Народное сопротивление: Бобруйск ждет весны

Люди не захотят кормить омоновцев и протесты вспыхнут с новой силой.

В Бобруйске народное сопротивление режиму продолжается. «Еще ничего не закончилось», — говорит Сергей Гурло, уволившийся с «Белшины» после неудавшейся стачки на предприятии, пишут naviny.online.

22 января в Бобруйске произошли массовые обыски и задержания. Поводом для них стало якобы уголовное дело за опубликование в каком-то чате или телеграм-канале личных сведений двух милиционеров. После облавы люди начали искать друг друга, чтобы выяснить, что произошло. Насчитали 15 задержанных. Никакой официальной информации по поводу уголовного дела нет, все получили либо штрафы, либо административные аресты.

«Дети плакали, все очень испугались»

Ирина Суригина, мать троих детей, в пятницу, 22 января, проснулась в семь утра от слов 14-летнего сына: «Мама, что происходит? Кто-то стучит в дверь». Дома были сыновья, старшая дочь ночевала у бабушки.

«Стучали, не переставая, — рассказала женщина. — Я посмотрела в глазок — темнота. Подумала, вдруг что-то случилось у соседей, и как была в ночной рубашке, так и открыла дверь. Стоят здоровые дяди, четверо, по-моему. Показали постановление на обыск. Я просила дать в руки, не дали. Что может прочитать сонный человек? Я увидела в этом документе, что речь идет о каком-то уголовном деле, какие-то незнакомые фамилии, телефоны в вайбере. Сказала, что не пущу в дом, пока не встанут дети. Мне ответили, что если буду упираться — выломают дверь. Было страшно. Испугался старший сын, он не понимал, что происходит. Ушел в школу, оттуда позвонил моей маме. До того дня я думала, что у нас безопасно, дверь в тамбуре часто оставляла открытой. Теперь закрываюсь на все замки».

Обыск проходил около двух часов: «Они просмотрели все бумаги, которые нашли, все детские фотографии. Забрали БЧБ-ленточку для волос, фенечки, которые я плела на руку, сняли ленточку с сумки. Забрали телефоны. У меня нет документа, по которому я могу получить вещи обратно. Они меня так и забрали — мне сказали, что следует с ними проехать, чтобы получить список изъятых вещей».

Женщина спокойно поехала, не предполагая, что на несколько суток. Она была на больничном, на работу ей было не надо. Не взяла с собой ничего, даже таблеток, которые принимает постоянно по расписанию.

«В РОВД Бобруйска я просидела два с половиной часа, пока не начали допрашивать. Спрашивали, в каких чатах в соцсетях состою, угрожали уголовкой, говорили, что дети пойдут в приют. Говорили, давай, пиши. Что писать, непонятно. Показали фото с БЧБ-флагом, на котором была я и еще несколько человек. На допросе мне говорили, что если признаю себя на фото, пойду домой. Я признала, что на групповой фотографии с БЧБ-флагом есть я и незнакомые мне люди. Меня все равно отвезли в изолятор, они расценили фотографирование с флагом как пикет. Мне еще намекнули, что я разозлила начальство тем, что не назвала людей, которые были на фото рядом со мной».

Ирина рассказала, что в РОВД не кормили, дали только стакан воды, и около 23 часов увезли в ИВС. Там у женщины поднялось давление, и ее увезли в больницу:

«Мне было важно туда попасть не только из-за давления, но и еще и потому, что у меня была менструация, не было никаких гигиенических средств. Я попросила мне помочь в больнице, и там вопрос решили. Потом в ИВС женщины в такой же ситуации испытывали большой дискомфорт, им выдавали вату и марлю. Мне же на следующий день снова вызывали скорую помощь. Врач начала ругаться, говорила сотрудникам ИВС, что у меня будет подниматься давление без лекарств, что мне нужны выписанные медикаменты. Тогда уже они позвонили моей маме, и мне принесли таблетки».

Постельное белье в первую ночь не выдали, спала на голых кроватях, зато было тепло, говорит Ирина. Покормили первый раз только 23 января.

25 января был суд, прямо в ИВС. Обвинили по ст. 23.34 КоАП (нарушение порядка организации или проведения массовых мероприятий), судья Татьяна Тарабуева присудила штраф в размере 20 базовых величин.

Сейчас Ирина носит значок с цифрами 23.34, она говорит — страну довели до того, что кто не был осужден по статье 23.34, тот, получается, не белорус: «Мы много лет не замечали, что происходит в Беларуси, как обращаются с людьми, теперь вот увидели. Сегодня суть моей позиции в том, что я против насилия, я хочу для своих детей свободной жизни в стране, где не указывают, что слушать, что надевать».

