«Елена Левченко одним вопросом поставила на место начальника ЦИП на Окрестино»

Рассказы тех, с кем знаменитая спортсменка делила камеру и находилась рядом.

Елена Левченко наконец-то отправилась на реабилитацию. Сделала она это лишь 26 октября, хотя должна была приземлиться в Греции еще 30 сентября. Но тогда сторонники Лукашенко решили, что топовую белорусскую баскетболистку в назидание другим нужно показательно наказать: за участие в акции протеста Левченко 30 сентября дали 15 суток, которые она провела на Окрестина в нечеловеческих условиях: без постельного белья, без матраса, лежа на железных балках, не имея возможности помыться.

Левченко отбывала арест в жутких условиях: спала на металле без постели, не имела доступа к воде. Но, может, так и надо по закону?

Обо всем этом Елена рассказывала на своем втором суде, 15 октября. Спортсменке грозили еще сутки за участие в другом марше, но судья выписала штраф в 810 рублей, оставив Левченко на свободе.

После баскетболистка не раз рассказывала о том, что ей пришлось пережить, какое было к ней и остальным заключенным отношение в ЦИП.

Как оказалось, Елена еще многое может рассказать о событиях в заключении, но не только она. «Трибуне» удалось пообщаться с теми, кто делил со спортсменкой камеру или находился через стенку от нее. Люди согласились говорить только на условиях анонимности, опасаясь возможного преследования

«Казалось, Лена всю ночь разгружала вагоны с углем»

Рассказывает парень, находившийся в соседней камере

– Расскажите, как и когда вы попали на Окрестина.

– На марше в поддержку политзаключенных и спортсменов, который состоялся 4 октября, я шел впереди колонны, можно сказать, буквально за спинами спортсменов. Разговорился с несколькими девчонками, вроде, бывшими спортсменками, стало веселее. Но буквально в километре от Пушкинской нас начали разгонять, колонна рассыпалась. И многие начали бегать и прятаться по дворам. Когда все немного стихло, уже глубоким вечером, я вышел к станции метро «Пушкинская», там встретился с теми девчонками, с которыми шел в колонне. Обрадовались, что никто никого не поймал. В этот момент подъехала старенькая легковушка, водитель спросил, куда нам нужно, сказал, что может подвезти. И как только мы загрузились, откуда ни возьмись резко появились коршуны, окружили автомобиль. С одной стороны стал автобус, с другой – человек восемь подбежали. Нас достали из машины, за три секунды скрутили, положили на асфальт, потом отвезли в автозак. Мы стояли на коленях лицом вниз, омоновцы или какие-то люди в форме цвета хаки не упустили шанса нас побить. Троих человек почему-то лупили с особой жестокостью. К часу ночи нас завезли в ИВС на Окрестина, там мы провели одну ночь. А утром по скайпу состоялся суд. Меня и этих девчонок судил судья Фрунзенского района. Всем нарисовали по 15 суток. Не важно, виновен или нет. Интересно, что тех, кому выносил приговор суд Ленинского района, там было по-другому: штрафы, меньше суток. Видимо, в судах был свой план.

После суда я еще двое суток просидел в ИВС, а потом меня перевели в ЦИП. И весь срок я находился в «номере» по соседству с Леной. По слухам, мы находились в «номере», в который помещали особо опасных преступников. То есть, грубо говоря, нас считали законченными преступниками и рыли под нас очень старательно: кому уголовку хотели приписать, кому еще что-то. Поэтому, наверное, никуда в итоге и не переводили – ни в Жодино, ни в Барановичи.

– Как вы узнали, что Левченко находится буквально через стенку от вас?

– То, что в соседнем «номере» сидят девчонки, мы услышали по голосам. Иногда можно было услышать, как девчонки пели. Так тихо, приглушенно, но все равно что-то различимое. Девчонки пели всякую русскую попсу :). Песни группы «Кино» никто не пел – это опасно для жизни. Плюс люди, которые сидели в «номере» напротив, нам тихонько сказали и жестами показали, что рядом с нами сидят девчонки.

