Заклюет ли орлан дракона?

Китай и США — от соревнования технологий до борьбы идеологий.

Технологические соревнования американского орлана и китайского дракона определят не первую и вторую экономики мира, а победителя и побежденного.

Продолжительная борьба Китая за обретение международной субъектности происходила на фоне безапелляционного доминирования белоголового орлана. Будучи постоянным членом Совета Безопасности ООН, имея военно-политический и демографический козыри, Китай все же поставил на паузу свои международные амбиции, при этом сконцентрировав внимание на наращивании внутреннего потенциала ради осуществления эффективных внутренних преобразований и достижения высоких темпов роста в течение более чем четверти века.

В 70-е годы прошлого века китайская модель «одна страна — две системы» воспринималась извне как временный элемент разнообразия, который не сможет претендовать на какую-то особую систему управления, а тем более на мировую миссию и право повести за собой народы. Но уже сейчас очевидно, что Китай смог воспользоваться выгодами глобализации, выбирая и дозируя на свой вкус и либерализацию, и транснационализацию, и технологизацию. Таким образом, восхождение Китая на экономический Олимп происходило по уникальной траектории развития, не вписывавшейся в западные концепции.

В отличие от предыдущих представлений о глобализации, согласно которым выгодами от нее могут воспользоваться все, приняв неолиберальную модель, в новой, цифровой, экономике победитель получает все. И Китай, похоже, решил этим воспользоваться. Экономическое соперничество, как и в прошлые 200 лет, будет определяться технологическими победами, но сейчас, в отличие от предыдущих веков, не технология определит победителя, а способность к организации. И не только к организации процесса или моделей производства, но и к организации общества. И тут переплелись и технологии, и государственное устройство, и идеология.

КНР поставила конкретную стратегическую цель: за 15 лет стать технологической сверхдержавой. Технологическое соревнование между КНР и США не новость, но совсем недавно оно происходило лишь в цифровой сфере: облачные технологии, распознавание образов, 5G. Сегодня в повестке дня не только дальнейшие технологические разработки, но и прежде всего их практическое применение в инфраструктуре и промышленности. Именно это требует изменения способов управления процессом. Раньше (в цифровой сфере, например, когда выпускались на рынок очередные гаджеты Apple, Huawei и прочие) модель была ориентирована на потребителей — business-to-customer, B2C. Сейчас наступает эпоха business-to-business, или В2В, в любом случае так хотелось бы Китаю.

Это не означает, что китайцев не интересуют конечные потребители, КНР просто объявляет об окончании фазы B2C как приоритетной и концентрирует свои усилия на разработке и внедрении так называемого промышленно ориентированного Интернета, предполагающего применение высоких технологий в промышленности. В чем же заключается отличие в подходах?

Представим трассу, по которой едут автомобили: кто-то отстал, а кто-то далеко впереди. И хотя каждый в школе решал подобные задачи на расчет скорости, необходимой для того чтобы догнать лидера, в учебниках не шла речь о правилах движения. А именно они определяют максимально допустимую скорость. Так же и в системе международных экономических отношений: определенные на институциональном уровне правила сосуществования, конечно, позволяют пересесть на авто с более мощным двигателем, но направление движения и ограничения никто не должен ставить под сомнение, ведь именно они и выступают залогом безопасного сосуществования. Условия торговли в рамках ВТО, условия кредитования на основе Вашингтонского консенсуса, экологические ограничения с определением допустимых объемов выбросов, технологические, финансовые, социальные и другие стандарты — непреодолимые для гонщика препятствия, которые определяют направление и качество движения. При таких обстоятельствах обогнать конкурента даже на мощном автомобиле можно лишь при двух условиях: выбрать другой путь к условному пункту назначения или вообще поехать в другую сторону, объявив на весь мир и заставив всех поверить, что, именно двигаясь в этом новом направлении, можно достичь желаемых целей.

Для того чтобы побеждать, оказалось недостаточно усилий корпораций, даже сверхмощных. Требуется такая концентрация усилий, которая неподвластна рыночным структурам. Нужно иметь сильное государственное управление для разработки и внедрения дальновидных стратегий на десятки лет. Западные корпорации просто институционально не в состоянии формировать стратегию на десятилетия, учитывая их зависимость от миллионов акционеров, которые хотят выплаты дивидендов или повышения курса акций. А значит, эти компании не могут эффективно конкурировать с крупными государственно-частными китайскими структурами или объединяться, когда нужно создать сверхкрупные вертикальные структуры для выживания и победы в конкурентной борьбе. И речь здесь не о сильной государственной поддержке, это уже не ключевой фактор нового понимания развития. Сетевая система инноваций будущего включает государство и его лидеров в бизнес-процесс как органический, постоянно существующий, а не временный элемент. Видимо, в Китае на сегодняшний день эти сети разворачиваются и работают более эффективно, чем американские.

В США бизнес — это кошка, которая гуляет сама по себе, и именно это и является одним из признаков развитого капитализма. Бизнес влияет на политику государства через лоббизм и в целом ожидает от него поддержки, и, в конце концов, получает ее, при этом требуя невмешательства, но в долгосрочной перспективе именно это снижает его конкурентоспособность относительно китайских компаний.

