Спасение ХХ века: за что сын уроженца Могилева получил Нобелевскую премию

Изобретение Эрнста Чейна спасло миллионы жизней.

Пенициллин стал спасением XX века — от менингита, пневмонии и сифилиса. А открыл его внук еврейского портного из Могилева — химик Эрнст Борис Чейн, пишет jewish.ru.

Его дед был портным из Могилева. Отец Михаил Хаин родился там же, но получив образование и став химиком, уехал в начале XX века из Российской империи в Германию. В Берлине он открыл успешную фабрику по производству меди, никеля и сульфата магния и стал своим в местной еврейской общине. Вскоре он женился на Маргарите Эйснер, происходившей из уважаемой еврейской семьи.

Хаины были интеллигентной еврейской семьей: интересовались политикой, играли на разнообразных музыкальных инструментах и всерьез считали, что единственным стоящим делом в жизни является серьезный интеллектуальный труд. Много лет спустя Борис Чейн вспомнит об этом с благодарностью.

Сам же мальчик проявлял способности к науке и искусствам с самого детства. В шесть лет он впервые заинтересовался химией, примерно тогда же стал учиться и музыке — какое-то время он всерьез раздумывал стать музыкантом. На образовании Бориса не экономили. Даже когда вскоре после его 13-летия умер отец и в семье стало сложно с деньгами, единственной неизменной статьей расхода осталась учеба. Борис закончил лучшую в Берлине гимназию и поступил в университет Фридриха Вильгельма.

В 1930 году на руках у Хаина был диплом химика и физиолога. Три года после он занимался исследованием энзимов, то есть ферментов. Происходило это на химическом отделении Института патологии при берлинской клинике «Шарите» — там за свои опыты Хаин получил докторскую степень. Но тут в удачно начатую научную карьеру вмешалась политика. 30 января 1933 года к власти пришел Гитлер, и Борису ничего не оставалось, как покинуть страну: он был евреем — хотя в тот момент это еще не казалось смертным приговором, из «русской» семьи — немецкий паспорт он получил только в 1928 году, но что гораздо хуже — его уже внесли в свои списки гестаповцы. Молодой ученый никогда не жаловал Гитлера и не боялся высказывать свои мысли вслух.

Хаин прибыл в Англию в апреле 1933 года. После покупки билета у него оставалось десять фунтов, которые он потратил на то, чтобы добраться до брата отца — на счастье, тот бежал из Могилевской губернии в Англию, а не Германию. Английские таможенники прочли фамилию Хаин по-английски — получилось Чейн. Новое «нееврейское» произношение прижилось. Но сам Борис не забудет о своих корнях до конца своей жизни. Много лет спустя он скажет: «Я обязан этой стране, и особенно англо-еврейской общине, очень многим, можно сказать, своим существованием».

Английские евреи помогли ему выжить — в 1933−34 годах, в самое сложное время после бегства из Германии, Чейн получал финансовую помощь от лондонского еврейского комитета беженцев и синагоги. А вот с работой вначале не складывалось: Чейн по-прежнему не считал нужным сдерживать свой язык и, поступив на работу в лондонский учебный госпиталь, чуть ли не в первый день сообщил своему начальству, что оборудование в лаборатории никуда не годится и не идет ни в какое сравнение с немецким.

Чейну повезло, что его не депортировали в Германию в тот же день — его сочли сложным в общении и уволили. Но потом Чейна взял на работу сэр Фредерик Хопкинс, нобелевский лауреат и глава лаборатории в Кембридже. Хопкинсу не было дела ни до чего, кроме научных способностей, а в том, что касается науки, молодой иностранец не имел себе равных. Чейн проработал под началом Хопкинса два года. А после по его рекомендации переехал с повышением в Оксфорд — здесь он стал главой биохимической секции Института патологии.

В Оксфорде Чейн провел 13 лет. За эти годы случилось много хорошего и много плохого. В 1939-м он наконец получил британский паспорт и в 1941-м впервые начал преподавать. В 1942 году в Терезине погибли горячо им любимые мать и сестра — Чейн узнал об этом только в конце войны. В 1948-м он познакомился со своей будущей женой Анной Белофф, биохимиком, дочерью евреев из России. Но главное — именно в Оксфорде он занялся исследованием пенициллина.

