«Рабочие взяли крепких ребят и перекрыли трамвайное движение»

История одной из самых массовых забастовок белорусских рабочих.

Зима уже успела умереть и расплавиться, провисшее от снегов небо медленно оттаивало и поднималось выше, становилось светлее и прозрачнее. Завод закипал, греясь под устремленными на него лучами. Сперва он просто шумел, потом трясся, как маленькая кастрюлька на слишком большом огне, дрожь становилась все сильнее, пока крышка не слетела, а по территории не разлилась пена из тысячи человек. Рабочие с горячими головами и грязными от мазута руками потекли по территории и быстро превратились в бурлящий поток лавы, утопивший в себе улицу. Завод буркнул, чихнул и остановился. Следом от оседающей в пустых цехах пыли закашляли и другие белорусские предприятия. Так началась одна из самых массовых забастовок рабочих, произошедших в нашей стране, пишет onliner.by.

Власти бросили соду в уксус (колы и ментоса у них тогда не было)

Крадущаяся свобода щекотала кожу, а в желудке урчало от подступающих трудных времен. Власти уже провели первый этап хитрой денежной реформы, заставив народ сдать крупные купюры старого образца. Один человек мог обменять не больше тысячи рублей, а выделили для этого всего три дня. Белорусы были откровенно раскулачены, но выдержали.

К апрелю 1991-го вечно умирающая старуха Экономика в сговоре с постепенно терявшими силу властями перешла ко второму этапу своего коварного плана по собственному спасению: цены выросли одним махом, как соседский подросток. Хлеб подорожал в три раза, говядина — в три с половиной, школьная форма — почти в пять. Не сдалась только водка — так власти рисковать не могли.

Первые несколько дней было относительно тихо: людям нужно было своими расширившимися до предела глазами увидеть новые цены. Белорус трижды посмотрел на варенку по 7, попробовал обед за 3,12 (он был все тем же) и твердой рукой нажал «стоп» на старом станке. Так началось противостояние, в итог которого сегодня непросто поверить.

Рабочие взяли крепких ребят и перекрыли трамвайное движение

Раннее апрельское солнце уже облизывало высокие стены Минского электротехнического завода им. Козлова. Старший мастер Петр Борисов был в цеху, когда его коллеги стали обсуждать бьющие по карману цены. К расшумевшимся рабочим пришли представители администрации, но диалога не получилось: руководство заявило, что повышения зарплат ждать не стоит. После этих слов белорусы спонтанно оставили рабочие места и вышли через проходную.

Поддержать забастовку решили все или практически все. Заводчане просто не могли себе позволить мириться с такими ценами: оклад инженера составлял 115 рублей, мастера — примерно 150, в то время как школьная форма обходилась в 123 рубля, а мужской костюм — в 363.

Работники предприятия организованно заняли улицу Козлова, несколько человек забрались на остановившийся трамвай. Люди заявили, что не вернутся на рабочие места, пока не будут выполнены их требования. Главное из них — повышение зарплат. Вскоре к рабочим электротехнического присоединились сотрудники завода автоматических линий, а позже и работники тракторного.

Говорят, в городе случился транспортный коллапс, хотя протестующие только начали выходить на улицы.

Мы встречаемся с Петром Борисовым у проходной завода. С тех пор он успел стать Петром Петровичем. Проходная все та же, да и трамваи не слишком изменились. Я спрашиваю, почему их завод решился выйти первым. Заводчанин испытывает неловкость, но все же отвечает.

— Пусть не обижаются другие заводы, но чтобы работать на электротехническом, нужны люди более образованные: у нас думающих всегда было больше. В то же время завод был в хвосте по зарплатам, поэтому нам было тяжелее. А еще было несколько активистов, которые до этого уже участвовали в рабочих движениях. Они прошлись по цехам и собрали людей. Все очень быстро было организовано, — говорит Петр Петрович. — На заводе организовали стачком, который возглавил Георгий Кобусь, а после 5 апреля появился и городской стачком.

