Действия Навального подрывают легитимность дошедшей до абсурда российской власти.
Подыскивая определение для того, что сейчас происходит с Навальным и что делает он сам, я сверился с интернетом, чтобы уточнить, как это пишется по-латыни, и «Википедия» тут же подсказала пример в духе права и карнавала. Власти Австрии после долгой тяжбы были вынуждены разрешить активисту Нико Альму, объявившему себя пастафарианцем, сфотографироваться на водительское удостоверение с дуршлагом вместо шляпы. Альм высмеял данное ранее разрешение для мусульман фотографироваться на такой документ в хиджабах.
Этот отчасти дурашливый, но и вполне логический прием называется «Reductio ad absurdum» — доведение до абсурда или доказательство с помощью абсурда. Надо развить логику противника в споре до такого предела, когда тот будет вынужден или признать поражение, или назвать черное белым («Правда — это ложь»).
С содержательно-правовой точки зрения в том, что власти делают с Навальным, ничего принципиально нового нет: общеизвестны уже десятки, если не сотни примеров, убедительно описанных в том числе в «Новой», когда граждане РФ сидят в СИЗО и колониях ни за что и вопреки закону. «Был бы человек, а статья найдется» — это уже пройденный этап: если не пожизненно, то можно посадить и без статьи, как Навального. В России, кстати, Альм тоже получил бы за свой дуршлаг — хорошо, если 10 суток: наши суды таких шуток не понимают, им вообще уже не до смеха.
Принципиально новым в истории с Навальным оказывается не правовой, а политический сдвиг, который он производит, прямо называя своим противником Владимира Путина
и опираясь на популярность, заработанную в том числе благодаря нелепым действиям властей. Его ход сдвигает президента в глазах общественного мнения (а это то место, где формируется его легитимность) с позиции «над схваткой» в позицию заинтересованного игрока, где он оказывается нечестным (обесчещенным, опять же, по-карнавальному — шутом).
Много лет на упреки в нарушениях прав человека со стороны международного сообщества и внутренних правозащитников (что автоматически превращает последних в «иностранных агентов») президент очень серьезно отвечал сакраментальным: «Суд решил». Постепенно мантра утрачивала убедительность, все уже поняли, что решает не суд, а стоящие за и над ним силовики, но в большинстве случаев все же еще оставался зазор между судом (силовиками) и президентом. Царь хороший, бояре плохие — «неправильно доложили» (и это опять — карикатура).
В истории с «никому не нужным» Навальным такого зазора уже нет: для «бояр» тут ставки чересчур высоки, это уже не «суд решил», а невидимые «бояре» подставили — тут уже ясно, кто персонально принял решение, которое суд лишь «озвучил». Обстановка для вынесения «приговора» — в красном уголке РУВД судьей в мантии и жабо под портретом Ягоды (о чем она, видимо, не догадывалась) — создает то напряжение между высоким и низким, какое необходимо для всякого анекдота.
Теперь о грустном. В моей почте съезжает вниз письмо от незарегистрированного общественного движения «За правосудие, правопорядок и свободу». Под ним 22 подписи матерей и жен тех, кто, по их мнению, осужден незаконно или напрасно, и я не знаю, что с этим письмом делать. Регионы разные, проверять фактуру нет сил, а без тщательного анализа доказательств публиковать нельзя. Фонд «Русь сидящая», созданный 12 лет назад Ольгой Романовой и признанный по его собственной инициативе иностранным агентом, ослаблен ее вынужденным отъездом в Берлин. Но и без проверки ясно, что даже если не все, кто перечислен в письме, сидят напрасно, веры суду все равно уже нет — это пустая хлопушка.
Мы возвращаемся к вопросу о легитимности. Она целостна и может стоять, как табуретка, минимум на трех ногах — соответствующих трем ее классическим ветвям. Стратегия Навального как политика сейчас состоит в том, чтобы, с одной стороны, показать, что «судебной ноги» у путинской легитимности уже нет, а с другой — приумножить свою политическую легитимность у потенциального электората, обозленного и обиженного судом и на суд. Такие избиратели активны, имя им — легион.
По Михаилу Бахтину, самому известному в мире российскому интеллектуалу второй половины ХХ века, который привнес в гуманитарную науку и философию и сам термин, и концепцию «карнавала», живым остается тот, кто смеется и осмеивает, а то, что угрюмо и надувает щеки, — мертво.
Леонид Никитинский, «Новая газета»