Будущее России приняло образ бункера

Все глубже и глубже.

Владимир Путин, похоже, решил с ходу взять быка за рога и продемонстрировать без пяти минут новому президенту США Джозефу Байдену, с кем ему придется иметь дело. Для этого российский президент организовал совещание с военными и руководителями оборонных предприятий, посвященное развитию ядерного потенциала России.

Начал Путин с того, что обрисовал угрозу — она, понятное дело, исходит от США. Как говорится, ястребы из Пентагона держат склеротический палец на спусковом крючке войны: «Сегодня в американской ядерной доктрине зафиксирована возможность применения ядерного оружия в ответ на использование неядерных средств... А Россия прямо заявлена как главный военный противник, кстати, абсолютно безосновательно», — пожаловался президент. Вот у нас в указе «Об основах государственной политики в области ядерного сдерживания», наоборот, написано, что применение ядерного оружия является крайней, исключительной мерой обеспечения национальной безопасности, сказал Путин, и мы можем применить имеющиеся ядерные средства, но только в ответ на ядерное нападение в отношении нашей страны.

И именно поэтому в гонку вооружений мы ввязываться не будем, а будем вместо этого и дальше испытывать новейшие виды ракетных комплексов, передавать их в войска и вообще поддерживать самый высокий и передовой уровень в этой области. Просто у нас не гонка, а «плановое обновление» вооружений. Ну, как «хлопок» вместо «взрыва».

Здесь становится немного непонятно, потому что в этом самом указе, на который ссылается Путин, вообще-то сказано, что одним из условий, определяющих возможность применения Россией ядерного оружия, является «агрессия против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства». Другими словами, возможность нанесения первого ядерного удара вполне предусмотрена.

Американская доктрина применения ядерного оружия в последней редакции тоже доступна. Там, в частности, сказано, что «Соединенные Штаты не хотят рассматривать ни Россию, ни Китай в качестве противника и стремятся к стабильным отношениям с обоими». С точки зрения американцев, палец на спусковом крючке войны держат как раз кремлевские геронтократы, всячески демонстрирующие готовность к «первому удару» и полагающие, что эта угроза создает для России преимущество в конфликтах. Исправление этих «ошибочных представлений» и провозглашается стратегическим императивом для Пентагона.

Впрочем, диалог про ястребов и геронтократов описал еще Довлатов. Так всегда было и, видимо, будет. Куда интереснее само по себе явно повышенное внимание Владимира Путина к ядерной тематике — с марта 2018 года, когда президент неожиданно выступил с внеочередным рассказом Федеральному собранию (на самом деле — всему миру, конечно) о новейших гиперзвуковых ракетах и боевых лазерах, он так с тех пор при каждом удобном случае о них и говорит.

Понять человека, конечно, можно. Если у тебя есть какие-то суперигрушки, которых больше ни у кого нет, трудно не хвастаться. Путину, кажется, доставляет неподдельное удовольствие даже одно произнесение этих грозных названий: «Циркон», «Калибр», «Сармат», «Авангард», «Борей», «Кинжал», «Ярс»... Каждый раз он как будто мысленно перебирает богатства.

Поначалу все это было похоже на отчаянную попытку напомнить о себе миру своего рода психологическим шантажом — после обрушившихся на страну санкций и начавшегося игнорирования Путина западным сообществом он как будто захотел заставить себя уважать силой. Выступив с презентацией ракет, Путин тут же подробно развил тему: в интервью американскому телеканалу NBC подтвердил вероятность нанесения ядерного удара в случае нападения с применением обычных вооружений, если создается угроза существованию государства, а в фильме «Миропорядок» журналиста Владимира Соловьева философски заметил, рассуждая о готовности нажать красную кнопку: «Зачем нам такой мир, если в нем не будет России?»

Завершились нравственные искания президента на натянутой до предела струне: «Агрессор должен знать, что возмездие неизбежно, что он будет уничтожен. Ну а мы — жертвы агрессии. И мы как мученики попадем в рай, а они просто сдохнут. Потому что они даже раскаяться не успеют», — так Путин перевел ядерную доктрину в область эсхатологии.

То есть дело уже не в писаных доктринах. Лидер любой страны на вопрос о действиях в случае ядерного удара, очевидно, ответит примерно так же: «Ну, мы, конечно, нанесем ответный удар». Хотя шантаж с ходу не удался, постоянное ожидание удара не исчезло, а только усилилось и быстро превратилось в мировоззрение.

Еще несколько лет назад Владимира Путина интересовали и другие вещи. Перед выборами-2018 он активно искал «образ будущего» для страны, с которым собирался идти на выборы. Над поисками образа бились лучшие умы — но ничего лучше ракет так и не нашлось. Вместо будущего президент обратился к прошлому, все глубже и глубже закапываясь в проблемы истоков Второй мировой войны, и, видимо, частые медитации над картинами мировой катастрофы привели его в состояние глубокого пессимизма и к выводу о том, что венцом любых миротворческих усилий является все равно война.

Отсюда и все чаще звучащие из уст нацлидера и присных причитания о нравственном упадке цивилизации — ибо сказано, что падет Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы.

«Хочешь мира — готовься к войне» — это латинское изречение Кремль теперь понимает буквально, решив, что готовиться к войне нужно обязательно демонстративно и напоказ всему миру, тем убедительнее будут мирные намерения. Да и война-то Путина, судя по высказыванию о рае и мучениках, уже не особенно пугает — в конце концов, как писал Николай Бердяев, один из философов, которых в свое время цитировал президент, «люди, пережившие ужасы войны ... могут направить свои силы на творчество новой, лучшей, более человечной жизни. Одинаково можно сказать, что мир кончится страшной войной и вечным миром».

Но процесс подготовки постепенно стал самодостаточным. Остановиться невозможно, ведь подготовка к тотальному миру, естественно, должна быть всеобъемлющей и максимально полной. «На завершающем этапе находится создание нового, обладающего практически абсолютной защитой пункта управления, в том числе стратегическими ядерными силами. Его запас прочности будет исключительно высоким», — рассказывает Владимир Путин. Того бункера, в котором он находится сейчас, во время эпидемии, видимо, недостаточно. А дальше, говорит Путин, нужно продолжать разработку систем управления, работать над повышением их живучести, думать о том, что будет завтра и послезавтра.

Завтра построят еще более глубокий бункер, а послезавтра — еще лучше и крепче. Образ будущего, над которым трудились кремлевские стратеги, — как-то само так получилось — приобрел вид бункера. И когда мы выроем для себя самый глубокий и прочный в мире бункер и окружим его самыми мощными и смертоносными ракетами, вот тогда, глядишь, в мире и поймут, что на самом-то деле русские подают сигналы о желании мира. А что таким парадоксальным методом, так это, видите ли, загадочная русская душа.

В общем, генеральный план у нас есть — на случай, что делать, когда начнется ядерная война. Подробный план, проработанный. Проблема в том, что у нас, кажется, нет хорошего плана на тот случай, если она не начнется.

Михаил  Шевчук, «Сноб»