В этот день завод не работал. Люди сформулировали требования и передали их руководству, пообещав, что вернутся на рабочие места, дав начальству время для рассмотрения предложений. На следующий день они действительно стали за станки, вот только цепная реакция уже была запущена.

— Третьего числа на заводе был сформирован стачечный комитет, который мог направлять забастовку, — вспоминает Петр Петрович. — А на следующий день нам приходилось сдерживать людей на заводе, потому что мы дали обещание. Но все остальные заводы уже знали о том, что мы вышли, и в этот день все двинули на площадь.

Посмотрите на историю Беларуси: это постоянные восстания, забастовки, движения и тому подобное. Клеймо, которое нам повесили, — оно неверное. Будь мы «памяркоўнымi», оккупанты бы здесь были и сегодня. Откуда партизанское движение у «памяркоўных» людей? Мы очень свободолюбивая нация.

Десятки (а то и сотни) тысяч человек вышли на площадь

Город гудел. Рабочие покидали свои муравейники и ровными шеренгами выдвигались в сторону центра города. Кто-то под шумок ушел на пиво, кто-то остался в цехах, но большинство заводчан отправились на площадь Ленина, которая позже стала площадью Независимости. Говорят, только с «Интеграла» пришло около 30 тысяч человек.

Михаил Маринич работал слесарем механосборочных работ на Минском автозаводе и получал солидные для тех времен 330 рублей, но и этого было мало для того, чтобы не обращать внимания на новые цены.

— На площади у одного милиционера был большой мегафон, мы попросили одолжить его нам — он дал. Мы залезли на трибуну, где стоит Ленин, и оттуда обращались к коллегам.

Потом нам привезли машину с колонками, дали микрофон. К нам вышел Кебич и попытался обратиться к людям, но его просто освистали. Он махнул рукой и ушел, — вспоминает Михаил Митрофанович.

Позже на площади появилась импровизированная сцена, а бастующие потребовали каждый день выделять им эфирное время на телевидении. Власти согласились.

— Пятого числа мы вернулись в цеха и начали формировать стачком. К концу недели подготовили четкие требования — всего 12 пунктов: отставка правительства и Верховного совета, повышение зарплат, обеспечение спецодеждой и так далее. Часть требований выполнили сразу, поэтому работу мы не оставляли, но заявили, что прекратим, если в условленный срок не будут выполнены остальные, — продолжает Михаил Митрофанович.

Заводчане говорят, что к забастовкам тогда присоединились все минские предприятия. Вечером народ расходился по домам, а утром возвращался на площадь. Акции протеста то разгорались, то остывали до температуры присыпанного пеплом угля, но продолжались. К стачке стали присоединяться заводчане из других городов, а до Минска пешком добрались шахтеры из Солигорска.

В стране могла произойти революция, но разгонов не было

Владимир Шиенок переоделся в штатское и вместе с колонной пошел к центру города. Ему было всего 34 года, но к этому моменту он уже защитил диссертацию и стал заместителем начальника кафедры оперативно-разыскной деятельности — самой закрытой милицейской кафедры в Академии МВД. Силовик был на протестах в Армении, Нагорном Карабахе. Прийдя на площадь в Минске, он был сильно удивлен количеством протестующих.

— Кто-то говорит про десятки тысяч, кто-то — про сто тысяч. Но устраивать разгоны было нельзя, и мы это понимали, — говорит Владимир Петрович. Профессор Шиенок добавляет, что в МВД ждали забастовок: к этому страна шла довольно долго.

— Нас готовили. Руководство КПСС делало много дурных шагов, — вспоминает Владимир Петрович. — Чтобы вы понимали, в центральном табачном магазине иногда невозможно было купить сигарет: я помню, как люди стояли в очереди за нерезанными сигаретами — метровыми такими палками. На заправках не было бензина, даже алкоголь пропал с прилавков, постоянно падал уровень жизни — это был кумулятивный эффект.

В то же время Беларусь была самой советской из республик, и в самой плохой ситуации оказались те люди, которые были честными, преданными. «Гибким» было хорошо всегда, а простому народу стало сложно.

Я хорошо помню, как шел с колонной. Я тогда сам вызвался, чтобы посмотреть на это своими глазами. Надел курточку и пошел.

