Обратный отсчет для элит

Протест — это моральный выбор.

У нас сейчас совершенно уникальное стечение обстоятельств. В результате последних событий, связанных прежде всего с именем Навального, определенные установки и чувства выплеснулись за пределы столиц и распространились на десятки, если не сотни городов, на разные возраста и социально-демографические группы. Мы вдруг обнаружили, что Россия-то — единая, от Якутска до Москвы, от подростков до стариков.

Общественное возмущение попыткой убийства, дворцом, жестокостью полиции стало если не всеобщим, то характерным для очень значительного процента населения, более значительного, чем когда-либо раньше.

Насмешки над ФСБ и дворцом резко снизили не только уважение к власти, но и страх перед ней — люди не боятся того, что смешно, они это презирают. У активной части общества окончательно сформировалось ощущение моральной правоты. И императивности перемен. Гениальная фраза «так жить нельзя» не просто вновь актуальна, а выражает ощущения многих граждан России. И на все это накладывается огромное сочувствие Навальному и его жене, восхищение его самоотверженностью.

Задача в том, чтобы конвертировать все это в политические перемены. Но как это сделать, неочевидно. Пока народу выходило мало, говорили: «Вот, если выйдет много, тогда…» А что тогда? Лукашенко, очевидно, проиграл выборы, акции против него были фантастическими по массовости и героизму — а он сидит. И не в тюрьме, а во дворце. Как и Мадуро, например.

В 2011–2012-м скандировали: «Жулики и воры, пять минут на сборы», — но они все остались в тех же офисах и за эти десять лет только обнаглели до предела.

23 января митинговали беспрецедентно, такого охвата по стране не было никогда, но, разумеется, на свободу никого не выпустили.

И теперь, даже если выйдет очень много народу, темницы не рухнут. В Кремле могут даже в сердцах сломать игрушечную машинку, но не испугаются настолько, чтобы отдать власть или хоть кого-нибудь отпустить. Скорее наоборот — полиция будет действовать не менее, а более жестко, чем в прошлую субботу. Ну а потом будут, конечно, суды и реальные сроки — не полицейским, а их жертвам.

И поэтому после воскресенья (или через несколько недель, а у кого-то и прямо сейчас) может возникнуть разочарование. А где, мол, результат, где стратегия победы, опять, мол, все уйдет в песок? Кто-то будет призывать к штурму, ну а многие — испытывать депрессию. Собственно, к ним, к тем, кто разочаруется, я и обращаюсь.

Не стоит — правда, не стоит! — впадать в грех уныния. Я не знаю планов организаторов, не знаю даже, есть ли у них долгосрочный план. Но я точно знаю другое — акции глубоко осмысленны, даже если и не приводят к немедленным результатам.

Людям на площадях кажется, что есть только они и спрятавшаяся от них за кордонами полиции власть. И что если власть не сдалась, они проиграли.

Но есть еще один участник — он не на площади и не в цепях ОМОНа, но он присутствует. Общество, которое на все это смотрит. Не зря государственное телевидение делает вид, что ничего не происходит, и закрывает правду завесой лжи — власть понимает, что картина происходящего агитирует против нее лучше любых слов. Не все, кто начнет сочувствовать демонстрантам, выйдут сами, но они помогут — деньгами или еще как-то, они не присоединятся к травле тех, кто участвует в шествиях, они, в конце концов, проголосуют. Такая атмосфера сложилась в обществе в последние месяцы существования СССР — и его не стало. Но это не все.

Диктатуры гибнут не тогда, когда люди выходят на улицу, — это условие необходимое, но недостаточное: пока гвардии достаточно и она верна, власть стоит. Диктатуры падают, когда разваливается механизм управления, когда значимая часть элит, особенно силовых, перестает поддерживать властную иерархию или хотя бы начинает думать о том, как бы сбежать с тонущего корабля. Так было у нас в 1917-м, когда империя «слиняла в три дня», и 1991-м, когда рухнуло то, что казалось вечным. Так было в 1789-м во Франции, в 1975-м — в Португалии.

Но ведь современные российские элиты — финансовые, военные, всякие — тоже следят за происходящим. И им, кстати, не заморочишь голову телевизионной пропагандой — у них есть доступ к информации. Они не обязательно будут сочувствовать протестующим или — тем более — лично Навальному (бузотеры, мол, безответственные люди), но они увидят неэффективность системы, которая не способна противопоставить протесту ничего, кроме насилия, которая не может договориться с гражданами и ведет страну в тупик. И ставит этим под угрозу все, в том числе — судьбу этой самой элиты, которая не хочет жить в специальном, хоть и комфортном городке на территории огромного концлагеря, а хочет спокойно пользоваться заработанным или награбленным, путешествовать, учить детей на Западе и туда именно ездить лечиться. А еще не забывайте, что близкие этой элиты тоже следят за происходящим, а кто-то из детей и участвует в протесте — каково защищать власть перед ними? Да и не стоит их примитивизировать — далеко не все из военных или штатских генералов совсем уж бессовестные. Разные среди них люди, в том числе и вполне достойные.

И еще важная вещь. Глядя на мужество протестующих, многие из «генералов» поймут, что народ, который они привыкли ни в грош не ставить, отделываясь от него враньем и подачками, достоин уважения. Что его следует опасаться и считаться с ним. И постепенно у них будет формироваться убежденность, что все надо менять. И именно тогда, когда не рядовые полицейские (они в массе своей любой приказ выполнят, даже самый безумный), а начальники не захотят защищать условный дворец, тогда все и изменится. Но для этого люди должны показывать, что они думают на самом деле.

Плохая новость состоит в том, что невозможно предсказать, сколько понадобится времени, чтобы элиты поняли гибельность для себя и для страны продолжения защиты власти.

То есть сколько времени до будущего? Но, судя по опыту других стран (мы не первые, кто через все это проходит), это не очень долго.

И еще одно. Протест (не только сейчас, но и раньше, не только в постсоветской России, но и при СССР) — это моральный выбор. Ты делаешь что должно. И каким-то таинственным способом получается, что без людей, делающих этот моральный выбор, в стране не меняется ничего. Как село без праведника не стоит.

Леонид Гозман, «Новая газета»