«Народ, как сдавленная пружина, сила нашего противодействия растет»

В чем феномен пинского протеста?

Вечером 9 августа пинчане пришли на участки для голосования, чтобы узнать, кто победил на выборах президента. Но на избирательных участках отвечали, что все цифры уже переданы в горисполком и результаты надо спрашивать там. Так люди стали стекаться в центр и в итоге собрались у здания горисполкома, пишут naviny.online.

Около городской администрации люди стояли несколько часов, ждали, что им скажут. Когда к местным силовикам приехало подкрепление, граждан начали брать в кольцо. Они пытались вырваться и защищались от вооруженных людей.

Был момент, когда силовиков оттеснили от исполкома. В таком масштабе подобного не случилось в Беларуси в трагическую ночь с 9 на 10 августа больше нигде.

«Сын думает, что папа в армии, страну защищает»

Жизнь пинчанки Ольги Леженко очень изменилась после августа 2020 года.

После того, как ее супруга Сергея Леженко задержали по обвинению в участии в массовых беспорядках, Ольга была вынуждена переехать с пятилетним сыном к родителям. У нее сейчас нет даже лишних 70 долларов, чтобы снимать отдельное жилье, как это было раньше. На передачу мужу уходит около 250 рублей в месяц, появились неподъемные для самостоятельной оплаты расходы на адвоката.

Сергея первый раз забрали 28 августа, прямо с работы — вычислили по видео, снятом во время протестной акции. Вернулся через 72 часа в статусе подозреваемого по ч. 2 ст. 293 УК (участие в массовых беспорядках). Ольга говорит, что после этого «не жил — существовал, трясся при любом шорохе и стуке в дверь»:

«Мы говорили о том, чтобы уехать из страны, но Сергей сказал, что не хочет бежать со своей земли. Так он жил почти месяц, а потом под предлогом нарушения мужем режима 23 сентября его забрали и поместили под стражу. Причем участковый пришел проверять, дома или нет Сергей во время, когда он был на работе во вторую смену (рабочее расписание мужа у сотрудников милиции было). И он, и я работаем на одном из подразделений “Пинскдрева”. Мне теперь пошли навстречу, поменяли график работы так, чтобы я могла отводить в сад и забирать ребенка. Я очень за это благодарна».

Сергей Леженко содержится в СИЗО Барановичей, как и другие участники «пинского дела». Ольга говорит, что в отличие от «подвалов», как в Пинске называют местный ИВС, в Барановичах нет клопов и вообще условия получше, например, есть канализация, а не биотуалет в камере.

Сергея признали склонным к экстремизму. «Меня это поражает, он же абсолютно не склонен к насилию. Какой экстремизм? Сергей спокойный, как удав. Он пишет, что каждое утро теперь должен докладывать о себе при проверке, что способен к нападению на сотрудников, к захвату чего-то. Если не скажет, получит замечание, а три замечания грозят помещением в карцер».

Ольга показывает на здание горисполкома Пинска, совсем небольшую площадь перед ним, где теперь ни следа произошедшего, и не верится, что в тихом красивом полесском городе могла произойти бойня.

«Если бы люди хотели насилия, они бы этих омоновцев до того, как пришло подкрепление, в реку посбрасывали. Но люди с миром шли, а на них пошли войной. Мой муж — жертва обстоятельств, он не сделал ничего, за что можно давать срок до восьми лет лишения свободы, который ему грозит по ст. 293 УК. Он уходил 9 августа узнать итоги выборов, вернулся во втором часу ночи, рассказал, что ничего не узнал, что их хотели побить. Он говорил, что пинчане из ОМОНа и те, кто стоял напротив них, узнавали друг друга, здоровались. Я представить не могла, что в городе может такое случиться. Ведь после 9 августа несколько дней подряд силовики хватали людей, страшно было из дома выйти», — рассказывает Ольга Леженко.

Потом уже Ольга услышала версии про то, что с пинчанами воевали не только милиционеры, но и срочники пограничного отряда, который находится в Пинске. Еще она, как многие в Пинске, слышала про подкрепление, доставленное вертолетами, про выключенный свет на городских улицах и в некоторых микрорайонах.