Спустя какое-то время к нам подселили новенького, вот он и подтвердил, что рядом сидит Лена Левченко. И мы стали перестукиваться через стенку.

Спустя еще двое суток жизни в ЦИП людей из нескольких камер собрали на четвертом этаже, чтобы «полечить». Собрали вместе – Левченко была среди нас – и включили фильм. Интересно, что весь этот процесс вел сам начальник ЦИПа [Евгений Шапетько]. Перед началом фильма он выступил перед всеми, причем говорил довольно адекватно, спокойно. Но после началась словесная бойня.

– А что до фильма он говорил?

– Он говорил, повторюсь, довольно спокойно, мол, все мы нормальные люди, все друг друга понимаем. Казалось, что он ни за нас, ни за ябатек. Шапетько вел себя абсолютно спокойно. Потом добавил, что хочет показать, каково жить и работать в нынешней обстановке милиции, как правоохранительным органам достается якобы от нас. Все в спокойном тоне. Потом он включил фильм на минут 30-40. Кино, скажем так, в стиле БТ. Более того, само кино – это вырезки из репортажей, новостей канала «Беларусь 1». Постоянно мы слышали такие слова, как «наша страна самая прекрасная в мире», показывали красивый солнечный Минск, снятый с высоты. Очень красивая съемка. Параллельно с этим звучали слова: «Видите, какой прекрасный город мы построили». Потом показали нам показали трех каких-то зеков, якобы из нас, из тех, кто ходит на акции и марши. Они на камеру говорили, что больше не будут нарушать закон и все в таком роде. И после этого на экране началась какая-то жесть: начали рассказывать, что нас, участников маршей, курирует Запад, из-за границы пытаются влезть в жизнь Беларуси. Короче, пытались промывать нам мозги. Но единственное, что мне понравилось в фильме, это съемка с высоты наших маршей в солнечные дни. Реально, очень красиво смотрелось, и я был горд, что мы такое сделали.

– После фильма что говорил начальник ЦИП?

– Он спросил, есть ли у кого-то вопросы. Заговорили Лена и девчонки, с которыми она сидела. Потом Лена прямо спросила: «А когда вы нам вернете матрасы? Мы спим без них. И когда вы включите нам воду?» Начальнике уже к тому времени был в ярости, потому что до Лены ему задавали неудобные вопросы, и он ответил с холодным сердцем: «Да, это мое решение, я приказал убрать у вас матрасы, я приказал выключить у вас воду. Объясню для чего. Потому что я не хочу, чтобы вы сюда хотели вернуться». Девчонки начали задавать ему кучу вопросов, они завелись, и я, глядя на все со стороны, думал, что будет беда. Но и понять людей можно, потому что там к нам относились как к плешивым псам, уважения к людям ноль. Есть в ЦИП сотрудники, которые молчат, держат нейтральную позицию, не грубят, а есть небольшой процент злодеев, жестоких. Не дай Бог попасть под пресс таких.

– По словам Левченко, выключали воду и забирали матрасы только в ее камере.

– Да, именно так. Поэтому Лена с девчонками и задавали этот вопрос. У меня в камере, например, все было.

Буквально за пару дней до моего освобождения к нам привезли четверых новых парней на место тех, кого перевели в Барановичи. Было уже около восьми вечера, мы общались, слушали истории друг друга, и тут резко открывается дверь, входит в черном, в балаклаве зверь, похожий на человека, без опознавательных знаков, и держит в руках ведро с водой. И говорит: «Я вам сейчас поржу». Берет это ведро и выливает его на нас. И сказал: «Заткнитесь и убирайте. Я приду и проверю через 10 минут». Естественно, мы все убрали, потому что на полу образовалась настоящая лужа. Парень из новеньких достал полотенце, которое ему выдали, плюс мы использовали половые тряпки. В общем, использовали все, что было под рукой, а воду выжимали в унитаз.

