о том, как ее схватили за руки и ноги четыре человека в оливковом и потащили в автозак. На снимке фотографа Максима Тарналицкого этот момент был запечатлен так.

Елена держит в руках желтый цветок. Говорит, что начала участвовать в женских акциях с самого их появления. И рассказывает нам о причинах.

— Поводов для выхода на улицу у меня было несколько: результаты выборов, жесткая реакция силовиков на протесты и рассказы людей, побывавших на Окрестина. Я заметила, что женщин моего возраста не задерживали — в автозаки отводили преимущественно девушек. И как только я осмелела, пришла моя очередь. В одну из суббот я шла к нашему месту сбора, а навстречу мне уже бежали четверо мужчин в форме. Задержание не было грубым, но меня возмутил сам его процесс: неизвестные в масках не показали мне никакого удостоверения и сказали: «Пройдемте». Идти с ними в машину я отказалась и села на землю, поэтому они схватили меня за руки-ноги и потащили. До автозака было метров двести, так что им пришлось потрудиться. В тот момент я думала только об одном: надеялась, что, пока они возятся со мной, несколько девушек успеют убежать и остаться на свободе.

Когда мы ехали на Окрестина, я пыталась пообщаться с силовиками. Заметила, что сама начинаю испытывать к ним человеческие чувства: в личном общении они не грубы. Я объясняла, что я не какая-то идиотка, а они пытались убедить меня в обратном. В конце концов им просто нечего было сказать на мои аргументы. Так у нас получилось какое-то подобие разговора. Я поняла, что у меня нет сил что-то от них требовать, тем более чтобы они уволились. Они тоже заложники ситуации, в которой уйти из органов сродни акту героизма. Мне кажется, после задержания у меня даже появилась надежда, что милиция — это не настолько монолитная система, какой мы привыкли ее представлять. Вряд ли ребята из ОМОНа могут открыто не выполнять приказы, но уж точно способны не быть при этом «отличниками».

С другой стороны, когда я попала на Окрестина, меня удивило поведение надзирателей. Все они были обходительными, а на вопросы, что здесь происходило 9 августа, отвечали: «У нас никого не бьют». Были и другие сотрудники — они стояли в балаклавах, грубили и старались нас запугать. У них не было команды применять насилие, но они пытались произвести впечатление, что это может случиться с минуты на минуту.

Какие выводы я сделала после протестов? Наверное, с удивлением обнаружила, что, когда ты решаешь поспорить с государством, оно оказывается совершенно неправовым. Поэтому наша семья приняла решение: если в Беларуси ничего не изменится, мы будем вынуждены уехать. В моем возрасте с моей памятью страшно подумать, что я выучу новый язык. Но у нас остается два варианта: рисковать и бороться с этим беззаконием — либо пытаться сохранить свою жизнь и семью.

Соня, психолог и актриса: «До этого лета многие считали, что женщина слабая, она должна сидеть дома и варить борщ»

29-летняя Соня попала в объектив Александра Ружечки во время танцевальной акции. В тот вечер девушки планировали составить протестный плей-лист, прийти в парк Горького и потанцевать. Так получилось, что почти сразу после начала «движухи» к ним подъехал синий бус — из него вышли около десяти человек в форме и разогнали немногочисленную толпу. Впрочем, Соню это не испугало — она вернулась к месту сбора и стала танцевать прямо перед машиной силовиков.

— Я увидела в интернете анонс танцевальной акции, она меня заинтересовала. В итоге нас собралось очень мало, человек шесть-семь — корреспондентов и силовиков было намного больше. А затем ребята в оливковом открыли двери буса, выбежали и стали нас разгонять. И вот вся эта ситуация, когда за несколькими девушками бегает толпа мужчин в форме, показалась мне абсурдной и смешной. Я подождала, пока они отъедут, а затем начала танцевать. Конечно, мне было страшно, но белорусы в последние месяцы привыкли постоянно переступать через свой страх.

Наверное, тогда я почувствовала, что из меня пытаются сделать маленького человека, по отношению к которому можно применить силу — и он исчезнет. Я поняла, что не могу ходить по улицам и делать вид, что вокруг ничего не происходит. Долгое время я считала, что это со мной что-то не так. А оказалось, что в Беларуси много людей с такими же эмоциями и мнением.

К тому же я увидела, какие у нас в Беларуси сильные женщины. Им угрожают забрать детей, задерживают и унижают, а они все равно идут вперед. Думаю, до этого лета многие в нашем обществе считали, что женщина слабая, она должна сидеть дома и варить борщ. Собственно, поэтому ОМОН задерживал девушек намного лояльнее. Но затем эти ребята столкнулись с реальностью: да, мы действительно оказались сильными и независимыми.

Сейчас я много размышляю над действиями силовиков, стараюсь найти в них какую-то логику. Чаще понимаю, что все мы — одна страна и одна нация. Просто мы росли в разных условиях и воспитывались в разных институтах. Я думаю, каждый человек имеет право на прощение, и, наверное, просто хочу верить, что разговор между нами возможен.