Еще Ирина теперь очень боится за детей. После произошедшего ей уже позвонили из колледжа, где учится дочь, и сказали готовиться к тому, что семью поставят в СОП (социально-опасное положение, у властей могут появиться формальные основания изъять детей из семьи. — ред.). Несколько лет назад она уже получала такие угрозы.

Ирина устроилась на работу в Москве вахтовым методом — две недели работа по 14 часов без выходных и две дома. Так она проработала три года. Иначе прокормить детей одной было невозможно. Она и теперь еле справляется — работает в магазине два дня через два с 11 до 23 часов, зарабатывает 400 рублей и еще получает от бывшего мужа 100 рублей алиментов.

Работа в Москве дала возможность не только свести концы с концами, но выйти на новый материальный уровень. Однако в поликлинике узнали, что за детьми смотрит пожилая мама Ирины, которая с трудом передвигается, устроили скандал, обвинили ее в невыполнении родительских обязанностей, пригрозили забрать детей.

 

«Это была моя последняя вахта в Москве, больше я не ездила. Дети дороже любых денег. Теперь вот справляюсь, как могу. У детей в школе бесплатное питание, за пользование учебниками мы платим половину стоимости. На ремонт класса в школе сдавала половину того, что добровольно-принудительно собирали. В этом году не сдавала ни на какие подарки, ни на ремонт. Я обиделась. В прошлом году впервые обращалась за социальной помощью. Получила около тысячи рублей. Сказали, что следующий раз могу обращаться через полгода. Так что штраф в размере 20 базовых — это для меня большие деньги».

«Я считаю незаконным свое задержание»

Дмитрий Шешко был наказан административным арестом. Он говорит, что его семью — жену и пятеро детей — «подняли на уши» около 06:30, хотя в протоколе написано, что на час позже. Дети маленькие — старшему десять, младшей чуть больше года.

«Детей испугали, ходили в обуви по всей квартире. Я без майки в одних трусах — за ними. Причем четверо сотрудников пытались разойтись одновременно по комнатам, я потребовал, чтобы без меня не ходили. Забрали ноутбук сына, телефоны, флешку, жесткий диск все наклейки с БЧБ-атрибутикой», — рассказал Дмитрий.

Зачем-то попросили мужчину проехать в участок на его машине, якобы уладить формальности. Уже на территории УВД на улице Минской начали составлять протокол обыска машины, хотя постановления на обыск Шешко не показали. Из автомобиля забрали красный зонтик и детские поделки. Заставили содрать бело-красно-белую наклейку с пепельницы:

«Меня пытались убедить, что в машине, которую я не более пяти месяцев назад ставил на учет в ГАИ, поврежден или изменен номер. Теперь машина на экспертизе, пока я прохожу свидетелем по какому-то уголовному делу».

Осудили Дмитрия по ст. 23.34 КоАП за пикет с плакатом в лесу (доказательство — фото) и присудили трое суток административного ареста. Вышел Дмитрий 25 января. Он написал жалобу в прокуратуру на нарушения при задержании и незаконное изъятие автомобиля.

«Я считаю незаконным свое задержание. По факту я отбыл под арестом больше, чем мне присудили».

«Мне не стыдно за своего мужа и сына»

Елена Букас на собственном опыте знает, как непросто найти работу в Бобруйске не только тем, кто имеет гражданскую позицию, которая не совпадает с провластной, но еще и их родственникам.

Ее сына Олега Букаса и мужа Игоря Букаса задержали 10 августа. В тот вечер Елена, ее дочь, сын и муж были в центре города. То, что изменило всю жизнь семьи, произошло за считанные минуты.

Муж вмешался в конфликт между офицером ГАИ и водителем на площади Ленина, где как раз проходили протесты против фальсификации выборов.

Елена говорит, что Игорь вступился за водителя, Олег — за отца. Мужчин обвинили в насилии в отношении сотрудника органов внутренних дел (ст. 364, максимальное наказание до шести лет лишения свободы). Дело рассматривал суд Бобруйского района и Бобруйска под председательством Андрея Литвина.

Отец и сын сидели в одной клетке в течение всего процесса, приговор им вынесли 27 ноября. Игорь Букас осужден на четыре года лишения свободы, а Олег Букас — на два.

