«Примкнула к стачке, чтобы мои налоги не шли на покупку дубинок»

Как глава цехового комитета официального профсоюза стала одним из лидеров сопротивления в Новополоцке.

Ирина Лучинович, председатель цехового комитета Белхимпрофсоюза, который входит в провластную Федерацию профсоюзов Беларуси, в начале февраля присоединилась к общенациональной стачке. Она не согласна с насилием, которое происходит в стране. Что ее возмущает сильнее всего, о поддержке близких и как планирует жить дальше – жительница Новополоцка рассказала «Салідарнасці».

В Белхимпрофсоюзе Ирина с 18 лет, с 2008-го – председатель полимировской первички. Присоединиться к стачке Лучинович сподвигли три основных момента. В середине лета ее шокировало, как председатель ФПБ вещает, что каждый член профсоюза поддерживает кандидата в президенты Лукашенко. После выборов возмущало происходящее насилие.

– Следующий момент – приостановление важного пункта коллективного договора. Это случилось 4 ноября, – рассказывает Ирина, поясняя, что раньше, если работник отсутствовал на рабочем месте без уважительной причины, то наниматель мог его уволить только с согласия профсоюза. – Нас 7 миллиардов на планете, все мы разные. Профком пытался понять каждого и нередко давал человеку второй шанс. В ноябре действие этого пункта коллективного договора приостановили. Я объясняю это тем, что в таком случае легко и просто увольнять неугодных, в том числе присоединяющихся к стачке.

Считаю это ужасной несправедливостью. Люди, которые призваны защищать права и свободы своих избирателей, просто предали их интересы.

Третьим ударом для меня стало убийство Ромы Бондаренко. Тогда я поняла, что больше не могу молчать. Что что-то нужно делать. Я разговаривала со своими работниками, но страх проникал в сердца людей с каждым днем все сильнее. Плюс очень мощно давил наниматель. А ведь у всех семьи, дети, их надо кормить. И людям приходилось поступаться совестью. Народ ведь реально всё понимает. И народ против. Но многие молчат и опускают глаза из страха.

Люди много лет привыкали бояться. Я, конечно, давно замечала и была не согласна с потребительским отношением к рабочему классу со стороны нанимателя, руководителей подразделений. Пусть мы плохим словом вспоминаем сейчас застойные времена, но раньше «рабочий» звучало гордо. А сейчас человека труда попросту используют. Хотя должно быть понятно, что и руководители, и сотрудники заводоуправлений, и охрана завода имеют свои рабочие места, пока рабочий человек производит продукцию.

Лучинович рассказывает, что как только началась предвыборная кампания, стало понятно, что на людей будут давить. Отслеживали тех, кто ходил на встречу с Тихановской, на собраниях проводили агитационную работу.

– Идеологическая обработка шла полным ходом. Человек не чувствовал не то что свободы политической, но и рабочая обстановка накалялась, – поясняет Ирина. И это, конечно, возмущало. Председатель цехового комитета должен защищать права и свободы своих избирателей, трудовые права и свободы рабочих.

9 августа я подходила к избирательному участку в ожидании протокола в 8 часов вечера, потом в 9, 10, 12... Плевком в душу стало то, что они даже протокол не вывесили...

Ирина присоединилась к стачке 5 февраля. На вопрос, почему так поздно, Ирина поясняет, что все это время она созревала.

– Последней каплей стало письмо, инициированное ФПБ. Его спустили на БХП, на мой профсоюз. Это письмо в Евросоюз с просьбой отменить санкции якобы инициировали работники. С таким посылом, что мы хотим работать… Но дело в том, что санкции распространяются не на нас, не на заводы и рабочих, мы все знаем, на кого распространяются санкции. На мой взгляд, это противное, лживое письмо. Дана была команда собирать подписи. Когда я не стала этого делать, на меня начали давить. Делалось хитро, без прямых угроз, с пояснением «вдруг ты записываешь наш разговор…»

Две недели Ирина ходила на работу, как на квест. Хотели перевести на другое рабочее место, заменить на более покладистого председателя цехового комитета. Но этого сделано не было, поскольку Лучинович пользуется поддержкой коллектива.

– Возможно, я покажусь наивной, но все это время, до последнего года, я считала, что делаю нужное хорошее дело, помогаю своим работникам. Я просто не сталкивалась с политикой и с тем, что надо противостоять нанимателю очень яро и открыто. Значит, я не знала правил игры. И только сейчас поняла, что Белхимпрофсоюз способен действовать только в узко отведенном ему сегменте...

Были и те, кто не понимал, в чем вопрос. В подписи под письмом за отмену санкций? Так один голос ничего не решает, подпиши – и все.

– А я не могу – это как крестик с себя снять или как маму предать, – поясняет Ирина свою позицию. – Я не могу поступиться тем, что у меня в голове и в сердце. Понимала, что на моей стороне правда, может быть не сила, но правда точно. В какой-то момент я просто больше не смогла. При том, что на профсоюзной должности я не поступалась своей совестью, но должна была находить способы, чтобы избежать наказания или прямой конфронтации с руководителями. Мне нужно было постоянно думать: как так им отказать, чтобы сохранить чувство собственного достоинства и совесть? Это очень напрягает.

Жить честной жизнью легче и приятнее, чем постоянно искать какие-то ходы. Захотелось примкнуть к общенациональной стачке, потому что я понимала, что присоединюсь к умным и честным людям, которые сопротивляются несправедливости. Не сопротивляться для меня стало равно безволию. А я не такая.

Ирина понимала, что, уйдя в стачку – как минимум провоцирует конфликт с БХП, как максимум – теряет работу, хорошую зарплату.

– Я это сделала, чтобы на мои налоги не покупали дубинки...

После того, как Лучинович перестала ходить на работу, представители профсоюза с ней пока не связывались. Ирину помимо большого количества коллег, друзей и знакомых поддержали и два самых близких человека.

– Мой муж сказал, что всегда будет на моей стороне. Но я очень боялась реакции мамы. Она – пенсионерка, пожилой человек. Я думала, разговор будет сложный: она испугается, что я осталась без денег…

Мама позвонила мне в день ухода в стачку. В тот момент я не очень могла разговаривать, предполагая, что беседа будет не из легких, сказала: «Мама, давай потом…» Она лишь ответила: «Давай, но я должна сказать тебе три слова – я тебя поддерживаю».

И для меня это стало таким облегчением – я поняла, что все не зря. Меня поддержали муж и мать, и это стоит всего золота мира.