«Меня потрясает мужество и упорство белорусов»
Интервью с писательницей Линор Горалик.
Российская писательница и поэтесса Линор Горалик известна белорусской публике прежде всего как автор смешных и грустных комиксов про Зайца ПЦ и его воображаемых друзей. Как колумнист она сотрудничает с газетой «Ведомости», с журналом «Сноб», «Воздух», «Новым литературным обозрением», а еще занимается выставками и культурными исследованиями.
В октябре в Минске прошел третий фестиваль интеллектуальной книги Pradmova, посетители которого смогли посмотреть выставку комиксов с Зайцем ПЦ. Сама Линор не смогла приехать в Беларусь из-за коронавирусной ситуации, но редакция tut.by смогла с ней связаться и поговорить про новый роман «Все, способные дышать дыхание», эмпатию и человечность на фоне катастрофы.
— В чем секрет многолетней любви читателей к «зайцу», как вы думаете? И в чем отличие, на ваш взгляд, просмотра выставки и чтения (смотрения) комикса?
— Мне кажется, что заяц никогда раньше не бытовал в форме выставки, но что для такого комикса, как мой, разница между выставкой и чтением не очень велика: у зайца не так уж сильна визуальная составляющая. Если бы мой комикс был более «картинкой», выставка, мне кажется, производила бы более сильное впечатление. Я не могу судить о том, любят ли этот комикс, но те, кто отзывается о нем хорошо, думаю, ценят в нем некоторую самоузнаваемость. В конце концов, Заяц ПЦ — представитель той категории людей, к которой отношусь и я, а категория эта довольно большая.
— Как вам, «текстоцентричному» человеку, живется в эпоху все набирающей вес визуальной культуры?
— Трудно назвать меня исключительно текстоцентричным человеком: я очень много работаю с визуальными объектами (речь здесь идет не только о комиксах). Например, моя ближайшая выставка откроется весной в Москве, и для нее я создаю больше 80 рисунков, предметов одежды и объектов. Кроме того, я сама вполне наслаждаюсь тем, что визуальная культура играет все большую роль, потому что я в большой мере человек не только читающий, но и смотрящий, для меня предельно важны многие визуальные формы в диапазоне от комиксов до сериалов, и я только ругаю себя за то, что мало имею дело с компьютерными играми.
— Вы сотрудничаете со СМИ, занимаетесь эссеистикой. Не бывает обидно слышать, что «тексты сейчас никто не читает, главное, чтобы в материале были красивые фотографии или картиночки»?
— У меня совершенно не создается впечатление, что сейчас никто не читает тексты, и я, надо сказать, не слышала таких ламентаций. Понимаю, насколько сейчас важна визуальная сторона медийного материала, но речь в таких случаях идет, мне кажется, о материалах вполне определенного типа. Кроме того, такая ситуация не нова: исторически мы знаем, что с каждым появлением новых визуальных носителей — будь то телевизор или полноэкранный телефон (да что там визуальных, даже про радио так говорили), — появляются и люди, которые говорят, что тексту по этому поводу пришел конец. Но текст как жил, так и живет. Другое дело, что мы перестаем говорить о сугубо текстоцентричной культуре, и нам приходится признать, что текст вынужден подвинуться по отношению к визуальной информации. Но это совершенно не значит, что он потерял смысл.
— Что для вас значит журналистика и какое будущее профессии вы видите?
— Журналистика все больше граничит с героизмом, мне кажется, что сегодня быть настоящим журналистом (то есть человеком, который говорит о больных вопросах общества или о конфликтах, о которых общество не хочет знать или, напротив, о которых имеет сильное, зачастую поляризованное мнение) — это рисковать собой еще в большей мере, чем журналисты рисковали собой всегда. Поэтому мне кажется, что будущее профессии медийщика (я специально не говорю «журналиста») — это дихотомия. Профессия эта, кажется мне, всё больше будет расслаиваться на целый спектр создателей контента в диапазоне от развлекательного до хорошей, качественной эссеистики и на журналистику в том самом ее смысле, о котором я сейчас говорила. И эта, настоящая, журналистика всегда будет нужна и всегда будет, на мой взгляд, востребована вне зависимости от страны, о которой идет речь.