– Что было после просмотра фильма?

– Нас всех спустили на третий этаж, поставили в шеренгу лицом к стене. Я краем глаза увидел, что буквально в пяти человеках от меня стояла Лена. На свой страх и риск вышел из строя и встал возле нее. Могли бы наказать за это, но рискнул, никто не заметил. Поздоровался с Леной, парой слов перекинулись. Я ей сказал, что вышел на марш за нее, выражал несогласие с ее задержанием. Вообще, было три причины, почему я тогда пошел в центр. Выразил гражданскую позицию, выступал за освобождение политзаключенных и за Елену. Мы, вроде, договорились созвониться на свободе. После этого нас сразу развели по камерам.

– Как Елена отреагировал на ваше появление рядом и на то, что вы заговорили?

– Она, по-моему, даже особо и не заметила, что я оказался рядом. Она была в очень подавленном состоянии, уставшая, будто всю ночь разгружала вагоны с углем. Я сказал, что найду ее, она сказала что-то в стиле «да, классно». И на этом, в принципе, наше общение закончилось. Больше мы на Окрестина не пересекались, но часто перестукивались.

– Как вы узнали, что Елену освобождают?

– Не знал этого, мог только догадываться. Перед своим задержанием слышал, что ей дали 15 суток, а меня закрыли гораздо позже. Посчитал по дням и примерно понимал, когда она должна была выйти. Когда вышел, начал искать ее везде, звонил и писал спортсменам, друзьям, узнавал через Фэйсбук, как мне найти Лену. Написал всем, кто носит фамилию Левченко. Написал и Лене, но так как она была в сети три месяца назад, не надеялся на ее ответ, но все равно обозначил себя, напомнил, кто я такой. Буквально на следующий день она мне написала, так мы и нашлись. Единственное, пока не удалось встретиться.

– Елена рассказывала, что на протяжении пяти дней их не водили на прогулки.

– Да, у нас было то же самое. Вообще, прогулки не были предусмотрены в понедельник и вторник, когда проходили суды. В выходные прогулок тоже не было. У нас остается среда, четверг, пятница. И вот в течение этих дней могли два раза вывести на прогулку, могли – один раз, а могли и не выводить.

– Как вас кормили?

– Вы знаете, мы для себя быстро сделали такой вывод: чем проще относишься к жизни, тем вкуснее еда. Но как только нам передавали колбасу, хлеб, еще что-то, мне все больше переставала нравиться тюремная еда. Она постная, не вредная, но и нет в ней ничего привлекательного. Если давать окраску еде, то она серая как на вкус, так и внешне.

«Очень воодушевили люди, пришедшие маршем к Окрестина»

Рассказывает женщина, проведшая в одной камере с Левченко неделю

– Когда вы попали на Окрестина?

– 1 октября за мной приехали прямо на работу, забрали оттуда и сначала завезли не в ИВС, а в Следственный комитет. Я там немного поругалась с каким-то следователем, и он решил мне, наверное, отомстить. Меня отвезли в Центральное РУВД, где и состоялся суд по скайпу. Мне судья сказала, что я оказывала сопротивление, когда меня выводили из здания Следственного комитета. Судья была из Центрального района – Виктория Шабуня. Она мне зачитывала протокол, мол, якобы когда было много свидетелей, я спокойно шла, а когда оказалась на лестнице, где нет камер видеонаблюдения, начала упираться ногами, падать, хвататься за одежду. При этом был свидетель какой-то, в балаклаве, который даже не смог ответить, что у меня в тот момент было на ногах, какая обувь. Так или иначе мне дали 15 суток.