Ольга ждет суда, «пинское дело» уже туда направлено. Понимает, что ее муж, как и другие его участники, признанные правозащитным сообществом политзаключенными, — заложник у режима. Вздыхает и делает вывод, что либо в Беларуси случатся перемены — и муж выйдет на свободу, либо придется растить сына одной... и ждать.

Перевернули жизнь

О переменах говорила и Татьяна Михайлова — мама 43-летнего Станислава Михайлова.

Женщина недавно упала и сломала руку. Хотя сын давно уже живет отдельно, теперь бы его помощь ох как пригодилась. Говорит, что после августа 2020 года пересмотрела свои жизненные и политические взгляды. Теперь не включает государственное телевидение, а находит информацию на других площадках:

«Раньше я не интересовалась политикой, теперь получаю информацию из разных источников и вижу ситуацию иначе. Я переживаю за сына и за молодежь, с которой власти такое творили. Неужели Лукашенко не ответит за слезы людей?

Мне кажется, только маленькая часть жителей Пинска, которые смотрят госканалы и больше ничего, верят властям. На этой почве я даже перестала общаться со своей старой подругой. Благо, что большинство из моего окружения разделяют мою точку зрения, суть которой в неприятии зверств, которые творил режим.

Я уверена, что Лукашенко проиграл, а я за справедливость. Волнения в стране начались из-за того, что выборы были нечестными, люди увидели, что их голоса проигнорировали.

9 августа очень сильно изменило мою жизнь. Как можно забыть о случившемся, как закрыть глаза на жестокость и обман?».

Когда 10 августа Станислав не ответил на звонок, Татьяна начала искать сына. В милиции узнала, что его задержали 9 августа. Позже адвокат рассказала Татьяне, что Станислав избит, побои фиксировались документально.

Информации о сыне у женщины мало — адвокат многого не сообщает, так как связана подпиской о неразглашении. Сын пытается поддержать мать: пишет, что здоров, постоянно спрашивает о ее делах, не вредничают ли собачка и кот.

Станислав Михайлов тоже признан политическим заключенным.

Избиения задержанных. Месть за 9 августа?

Ещё двое пинчан — 35-летний Вячеслав Рогащук и 18-летний Олег Рубец — были задержаны 10 августа. Оба признаны политическими заключенными, находятся в СИЗО Барановичей.

До событий 9 августа не знали друг друга, а теперь их семьи вместе возят передачи. Последний раз были в Барановичах 9 февраля, возили адвокатов, ждали, пока те выйдут из СИЗО.

Собрать передачу так, чтобы там было всё необходимое конкретному человеку и еще что-то, чем можно делиться с товарищами по камере, дело непростое. Сестра Вячеслава Катерина Рогащук говорит, что только с опытом понимаешь, что и как — где что купить, как лучше упаковать и в какое время приехать в СИЗО.

Злоключения с передачами кажутся мелочью на фоне беспокойства за здоровье Вячеслава. О том, что мужчина сильно избит, сначала рассказала адвокат. Затем это подтвердил человек, который сидел с Вячеславом в одной камере еще в Пинске.

Мама Вячеслава Светлана Рогащук нашла записку в двери своего дома с номером телефона и просьбой по нему позвонить. Светлана позвонила. Ей ответил мужчина, который рассказал, что Вячеслав попросил его связаться с семьей и рассказать, что «били его страшно — думал, не выживет».

Помимо гематом у мужчины, судя по описаниям побоев, была черепно-мозговая травма. Случился микроинсульт. В голове шум не прошел до сих пор.

Побои сняли, родственники по поводу жестокого обращения написали заявление в СК по Брестской области, но внятного ответа не получили. «На просьбу изучить видеозапись с камеры в ГОВД Пинска ответили, что 10 августа была гроза, и записи не сохранились», — рассказала Катерина.

У Вячеслава — жена и трое сыновей шести, девяти и двенадцати лет. Супруга зарабатывает около 600 рублей. Лишившись дохода в виде зарплаты мужа (он работал таксистом), семья оказалась в тяжелом положении. Катерина говорит, что они жену Вячеслава берегут от камер, СМИ, чтобы у женщины не было проблем, только бы власти не трогали детей.