— Невозможно не спросить про ваш роман «Все, способные дышать дыхание». В интервью «Афише» вы говорили, что эмпатия — главный герой романа. Как вы определяете понятие «эмпатия» и почему она нужна современному человеку?
— Мое представление об эмпатии, видимо, очень обывательское и банальное: это способность сопереживать другому человеку, но при этом помнить, что боль, о которой идет речь, не твоя: речь идет именно о сопереживании, и ты не путаешь его со своим собственным переживанием (иначе вся ситуация теряет ценность). Думаю, эмпатия нужна не только современному человеку, но и человеку вообще, без нее, в моем узком представлении, невозможна человечность в том смысле, в котором она представляется мне важной. Эмпатия позволяет нам ставить свои поступки в более широкий контекст, уводя от собственных потребностей и заставляя задаваться вопросами, которые в противном случае мы бы с удовольствием сбросили со счетов.
Чем дальше я живу, тем больше убеждаюсь, что задачу «быть хорошим человеком», видимо, можно решать и не имея эмпатии — просто очень тяжело (я лично знаю людей, которые справляются). Эта задача становится в такой ситуации только почетнее, но в неисчислимое количество раз сложнее. По этому поводу я часто думаю, что эмпатия — это такая подпорка, Богом данный нам инструмент, упрощающий решение этой единственной, по большому счету, имеющей смысл задачи: когда ты сочувствуешь другим, быть хорошим оказывается гораздо легче. Если считать, что никакой иной обязанности, кроме как быть хорошим человеком, у нас в жизни, честно говоря, и нет (а я в это очень верю), то за эмпатию, даже когда она нам причиняет боль, дискомфорт и трудности, можно только поблагодарить небеса.
— Животные в романе заговорили, и людям пришлось учиться выстраивать отношения с радикально «другими». Удалось ли вам дать ответ на вопрос, как человеку на фоне катастрофы культивировать в себе «человеческое», а не «звериное» в этом романе?
— Я не пыталась дать ответ на этот вопрос, потому что он мне совершенно не по зубам. Если бы я могла представить себе, как на фоне катастрофы культивировать в себе человеческое, а не звериное, я бы, наверное, занималась в жизни какими-нибудь другими вещами. Всё, что я знаю, это, как уже говорилось выше, что более важной задачи лично у меня как у человека, кажется, не существует. И это касается не только событий, происходящих на фоне катастрофы. Самая трудность этой задачи заключается в том, что решать ее надо каждый божий день. А вот как это делать — я, к огромному моему сожалению, понятия не имею.
— Следили ли вы за ситуацией в Беларуси? Оказывали ли вы поддержку белорусам в эти дни?
— Меня потрясает мужество и упорство белорусов, с которым они день за днем продолжают мирно выходить против вооруженной силы (я могла бы говорить о многих поразительных отдельных событиях и поступках, но их все не перечислишь). Я не имею права говорить, что оказываю белорусам поддержку: хоть я и писала несколько раз поддерживающие посты в адрес протестующих, но оказывать поддержку — это не писать пустые слова в фейсбуке, а деятельно помогать людям вести борьбу. Ничего, к моему стыду, я в этом смысле не делала и не делаю.
— Расскажите, пожалуйста, над чем вы сейчас работаете и когда вас можно ждать в Минске?
— Сейчас я работаю над третьей книгой цикла о Венисане и готовлю выставку под названием «Одевая демонов: парадный и повседневный костюм в аду», которая откроется в Москве весной следующего года. Я надеюсь приехать в Минск в 2021 году, когда у меня появится возможность свободно перемещаться — так же, как у большинства людей в современном «ковидном» мире. Очень люблю Минск, мне бы и правда этого хотелось.