В технологической гонке интернет-гиганты отстают от китайских конкурентов по меньшей мере по двум причинам. С одной стороны, они ориентированы на корпоративные прибыли, поэтому, учитывая особенности финансирования через фондовые рынки, имеют завышенные затраты на создание продуктов по сравнению с китайцами. С другой — рыночное создание условий для инноваций предполагает выход на все большие масштабы. И хотя американские гиганты создают такие возможности для себя, максимально завоевывая потребительский рынок (В2С), то в сфере применения цифровых технологий в масштабах всей экономики, прежде всего в промышленности (В2В), у них нет возможностей подобного масштабирования, как у китайских.

Когда транснациональные технологические компании Apple, Google и другие начали переносить производство из Китая и перестраивать глобальные цепочки поставок, Китай провозгласил отказ от кредитно-финансового корпоративного капитализма и переход к замкнутой системе государственной экономики с инкорпорированными в нее фрагментами частного сектора. Все это будет осуществляться под жестким контролем компартии. Предполагается углубить «военно-гражданское слияние», требуя от частных компаний поведения согласно политическим и идеологическим целям государства.

Страна должна ускоренными темпами развивать передовую обрабатывающую промышленность, опираясь на интеграцию Интернета, Big Data, искусственного интеллекта в реальное производство. Таким образом, создается безграничный В2В рынок для цифровых компаний, стимулируется освоение новых сфер и факторов развития, где ведущая роль отводится производственным инновациям на основе «зеленых» и низкоуглеродных технологий.

Одновременно создаются условия для роста «экономики общего потребления» (так называемой шеринговой экономики), укрепляются международные технологические цепочки и готовятся кадры, востребованные в эпоху глобальной информационной революции. При этом китайцы, демонстрируя выдающиеся результаты в цифровой экономике, поддерживают традиционную экономику полного цикла, ориентированную на производство, повышая стандарты продукции, добиваясь конкурентоспособности своих товаров на глобальном рынке. В отчетном докладе последнему съезду КПК целый раздел был посвящен тому, как превратить Китай в страну, в которой царят инновации с акцентом на синергию «прорывных фундаментальных исследований, достижений прикладной науки направляющего характера и оригинальных инноваций». Кто же будет финансировать то, что принесет результат через 30 лет? Государство.

Знает ли история США подобные модели? Да. В отличие от мифа о «гаражном» происхождении технологий величайших на сегодняшний день цифровых гигантов из США, основой для этого стал «магический треугольник». Но не «глаз масонов», изображенный на долларовых банкнотах. Всемирная паутина появилась благодаря сотрудничеству людей, и не просто студентов в университетских кампусах, а специалистов, принадлежащих к трем совсем разным группам: 1) военных, 2) университетских ученых, 3) сотрудников частных корпораций. Эта история интересна еще и тем, что участие в «треугольнике» принимали не просто отдельные компании, объединившиеся для выполнения одного проекта. Наоборот, в ходе Второй мировой войны и сразу после нее тесно сотрудничали все группы, и именно при участии государства они образовали жесткий треугольник — военно-промышленно-научный комплекс.

Это явление хорошо известно и исследовано, но о нем редко упоминают. Оно носит название «модель технологического треугольника Вэннивера Буша». Эта модель с централизованной системой управления технологиями и инновациями была козырем США 60-х годов прошлого века, поэтому и хорошо послужила американцам, а сейчас легла в основу модели экономико-технологического развития КНР.

Но в Америке это было ограниченным явлением, поскольку касалось технического переоснащения вооруженных сил на фоне интеграции военного и гражданского секторов экономики. Для Китая благодаря политике «одна страна — две системы» создание высокоцентрализованной системы развития инноваций на основе внедрения цифровых систем не только в ВПК, но и в целом в производственном секторе не является проблемой.

Модель Буша активно применялась в США, со временем ее усовершенствовали до «рыночного вытягивания», приняв во внимание растущую роль рынков, модель приобрела характер «линейной с обратными связями»; перешла к «интегрированной» и, в конце концов, после 1995 года — к «сетевой». Теперь повторяемый цикл инноваций «от исследований до коммерциализации» носит название «замкнутый цикл инноваций». Потеряв хотя бы один сегмент этой цепи, страна или даже регион утрачивает свою способность к воспроизведению, к финансированию инновационного процесса, как это произошло в ЕС после перенесения производств и продаж в Азию.

Сейчас безнадежно отставшая Европа пытается наверстать утраченное, войдя на марше в альтернативную водородную энергетику и промышленное производство в рамках «зеленого перехода». Но опасность проигрыша китайцам подстерегает европейцев не из-за отсутствия технологий или стратегии развития, а из-за неспособности удержать под контролем инновационный цикл в глобальном масштабе. А кроме того, в программе «Сделано в Китае 2025» прорывными секторами объявлены не только цифровое управление машинами, аэрокосмическую технику, но и электрическое оборудование, новейший железнодорожный транспорт и энергоэффективные автомобили, что является основой индустриального производства и источником прибылей для окупаемости «зеленого перехода» ЕС.

Сила китайского проекта — в темпах его ускорения и стратегичности. В то время как западные экономики рассчитывают на 1–3% годового роста ВВП, да и то это под вопросом из-за коронакризиса, КНР снова ожидает повторения десятилетия 7–10-процентного роста. Однако не только темпы экономического роста определяют шансы на победу. Созерцая стройные ряды китайских партийцев на съездах коммунистической партии, возвеличивание Си Цзиньпина и начало культа личности, мы увидели старую компартийную архаичность. Впрочем, похоже, проглядели что-то важное.

Владимир Панченко и Наталия Резникова, «Зеркало недели. Украина»