Ночь я провела в РУВД, а на следующее утро меня отвезли в ИВС. Там пробыла сутки, и уже 3 октября попала в ЦИП, в камеру, где находилась Елена. Самое интересное, что в ИВС у меня было постельное белье, шла с ним, но буквально перед камерой в ЦИП сопровождающий сказал, чтобы постельное положила на подоконник. Когда зашла в камеру, увидела, что ни матрасов, ни простыней ни у кого нет. И девчонки мне потом рассказали, что у них все забрали еще 2 октября. Плюс отключили воду, нет слива в туалете. Вечером мы спросили у дежурной, когда нам отдадут белье, на что получили ответ, что все простыни и матрасы на какой-то прожарке. Я так понимаю, отдают тюфяки на обработку против вшей, еще какую-то чистку, и это называется прожарка. При этом нам сказали, что если белье забрали в пятницу, то вернут его только в понедельник. Спрашивайте, мол, у начальника смены. В воскресенье мы уже никого по этому поводу не дергали.

– На чем вы спали, чем накрывались?

– У Лены и у еще одной девчонки, Инны (Коваленок, волонтер из штаба Виктора Бабарико – Tribuna.com), была какая-то одежда, которую передали родители. А у меня с собой вообще практически ничего не было. Какую-то одежду все равно постелила, Инна меня пледом накрыла. Я лежала на скамейке. Она стояла у стены, и, к счастью, довольно широкая, потому что в противном случае было бы невозможно на ней спать. Подушку я сделала из туалетной бумаги, из салфеток, как-то привязывала это все полотенцем к скамейке. Надевала на себя все, что есть, чтобы хоть как-то согреться.

С нами еще сидела Наташа Херше, которая много лет живет в Швейцарии. На одной из акций она сорвала балаклаву с омоновца, и до сих пор находится под следствием. С ней удалось побыть вместе совсем немного, потому что уже в воскресенье ее перевели куда-то в другое место.

– Левченко утверждает, что спала на железных балках.

– Да, она и Инна стелили бумагу на этих балках, плюс немного помогала одежда, которой у девчонок было достаточно. Но все равно было жестко, холодно, просто невозможно. Инна в итоге простыла, сказала об этом врачу, ей дали одну таблеточку – и все, больше никакой помощи.

Лена говорила врачу, что у нее еще вши, просила что-то сделать с этим. Но ничего не предприняли. Кстати, мы с Леной пользовались одной расческой, но у меня почему-то вши появились только после освобождения. Но на Окрестина за все время никакого зуда и шевеления в волосах не чувствовала. Говорят, что еще и на нервной почве вши появляются.

– Елена спала на верхнем ярусе?

– Нет, потому что туда забраться просто нереально. Я бы, хоть сама по себе шустрая, [туда] не залезла. Просто они расположены очень высоко, нет никакой опоры, никакой лестницы, чтобы упереться и залезть. Поэтому то подсаживали друг друга, то как-то карабкались. А одна девочка делала так: становилась на батарею, залезала на второй ярус кровати, и уже оттуда переползала на свою кровать, которая находилась рядом. Настоящая жесть. Плюс эти железные балки, твердые и холодные. Я могу даже сказать, что было безопаснее и намного удобнее спать на деревянном полу, чем на кровати. Потому что если ты вообще ничего не кладешь на балки, то утром бока болят настолько сильно, что до них не дотронуться. Жуткая боль, плюс холодно, трясет.

Лена и Инна спали на нижних ярусах, я – на скамейке, а девчонки, которые потом приходили к нам, спали просто на полу, постелив куртки, кофты какие-то. Хотя одна из девчонок сначала попыталась на столе поспать, но потом сказала, что будто в гробу лежит – повернуться мешала стена и край стола, невозможно было пошевелиться. Так в итоге решила, что лучше будет спать на полу.

Но это еще не все. Как Лена рассказывала, не было у нас воды, слив в туалете не работал. Но нам, можно сказать, везло, когда одна из женщин, возившая еду, приносила нам теплую воду в бутылке. Была еще и вторая женщина, но она никогда нам не помогала. А что касается надзирателей, так они все гадкие. Кстати, почти все надзиратели женщины, один только мужчина.