Идут «коробки» крепких мужиков в робах, идут молча, без лозунгов, без криков. Если бы мы устроили разгон, страна бы утонула в крови. Революция бы случилась? Да, конечно. Если бы тогда тронули рабочих, пришлось бы войска вводить, стрелять.

Владимир Петрович говорит, что милицию на улицы не выводили не из-за неподготовленности, как считали многие, а только из соображений безопасности: все бы закончилось плохо.

В прессе тех времен силовики действительно высказывались максимально демократично. Вот цитата начальника подразделения общественных связей КГБ Гейдича, опубликованная в «Народной газете» в апреле 1991-го: «Что касается органов государственной безопасности, то они также озабочены бедственным положением экономики в республике, резким понижением уровня жизни, нестабильностью в обществе […] Мы плоть народа и свое назначение видим в защите его интересов. Вместе с тем, считаем, что митинги, демонстрации и забастовки не улучшат нашу жизнь».

Я спрашиваю профессора Шиенка о его личном отношении к апрельским событиям. Он говорит, что как человек прекрасно понимал требования рабочих и радовался тому, что белорусы становились на путь национального возрождения, к которому вели многочисленные события тех лет. К тому же властям тогда не верили даже силовики.

— Реакция властей была просто ни о чем. Людей уже выворачивало от идеологов и парткомов. Властям больше не верили. По прессе тех лет можно проследить, как они пытались бороться с забастовками на идеологическом уровне, но это все детский сад, — считает милиционер в отставке.

Протестующие захватили железнодорожный узел в Орше

Забастовки длились несколько недель. Одни заводы возвращались к работе, другие выходили на площадь. Кто-то решил устроить «итальянку» и просто сидел на конвейерах. Но самая громкая акция прошла 24 апреля, когда было парализовано железнодорожное сообщение в районе оршанского вокзала.

Несколько тысяч человек выстроились на рельсах и отказались уходить, пока требования рабочих не будут выполнены.

Говорят, тогда готовился вариант силового разгона, но до этого не дошло, хотя протестующие не пропускали поезда целые сутки.

Уже на следующий день правительство пошло на переговоры со стачкомом и согласилось выполнить экономические требования: зарплаты повысили, бастующим пообещали выплатить компенсацию за апрель. Забастовка закончилась.

Политические требования бастующих, конечно, выполнены не были. Петр Петрович считает, что они в принципе были лишними.

— Мы изначально говорили только об экономических требованиях — политика мало интересовала рабочих. Честно говоря, 90% моих коллег вообще не знали, что это за флаг такой у БНФ и что они делают вместе с нами, — отметил собеседник.

Чего добились бастующие?

Репрессий и наказаний за забастовками не последовало. Рабочие вспоминают, как в Орше пытались судить одного из организаторов акции на железнодорожном вокзале, но здание суда тут же окружили протестующие — обвиняемый просто встал со скамьи подсудимых и отправился домой.

С предприятий никого не уволили — во всяком случае, громких историй никто не припомнит. Завод имени Козлова вскоре подписал коллективный договор, рабочим увеличили количество отпускных дней, повысили зарплату.

— После того как наши требования выполнили, люди работали очень хорошо. И это главная заслуга тех забастовок: люди почувствовали, что их могут слушать.

Мы с самого начала заявили руководству, что готовы работать даже по субботам, чтобы выполнить апрельский план и заработать себе на хлеб, если правительство пойдет нам навстречу, — говорит Петр Петрович.

На Минском автозаводе все тоже закончилось хорошо: там был создан стачком, который заседал все лето, а потом на базе стачкома был создан Свободный профсоюз работников МАЗа.

— Нам выделили помещение, поставили телефон с бесплатной связью — создали все условия, — вспоминает Михаил Митрофанович. — Буквально за год профсоюз вырос до тысячи человек, а в 1996 году, когда меня избрали председателем, там было где-то 1300 человек. Это был серьезный шаг для рабочих.

Те забастовки не прошли бесследно. Мы почувствовали, что нас могут услышать.