Еще полгода назад Катерина Рогащук и не догадывалась, что в нашей стране могут обходиться с людьми так, как с ее братом. Работала, сериалы смотрела, а теперь мировоззрение изменилось. Жить в Пинске стало страшно. После случившегося с Вячеславом Катерина дверь своего дома без предварительной договоренности никому не открывает.

Светлана Рогащук тоже по-другому посмотрела на происходящее вокруг: «В первом письме Славик написал, что невозможно описать то, что происходило на Кирова, 53. Он задавался вопросом: “Кто они?”. Я ответила, что мы всей страной только начинаем осознавать, кто они. Я теперь иду на смену в семь утра и оглядываюсь, мало ли что. Мы с мужем живем в частном доме, и я внимательно слушаю, если собаки на улице волнуются, я различаю их реакцию на своих и чужих. Я сказала мужу, что уже пожила. Придется умереть — умру. Но надо же что-то делать, чтобы спасти сына».

По ее словам, сейчас в Пинске люди, даже те, кого не коснулось «пинское дело», уже не живут, как раньше:

«Город маленький, мы многих знаем если не лично, то через кого-то. И мы знаем, что в Пинске пострадало очень много людей 9—10 августа. Ездили автозаки, гражданские машины с людьми в штатском, которые задерживали чуть ли не всех подряд и избивали. Именно поэтому 16 августа вышло очень много людей в знак протеста. Мы слышали, как люди, точно, как и мы, были возмущены поведением милиции, спрашивали у Коровяковского, кто пустил в город этих зверей. И до сих пор продолжаются преследования. Мы все боимся, но молчать нельзя. Если мы будем здесь бояться, дети будут там гнить? Получается, мы их предаем?»

«Сдавленная пружина»

После случившегося в городе 9—10 августа жительница Пинска Вероника Иванова — юрист, лидер Пинской региональной организации Белорусской социал-демократической партии (Грамада), мать троих детей (двое несовершеннолетних) — стала оказывать участникам событий правовую помощь: помогала в судах тем, кто привлекался по ст. 23.34 КОАП, консультировала, писала жалобы.

Инициативная группа горожан помогала собирать передачи задержанным: «Люди часто попадали в ИВС с улицы, большинство родственников, к счастью, не имели тюремного опыта и не ориентировались в ситуации. Что передавать, как? Я это знала».

Вероника потеряла свой бизнес в 2017 году. Говорит, что причиной стало давление властей из-за ее правозащитной деятельности: «За тот год я с детьми сменила семь квартир. Власти находили способ давить на арендодателей, и хозяева просили меня съехать. Сейчас я хотела бы возобновить свой бизнес. Однако банки меня не кредитуют, потому что у меня есть непогашенные штрафы. Чтобы заплатить штрафы, надо работать, а чтобы работать — взять кредит для оборотного капитала, кредит не дают из-за штрафов. Замкнутый круг. Теперь я вынуждена проедать запасы».

Сумма штрафов за участие в акциях протеста в Пинске у Вероники Ивановой огромна — 120 базовых (3240 рублей). На Иванову с августа составили четыре протокола по ст. 23.34 КоАП. Старший сын дважды отбывал административный арест — всего 25 суток, штрафы он тоже должен выплачивать.

Кроме того, в отношении Ивановой в 2020 году проводилась проверка Департаментом финансовых расследований Госконтроля, которая выявила утрату некоторых документов по бывшему бизнесу. Наложили штраф в размере 80 базовых величин.

Рабочая неделя в понедельник, 8 февраля, рассказала Вероника, началась с обыска, который, как позже выяснилось, провели минимум у 16 ее однопартийцев:

«Мой старший сын был на сессии в Бресте, дочь ушла в школу, а младший спал (он учится во вторую смену). Когда в дверь постучали, я подумала, что дочь что-то забыла. Но это была милиция. Показали постановление на проведение обыска и выемки с целью поиска газет, наклеек, незарегистрированной символики. У меня осталось ощущение, что искали что-то крупное — их очень интересовал подвал, балкон. Флаг, который висит на окне в квартире, не забрали. Меня доставили в горотдел милиции, там допрашивали, брали отпечатки пальцев уже, наверное, в пятый раз с начала лета. Спрашивали, где я была в один из дней в декабре и январе и не писала ли я в городе “Жыве Беларусь!”. Мне кажется, они просто хотели нас запугать. А когда снимали на видео, сотрудник несколько раз срывался на смех. И мне было смешно. Понимаете, ну нельзя воспринимать серьезно вопросы, кто платит нам за то, чтобы мы выходили на акции протеста».