Еще был какой-то мужчина в балаклаве, постоянно издевался над нами. Помню, надменным тоном повторял: «Дамы и господа, выходим. У нас тут есть душ, сауна, массаж». А второй повторял: «Что вы жалуетесь на холод? В красных трусах не холодно было по улицам бегать, а тут вы жалуетесь».

– Мы все знаем, что Левченко – человек сильный. Находясь в камере, она поддерживала девчонок или давала слабину?

– Несколько раз плакала, она сама об этом рассказывала. Плакала, и когда спина у нее сильно болела. Понимаете, я сама по себе тоже человек сильный, но когда тебя обижают, унижают ни за что, слезы льются сами по себе. Да даже когда на тебя повышают тон, часто защитная реакция – это слезы. Помню, даже когда меня перевели в другую камеру, девчонки спрашивали, кто у нас плакал. А так Лена открыто слабость не показывала. Постоянно твердила, что мы победим. Она еще говорила: «Я не остановлюсь. А потом обязательно напишу книгу. И вы ее у меня купите». На что мы с Инной ей отвечали: «Не поняли. Ты должна нам эту книгу подарить как подругам. Конечно, денег не жалко, купим, но автограф все равно поставишь». Лена разговорами, песнями старалась других поддерживать. Очень добрый человек. А плакала она от непонимания того, что охранники, надзиратели не понимали, что мы не преступники, а простые женщины. Было непонятно, зачем такие условия создавать.

Да вообще, я вам скажу, упаднического настроения ни у кого не было. Практически все люди говорили, что выйдут на свободу и продолжат бороться. Единицы, наверное, были, которые говорили, что не будут больше участвовать в акциях. А большинство сказали: «Мы выйдем, будем осторожны, будем искать пути отхода, но борьбу свою не оставим».

– Вы пробыли с Еленой несколько дней?

– Да, спустя где-то неделю меня перевели в другую камеру, в 24-ю, а мы сидели в 20-й. Я даже не поняла, почему так сделали. Может, потому что я жаловалась на здоровье, у меня поднялась температура. Утром 10 октября пришла врач на обход, спрашивала, у кого какие претензии. Мы ее позвали, я сказала, что у меня очень сильно болит спина, вчера была высокая температура. Врач померяла давление. Потом Лена стала говорить, что у нее болит спина, но ей никакой помощи не оказали и в другую камеру не перевели. Единственное, кстати, в то утро над нами сжалились и включили горячую воду минут на 20. Мы успели помыть головы, постирать вещи в раковине. И все, воду отключили. Там, к слову, вода подается отдельно в каждую камеру, можно выключать и включать благодаря какому-то рычагу, расположенному рядом с дверью.

Вечером к нам в камеру пришли охранники и сказали, чтобы я собиралась. Честно, думала, что меня или переводят в Жодино или Барановичи, или, может, вообще куда-то отведут и побьют. Мыслей в голове было много. Смотрю, доводят до другой камеры, на том же третьем этаже, где я и была, приказали остановиться. Я решила, что оттуда кого-то еще возьмут, и все вместе мы пойдем. Но нет, открыли дверь, сказали заходить туда. И там все было – и матрасы, и постельное белье.

– Мне рассказывали, что вы вместе с Еленой и другими девчонками пели песни в камере.

– Да, точно, было такое. Лена с Инной пели песню «Грай», какую-то иностранную композицию. Пели мы «Калыханку», «Купалiнку». Когда меня перевели в 24-ю камеру, я все равно слышала, как Лена с Инной пели :). Помню, нам даже хлопали из других камер, когда мы пели. А через стенку перестукивались «Жыве Беларусь!» азбукой Морзе.

– А как вообще прошло ваше знакомство с Еленой и другими девушками?