Пенициллиновую плесень открыл в 1929 году английский ученый Александр Флеминг. Он понял важность своего открытия, но, к сожалению, не смог выделить это вещество в форме, которую можно было бы превратить в лекарство для лечения людей. Десять лет спустя исследование Флеминга продолжили Чейн и его коллега по Оксфорду патолог и бактериолог Говард Флори. Уже через несколько месяцев Чейн смог выделить пенициллин в чистом виде.

Флори провел клинические испытания препарата и доказал его необыкновенную эффективность при лечении инфекционных заболеваний. Оказалось, что пенициллин способен лечить менингит, газовую гангрену, пневмонию, сифилис и многие другие заболевания. Но Великобритании не хватало средств для дальнейшей разработки пенициллина и других антибиотиков. Тогда ученые обратились за финансовой помощью в США.

Получив грант от американцев, Чейн разработал химическую технологию выделения, очистки и получения пенициллина в кристаллическом виде. Массовое производство пенициллина позволило широко применять его в клинической практике, что спасло жизнь многим тысячам раненых во время Второй мировой войны.

Нобелевская премия 1945 года по физиологии и медицине была присуждена всем троим создателям лекарства — Флемингу, Чейну и Флори. Чейн, который всерьез опасался, что из-за еврейского происхождения и небольшой известности в Англии его обойдут при присуждении премии, вздохнул с облегчением — «эти парни в Швеции знают свое дело».

Однако даже после получения премии в Великобритании к нему продолжали относиться как к выскочке-иммигранту. Никто не собирался давать ему ни собственной кафедры, ни оборудования, которое помогло бы ему продолжить исследования в области антибиотиков. Однако Нобелевская премия в возрасте 39 лет сделала Чейна известным на весь мир. Первыми Чейна пригласили к себе израильтяне. В 1945 году Чейну предложили кафедру в исследовательском центре Вайцмана в Реховоте: «Вы сможете делать, что хотите, в рамках наших возможностей». Возможности евреев в тот момент были, к сожалению, весьма ограничены — Чейн вместо Реховота поехал в Рим.

Италия обещала обеспечить его всем необходимым. Под лаборатории ему выделили целый этаж в Национальном институте здоровья, в подвале которого устроили ферментационную установку. Под его началом теперь работали 90 человек. Со временем для него построили новое здание, в котором разместился Международный центр химической микробиологии. На открытии центра в июне 1951 года присутствовал премьер-министр Италии: итальянское правительство не скупилось на знаки внимания нобелевскому лауреату. Центр вел серьезную исследовательскую работу — теперь уже по производству полусинтетических производных пенициллина — и учил этому специалистов со всего мира.

Для Чейна это было счастливое и очень активное время. Он трижды стал отцом: у четы Чейнов родились сыновья Бенджамин и Даниэль и дочь Юдифь. Он консультировал заводы по производству пенициллина в разных странах и получил множество наград — от итальянцев, шведов, французов, американцев и даже японцев. И только англичане все еще не торопились с признанием заслуг Бориса Чейна. Лишь в 1961 году ему предложили возглавить кафедру биохимии Королевского колледжа естественных наук и техники Лондонского университета. Он тут же согласился.

Англичане построили для Чейна новое здание — там были большие ферментационные установки и даже цеха по производству специального электронного оборудования. Но и здесь не обошлось без еврейской «руки»: деньги на центр и оборудование дал фонд Исаака Вольфсона. Но вскоре гениального ученого окончательно признали в Великобритании — в 1969 году его посвятили в рыцари.

Спустя четыре года после этого знаменательного события сэр Борис Чейн вышел на пенсию и перебрался в свой загородный дом в Ирландии. Туда же он перевез свой старый рояль — теперь у него было достаточно времени на детское хобби. Он умер в 1979 году и был по своему завещанию похоронен на еврейском кладбище.