Согласно приговору, Игорь Букас «применил насилие в отношении Меньшова В.Б и нанес последнему удар рукой в голову». А Олег Букас ударил другого милиционера в голову (на сотруднике был шлем). Расстройства здоровья у сотрудников, выступавших в суде потерпевшими, не было.

Отец и сын не признали себя виновными по ст. 364 УК, но не отрицали сам факт нахождения в том месте и того, что физический контакт с сотрудниками органов защиты правопорядка был. Игорь Букас настаивал, что пытался избежать незаконного задержания, опасался за здоровье сына. Олег Букас подчеркнул, что не пытался препятствовать законным действиям милиции.

Свидетели защиты утверждали, что отец и сын Букасы ударов не наносили, однако их показания суд признал «недостоверными и данными в целях защиты обвиняемых».

Елена Букас говорит, что видела всё произошедшее своими глазами и не понимает, зачем ее мужчины говорили, что наносили удар сотрудникам. Уже на свидании после приговора муж сказал ей, что еще на следствии ему советовали признать факт удара, обещая отпустить сына домой. Сыну пригрозили, что он будет очень долго сидеть, если не скажет, что удар был.

Елена Букас говорит, что ее муж сам пострадал от действий милиции — его душили дубинкой, а сын пытался его защитить: «В итоге на них навалилось человек 10-15 с дубинками. Я просила у людей прислать видео, многое просмотрела. Ни на одном нет момента, когда сын или муж бьет сотрудников милиции. Когда на Олега набрасывались сзади, у него руки подняты, но ладонь открыта. Это не положение рук для удара. Я не понимаю, почему такое суровое наказание».

Обвинение же строилось, помимо показаний потерпевших, и на видео, предоставленном сотрудниками правоохранительных органов. Суровость наказания Игоря Букаса может быть объяснена тем, что суд принял как отягчающее обстоятельство его две прежние судимости, в том числе по ст. 364 и за незаконную предпринимательскую деятельность.

Однако Елена не исключает, что свою роль во время следствия сыграло то, что Игорь (до судимостей) много лет служил в уголовном розыске Бобруйска, ушел из-за конфликта, не доработав до пенсии два года. До произошедшего в августе он работал водителем на птицефабрике, а Елена с сыном занималась время от времени курьерской работой. У Олега — совсем маленький сын (суд это принял как смягчающее ответственность обстоятельство). Невестка Елены в отпуске по уходу за ребенком.

Женщина показала рубашку мужа в крови, которую ей выдали после экспертизы, подтверждающей, что это кровь Игоря Букаса:

«Игорю сломали нос, повредили почки, ухо. Я написала заявление в Следственный комитет по факту избиений моего мужа и сына. Мне не пришло никакого ответа. Мужу сказали, что нос его был уже сломан до событий 10 августа. Получается, он гулял по площади в окровавленной рубашке и шортах? Мы также написали жалобу на решение суда Бобруйского района и Бобруйска, ждем разбирательства в Могилевском областном суде».

Когда семья лишилась дохода, Елена начала искать работу и столкнулась с тем, что ее нигде не брали. Ей говорили, что где-то ее видели, начинали гуглить, а когда узнавали, что она жена Букаса, отказывали. Где-то сразу узнавали и говорили, что место занято. В результате она устроилась кухонной рабочей с зарплатой 300 рублей.

«Муж всё спрашивает, как мне на работе. Мне тяжело таскать огромные котлы. Сам ни на что не жалуется, говорит, что очень беспокоится за нас — меня, наших дочерей и Олежку, который сидит. Мы вместе 26 лет, у нас все друг за дружку. Пишет, что за нас переживает, как мы пережили большие морозы. Мечтает, что Олежка будет скоро дома, если примут изменения в Уголовный кодекс (планируется считать день нахождения в СИЗО за два дня лишения свободы в колонии общего или усиленного режима. — Naviny.by). Есть и очень плохая новость — оба написали мне, что в СИЗО их поставили на учет как склонных к экстремистскому поведению. Но какие они экстремисты?»

 

Елена говорит, что до событий августа не интересовалась политикой, но сын заставил посмотреть правде в глаза:

«Сын выступал за перемены, ему была небезразлична судьба страны. И сейчас я ему пишу, что поддерживаю его и буду поддерживать. И даже моя 83-летняя мама со мной одного мнения. В этом году она голосовала впервые в жизни, как мне кажется. Мне не стыдно за своих сына и мужа. Мне встречаются люди, которые не знают ничего о том, что происходит в стране. Они не знают, что людям дают уголовные наказания за то, что они пришли высказать свою точку зрения. Они не представляют, что можно посадить на четыре года за то, что сделал мой муж — оказался в не том месте не в то время».