– Когда я зашла в камеру, Лена лежала на кровати с черной маской на глазах и спала. Наташа мне сразу предложила место на скамейке, начала рассказывать о собравшейся компании. И, показывая на Лену, говорит: «А это наша спортсменка». Перед тем, как меня забрали, я читала о суде над Леной, о том, как ее задерживали в аэропорту. А тут смотрю на нее и улыбаюсь, говорю: «Леночка, так рада познакомиться». Она же сама из Гомеля, я – из Гомельской области, землячки, можно сказать. Так вспоминали жизнь в 90-х, очереди за колбасой, за сметаной, говорили о родителях. Лена – прекрасный человек.

Нас изначально было по четыре человека на камеру, но иногда подселяли пятую девушку. Насколько я понимаю, просто не хватало мест уже в камерах. К тому же некоторых не везли в ИВС, а сразу перевозили в ЦИП, где они и ждали суда.

– Елена рассказывала, что в одно из воскресений она слышала шум на улице, слышала протестующих.

– Да-да, мы все слышали. У нас в камере было окошечко на улицу, мы его могли сами открывать на ночь, а потом закрывали. И из этого окошка у нас были видны ворота. Лена забиралась к нему, подтягивалась и смотрела, что творится снаружи, кого привозили, кто там ходит, были слышны разные разговоры. В воскресенье мы сидим и думаем: «Вот бы люди снова вышли, снова прошли маршем по городу». И тут Лена говорит, что слышит снаружи какой-то шорох. Смотрит в окошко – силовики одеваются во все обмундирование, натягивают балаклавы и бронежилеты. И в этот момент к окошку, которое находится в двери, чтобы следить за ситуацией в камере, подошла охранник, начала нас контролировать. Лена быстро спрыгивала и на вопрос надзирательницы, что она делает, ответила: «Дышу свежим воздухом. Не хватает его, не прогулку не водите». А я, находясь рядом, делала вид, что просто зарядку делаю :).

Потом Лена услышала разговоры по рациям, переговоры силовиков, и сказала нам, что народ идет к Окрестина. Мы очень воодушевились. Знаю, что некоторые, кто был на свободе, осуждали людей, которые направились к Окрестина, задавались вопросом, зачем они это сделали. Знаете, нам, находившимся в камерах, было очень приятно, что люди шли нас поддерживать. Мы даже не переживали, что после этого нам могут запретить передавать еду, какие-то вещи от родственников. К тому же нас, скажу честно, кормили нормально, по крайней мере, я пожаловаться не могу. И супы горячие были, и рыбу давали. Единственное, не хватало сладкого.

Так вот, к вернемся к маршу. Лена подтянулась к окошку, рассказывала, что происходит на улице. Было слышно, что говорили и женщины, которые развозили еду по камерам. Одна что-то бубнела, потом натянула балаклаву, а вторая, которая злая, заявила: «Взять бы автомат и перестрелять всех. Обосрались бы, разбежались в разные стороны». Боже мой, такая гадкая женщина.

В общем, люди пошумели, мы слышали, как они кричали. Разобрали слово «убийцы». А потом уже плохо было слышно. Но это событие обсуждали очень долго. И мы были уверены, что марши не остановятся. Потом, когда к нам подселяли новых девчонок, мы понимали, что акции продолжаются. Каждый раз ждали девчонок, чтобы услышать какие-то новости. Нам рассказывали, что по понедельникам стали выходить пенсионеры. На одном из таких маршей забрали мою сестру. И так получилось, что когда я сидела в 20-й камере, она находилась в 24-й. Но встретиться нам не довелось, сестру отправили в Барановичи.

– Чем вы занимали время в камере?

– Книги читали, дочка мне передала какую-то классику. Например, «Герой нашего времени». А в книге, между страничек, были разные записки. Девчонки читали какие-то психологические, более умные, книжки. Лена потом дала мне что-то, но я не дочитала. Но в основном, если честно, мы больше о чем-то говорили: о своей жизни, о разных историях, потом новенькие приходили, и мы слушали новости от них. В общем, за разговорами время и пролетало.