В комнате, где висит флаг, есть еще две католические иконы: «Одну мне подарили в знак благодарности за помощь. Другая была со мной, когда у нас должна была быть встреча с депутатом 18 августа. Мне было страшно за людей, я боялась, что нас будут разгонять по-жесткому. И я взяла с собой Матерь Божью».

Вероника заплакала: «Думала, не буду плакать. Милиции было очень много, я боялась, что людей станут ловить по дворам, задерживать и калечить. Однако обошлось. Я тогда говорила с Дмитрием Коровяковским около двух часов. Помню, пошел дождь, а мы так и стояли друг напротив друга — он в рубашке, я в тоненьком пиджаке. Тогда он сказал мне, что ему меня жалко, а я ответила, что не нуждаюсь в его жалости. Он тогда пообещал, что людей не тронут, так и случилось».

В октябре 2020-го Веронике самой пришлось посидеть в пинских «подвалах».

Утром 23 октября Веронику вызвали в горотдел милиции, вышла она вечером 26 октября уже из здания суда. Она пыталась обжаловать действия сотрудника милиции, а именно незаконное задержание, а в ответ ей говорили, что если она хочет обжаловать решение суда (штраф в размере 50 базовых величин), то должна заплатить госпошлину:

«Передачу для меня не принимали. Я находилась в “подвалах” без вещей первой необходимости, белья, зубной щетки и женских гигиенических принадлежностей, которые мне были необходимы именно в эти дни. Со мной делились всем, что я просила, женщины в камере. Я гипертоник, у меня был инфаркт, и лекарства мне нужно принимать ежедневно. Когда я попала в камеру, попросила у девочек бумагу и карандаш и написала заявление о том, что мне необходимы определенные препараты, и попросила связаться с моими близкими. Безрезультатно. Когда я после суда вернулась домой и измерила давление, оно было 210 на 140. Я расцениваю такое обращение с задержанными как пытки. Я задала вопрос работнику изолятора о том, что будет, если я у них умру. Он ответил, что спишут».

Вероника со смехом рассказывает, что в камере были только женские романы, которые она не читает: «Где я, где женские романы?» А потом нашла запыленную «Божественную комедию» Данте Алигьери. Когда вышла, с волонтерами собрали библиотеку, настольные игры, и начальник ИВС позволил передать их в изолятор.

Еще инициативная группа отсидевших по 23.34 поспособствовала тому, что в «подвалах» начали выводить насекомых. «Я видела там клопов, бельевых вшей и блох. Уже на свободе мы поднимали вопросы содержания, например, отсутствия полноценных прогулок, — рассказывает Вероника. — Так, один из осужденных к административному аресту находился в ИВС 25 суток, он ни разу не видел солнца. Мы указывали, что в “подвалах” нет канализации, в камерах биотуалет. Такие условия — это пытки при некачественной вентиляции и скученности».

Веронику много раз задерживали за то, что она гуляла по пешеходке — в Пинске так называют пешеходную улицу Ленина: «Скажу так: я здесь живу, я ходила, хожу и буду ходить. Те, кто еще гуляют, не боятся уже ничего. Они гуляли и будут гулять. Мы сейчас переживаем сильный стресс. Известно, что под его воздействием можно замереть, бежать или сражаться. Я боюсь зарекаться, потому что у меня дети, но для меня побег, эмиграция — самый крайний шаг. Я сейчас живу и хочу жить на земле, где родились мои предки. Замереть и смотреть на происходящее тихо я не могу. Поэтому я сражаюсь так, как могу».

«Прессинг сильный, но люди действуют, — сказала Вероника Иванова. — Энергия сдавлена, но это то же самое, что сдавленная пружина. Сила действия равна силе противодействия».