«Я вижу, что моя работа имеет значение для людей»

Чтобы жители Бобруйска узнавали, что происходит в их городе не только из выпусков новостей государственных телеканалов, бобруйские журналисты работают порой как на войне — задержания, суды, обыски.

2 февраля журналистку «Бобруйского курьера» Марину Молчанову осудили по ст. 23.34 КоАП за участие в несанкционированном массовом мероприятии 4 октября. Судья суда Бобруйска и Бобруйского района Елена Гормаш присудила Молчановой штраф в размере 20 базовых величин.

Дело несколько раз отправляли на доработку для устранения недостатков: в документах были указаны разные адреса задержания, сказала Марина: «Причем до внесения изменений два адреса задержания были в разных протоколах, а после того, как они исправили, — в одном. Это смешно. Были и другие нестыковки: сотрудник, который начинал вести дело, выступал позже свидетелем. Получается, он имел доступ к материалам дела? Я надеялась, что победит логика и здравый смысл, но этого не случилось».

 

Марина Молчанова рассказала, что ее суд проходил позже, чем у других коллег, потому что она была на больничном. К этому времени один журналист получил семь суток, второй отсидел до суда трое суток, и дело закрыли, третья отсидела сутки до суда, получила штраф 15 базовых:

«Нас задержали около двух часов дня 4 октября. Человек двадцать пят, в основном женщины, шли на площадь Ленина со стороны улицы Социалистической. Появились силовики, начали предупреждать, чтобы расходились. Куда расходиться? С одной стороны — забор, с другой — проезжая часть. Люди перешли дорогу по пешеходному переходу, и сразу начался налет. Силовиков было примерно по два человека на каждого протестующего. Люди растерялись. Уходить было некуда. Мне очень запомнилось, как на нас смотрели, как я думаю, владельцы кафе и говорили, что так нам и надо. Они смеялись. А омоновцы нам говорили, что сегодня отменили аккредитацию всех СМИ. Это просто театр абсурда. Это впечатление усилилось, когда меня зачем-то в индивидуальном сопровождении повезли в “Газели”, а всех остальных в автобусе. Омоновцы сидели и молча смотрели на меня. А один (он сидел у меня за спиной) вдруг протянул кленовый листик. Я отказалась».

Журналистов и других задержанных привели в актовый зал в УВД Бобруйского района и показали фильм об опасности цветных революций.

Потом был допрос — спрашивали, кто что знает о поджоге опорного пункта охраны правопорядка. Потом сидели в камере без воды и еды, и ночью повезли в ИВС. Марина пожаловалась на состояние здоровья, ее завезли в больницу, там оставили на ночь. Вечером следующего дня журналистка ушла домой.

Через несколько дней в квартире ее матери, где зарегистрирована Молчанова, провели обыск: «У мамы ничего не забрали. Понятыми позвали соседей, мама расстроилась, говорила, что я ее опозорила перед соседями».

Марина говорит, что журналисты негосударственных СМИ Бобруйска, как и всей Беларуси, постоянно чувствуют давление. Лично ее с начала августа задерживали во время исполнения служебных обязанностей два раза.

Задержание, приведшее к суду, было мягким, а вот то, что случилось 10 августа возле здания ИВС на улице Советской, до сих пор тяжело вспоминать. Тогда, рассказала Марина, люди собрались, чтобы узнать о судьбе своих задержанных родственников:

«Налет был очень неожиданным! Мужчин силовики просто положили на землю и били. Задерживали всех подряд. Потом выяснилось, что забрали человека, который только-только освободился из ИВС. Я попыталась сделать фото, но ко мне сразу подлетел омоновец и матом начал угрожать поотбивать руки. Тогда задержали меня, Евгения Глаголева-Васьковича из “Бобруйского курьера”, Алесю Латинскую (портал BOBR.BY) и фрилансера Евгения Юшковского.

Мне в тот день дважды перепало. Омоновец меня толкнул рукой, замахнулся дубинкой и вдавил ее между лопаток. Наверно, готовился бить, если буду сопротивляться. А второй раз, когда заходила в автобус. Одна нога была занесена на ступеньку выше другой, и омоновец ударил меня по промежности. Я начала возмущаться, и он мне сказал, что если я продолжу, он меня убьет: “Сегодня можно”. Меня это поразило больше всего. Какой-то нелепый садизм!