Еще мы сделали шашки из хлеба, играли с Леной. Потом Лена нарисовала карты – взяла листики в клеточку из тетрадки, сделала карты и мы втихаря играли. Потом мама ей передала шашки на магнитиках, мы уже нормально могли поиграть. Хотели Лену научить шахматам, но она отказалась :). В общем, время проходило быстро. То проверка, то разговоры, то новости.

А еще нас водили смотреть фильм якобы о том, что милиционерам угрожают, на стенах пишут, что-то громят. Ох, такой фильм, ужас. Что-то про войну, про еще какие-то вещи. Ну так тупо сделан, просто бред. Во время просмотра этого фильма рядом с нами находился начальник ЦИП. Лена у него спросила, верит ли он в том, что Лукашенко действительно набрал 80 процентов на выборах. Шапетько твердо и уверенно ответил, что да, верит. Даже после того, что творится на улицах, как выходит народ, он все равно уверен в такой победе Лукашенко.

Потом Лена, уже чуть ли не плача, спрашивает у Шапетько: «Скажите, вот вы меня наказали, лишили свободы за митинг. А на каком основании вы сейчас без матрасов, без воды содержите меня и других девочек в камере?» Начальник нам отвечает: «Только я в праве решать, в каких условиях вы будете содержаться. Чтобы вам больше не хотелось сюда попасть. А что вы думали, у нас тут хорошие условия?» Тут какой-то парень говорит: «Конечно, по телевизору показывали, что у вас тут и туалетная бумага, и полотенца. В общем, все хорошо, шикарные условия». Мы спрашивали у других заключенных, может, у кого-то тоже нет воды, постельного белья, матрасов. Оказалось, всем всё предоставлено. Лена спросила у Шапетько, отдадут ли нам матрасы. Начальник ответил, что подумает, и ушел.

– А как вы организовывали уборку в камере?

– За порядком мы следили всегда. Лена туалет мыла: надевала перчатки, брала средство и мыла. Не каждый день, конечно, но частенько. Я плинтусы убирала губкой, Лена мокрым полотенцем мыла пол. К слову, в каждой камере есть половые тряпки, дезинфицирующие средства, веник. Мы подметали, убирали столы. Надзиратели орали, если видели, что в помещении беспорядок. Как-то одежда Лены лежала на столе, так охранник сбросил все на пол. Сумку могли вывернуть, пакет проверяли. Помню, у Лены забрали письмо, которое она написала маме, и еще листик, на котором Инна написала ей слова песни «Грай». Потом Инна снова написала, так Лена прятала листик в прокладки, надеялась, что надзиратели не полезут туда. Мы придумывали разные лайфхаки.

– Вас реально как-то пять дней не выводили на прогулку?

– Да. Более того, я вам скажу, что за все время, что я там пробыла, за все 15 суток, на прогулку сходила четыре раза на несколько минут. Там нужно было спускаться на первый этаж, где находился дворик площадью два на два метра, решетка сверху. Сколько в камере людей, столько и ведут на прогулку. Если два – значит, ведут двоих. Если 10 – значит, ведут всех. За ту неделю, что я пробыла в камере с Леной, нас два дня подряд водили, а потом, видимо, перестали. У охранников не было времени водить людей, потому что много задержанных постоянно привозили.

– После освобождения с Еленой созванивались, встречались?

– По телефону говорили, обсуждали разные моменты. Сейчас, насколько я знаю, она улетела на реабилитацию, так я ей пожелала удачи, чтобы берегла себя. А меня с работы, кстати, уволили. Да я и сама рада: хотела давно это сделать, устала за 500 рублей пахать. Хотели меня выгнать по статье, но договорились расстаться по соглашению сторон.

Сейчас нужно оплатить счет, который мне выставили за питание на Окрестина. За 15 суток насчитали 175 рублей. Хотя каких 15 суток, если я первый день своего заключения провела в РУВД? Привезли меня в ИВС только 2 октября, и получилось 14 суток. Ладно, заплачу.

Ну а так, если честно, я уверена, что мы победим. Так продолжаться в Беларуси не может.