Я написала заявление в СК о неправомерном применении силы, угрозе убийством, незаконном содержании под стражей. Проверка длилась три месяца, состава преступления не нашли».

Жесткая для работы негосударственных журналистов атмосфера особенно проявляется в небольших городах.

«Нас знают в лицо, — объясняет Марина Молчанова. — Иногда отношения журналистов и милиции напоминают игру, которая заканчивается там, где начинаются уголовные дела. Не покидает ощущение фантасмагории, театра. Все знают, чем закончатся, например, суды, но продолжают играть. А мы продолжаем работать, несмотря на всё это. И я не хочу уезжать из Беларуси, хочу оставаться дома с надеждой, что здесь победит разум. Когда мне присудили штраф, столько людей не только выразили солидарность, но и предложили мне материальную помощь! И еще я вижу, что моя работа имеет значение для людей».

«Ждем весны»

Это подтверждает и бывший председатель первички Белорусского независимого профсоюза работников ОАО «Белшина» Сергей Гурло. Он говорит, что очень ценит работу журналистов.

Мужчина 25 января уволился с «Белшины», где отработал без пары месяцев 35 лет. Работал в горячем цеху вулканизаторщиком. Пока не прошла модернизация на заводе, работа была физически тяжелая, профессия относилась к списку № 1 по вредным условиям труда (шахтеры, например, относятся к этому же списку). Теперь вулканизаторщики относятся к списку № 2, что означает более поздний выход на пенсию, например.

Последняя зарплата у Сергея Гурло была около 1200 рублей, для районного центра это хороший доход.

Говорит, что уволился, потому что не хотел кормить своими налогами силовиков: «Силы у меня есть, еще года три работал бы как минимум, да и контракт еще не заканчивался, но у меня есть совесть. В стачку не могу пойти, но уволиться могу».

О стачке на «Белшине» он говорит, что «ее уничтожили, задавили», как и рабочее движение в целом.

Несколько лет назад максимальное число членов независимого профсоюза на предприятии было около 150 человек, теперь их можно сосчитать на пальцах одной руки. Гурло вспоминает, как еще в 90-е организовывался независимый профсоюз, и он на вопрос, не боится ли вступать, сказал, что боится, конечно, но вступил: «Я протестный по своей натуре». Теперь люди тоже боятся, сказал бывший белшиновец.

Сергей Гурло не смог поучаствовать в организации стачки на «Белшине» — его задержали 10 августа во время протестов в городе:

«Мне, уже когда я вышел, рассказали, что 14 августа около двух тысяч человек вышли к заводоуправлению “Белшины”. Стачком организовали, но забастовка не состоялась. Несколько человек уволены за попытку организации забастовки. Причем изначально речь шла об увольнении по соглашению сторон. Однако недавно я узнал, что минимум одного молодого мужчину уволил по статье».

Одного из самых активных рабочих «Белшины», рассказал Гурло, Виталия Красницкого отправили в колонию по решению суда 26 января. Его осудили за нарушение требований превентивного надзора, который он получил после нескольких судов по ст. 23.34 КоАП.

Самого Гурло задерживали еще раз — 12 сентября. Причем мужчину оскорбило, как участковый выманивал его из квартиры, просил с ним сходить в пункт охраны правопорядка — якобы посмотреть какую-то видеозапись.

Когда оказался в изоляторе, объявил голодовку: «Меня оскорбило это отношение. Голодовку объявил против милицейского беспредела. На суде мне показали фото и указали на мужчину, мол, узнаете? Имелось в виду, что это я, но это был мой знакомый, который живет в Гомельской области. Дали мне пять суток, я даже засмеялся. Когда надзиратель вел меня в камеру, сказал, что мне родина шанс дала, а я им не воспользовался. Имелось в виду, что я уже был в ИВС и снова попал сюда. Я до сих пор не пойму, какой шанс. Пресмыкаться перед этим режимом?».

Говоря о том, почему рабочие не поддержали массово забастовку, сказал: «Кредиты — вот основная причина. Это я получал зарплату, нормальную пенсию, а молодые люди по четыре кредита платят. Мне так один и говорил — кредиты и два сына-школьника. Если уволят, что делать? В Бобруйске на работу не устроишься. И все же у рабочих есть протестный потенциал. Еще год назад кто бы мог подумать, что люди так массово выйдут за свободу? Думаю, этому режиму не надо мешать делать идиотизм, съедать самого себя. Они будут урезать зарплаты, люди не захотят кормить омоновцев. Ждем весны».