Глава Кремля всерьез озабочен упадком своей власти.
С тех пор как Владимир Путин пришел к власти в 2000 году, в России наблюдалось несколько волн народных волнений. В 2005‑м протестовали против пенсионной реформы, а в 2011—2012 годах тысячи москвичей выходили на демонстрации против явно сфальсифицированных выборов, благодаря которым Путин вернулся на президентский пост после недолгого периода работы премьер-министром. В ходе всех этих событий Путин доказал, что он политически пуленепробиваем.
Однако сейчас страну охватила новая волна протестов, и есть веские причины полагать, что на этот раз все может быть иначе. Путин становится все более репрессивным и невосприимчивым к общественному мнению. Запершись в изолированных дворцах, он превратился, по выражению оппозиционного лидера Алексея Навального, в «деда в бункере». Несмотря на покушение Кремля на его жизнь в прошлом году, Навальный недавно опубликовал полный обвинений документальный фильм, в котором утверждается, что Путин направил свои незаконные доходы на строительство огромного секретного дворца на берегу Чёрного моря.
Следующее большое политическое испытание ждет Путина в сентябре, когда в России пройдут выборы в Госдуму. Ничего значимого своему народу Путин предложить не может. В течение первых президентских сроков он пользовался выгодами уверенного экономического роста в среднем на 7% в год, но сейчас под его руководством экономика стагнирует. ВВП России, достигнув в 2013‑м пикового значения $ 2,3 трлн, с тех пор упал до $ 1,5 трлн. Всего за четыре года (2014−2017) уровень жизнь в стране снизился на 12,4%. В 2018—2019 годах он оставался стабилен, но в 2020‑м снова начал падать.
Путин уже давно опирается на российских потребителей как на главного гаранта своих амбиций и мании величия. И несмотря на это, в 2018‑м, после резкого спада личных располагаемых доходов, он ударил по российским домохозяйствам драконовской пенсионной реформой, которая была настолько плохо воспринята, что привела к падению его рейтинга популярности. Сегодня, как рассказывают мне российские экономисты Владимир Милов и Сергей Гуриев, россияне быстро теряют сбережения после шести лет политики жесткой бюджетной экономии.
Есть три главные причины экономической стагнации в РФ: авторитарная клептократия Путина, западные санкции и низкие цены на нефть.
Первый фактор выглядит важнейшим. Поначалу Путин пользовался выгодами реформ либерализации, проводившихся в 1990‑е при его предшественнике, президенте Борисе Ельцине, и исполнявшем обязанности премьер-министра Егоре Гайдаре. Однако консолидировав власть, установил контроль над судами, чтобы начать захват прибыльных частных предприятий, которые затем передал своим «друзьям» из Санкт-Петербурга.
Российские чиновники называют западные санкции неэффективными, но вместе с тем постоянно жалуются на них. Это противоречие не должно смущать, эффект санкций легко измерить. В конце 2013‑го Центральный банк РФ оценивал общую сумму иностранной задолженности страны в $ 729 млрд. В конце 2020‑го эта цифра упала до $ 470 млрд, в то время как другие развивающиеся страны увеличили свой иностранный долг примерно в таких же пропорциях. Это означает, что за годы действия санкций Россия вынуждена была отказаться от $ 259 млрд внешних кредитов, которые в ином случае могли бы пойти на инвестиции и, следовательно, повышение экономического роста.
Отчаянно стараясь избежать обвинений в ослаблении экономики, Путин ухватился за обвал цен на нефть, говоря только об этом. Однако вместе с тем по‑прежнему ничего не делает для диверсификации источников роста российской экономики. Россия — это абсолютно нефтяное государство, где курс валюты и объемы экспорта и импорта падают, как только падают цены на нефть.
Хуже того — те два фактора, которые Путин предпочитает игнорировать (клептократия и провоцирующая санкции внешняя политика), все сильнее отпугивают иностранных инвесторов. В период с 2014 по 2019 годы ежегодный чистый приток прямых иностранных инвестиций в Россию в среднем не достигал и 1,5% ВВП — это незначительная цифра, особенно в сравнении с предыдущим пятилетним периодом, когда она была примерно вдвое выше.
Если посмотреть на Путина с этой точки зрения, его легко понять. Он озабочен в первую очередь сохранением своей власти, чего достигает путем обогащения — собственного и своих друзей, а также благодаря геополитическому позерству. И здесь он пожинает плоды двух былых успехов — войны в Грузии в августе 2008 года и аннексии Крыма в марте 2014 года.
Согласно опросам «Левада-центра», независимого российского аналитического центра, популярность Путина достигла рекордного уровня 88% сразу после грузинского конфликта и поднялась до сравнимых высот вновь после марта 2014 года. Но за последние три года она упала с более чем 80% до 64%, при этом доверие общества к Путину снизилось до половины этого уровня.
Россия раскололась. Либеральная треть населения выступает против Путина, другая треть его поддерживает, а оставшаяся треть безразлична. Вопрос в том, когда эти молчуны наконец развернутся против режима. Если исходить из того, что большинство — разумные оппортунисты, можно предположить, что это произойдет сразу, как только они решат, что Путин уже проиграл.
Тем не менее, несмотря на все более отчаянное внутреннее положение, Путин, по сути, ничего не делает, чтобы умиротворить общество. Прошлым летом он издал указ «О национальных целях развития России до 2030 года», но этот документ оказался гораздо менее содержательным, чем следует из его названия.
Усугубляя положение, он пообещал обеспечить «устойчивый рост доходов населения и уровня пенсионного обеспечения не ниже инфляции». Это означает, что в Кремле не предвидят какого‑либо повышения уровня жизни в течение следующего десятилетия. Очевидно, что Путин уже даже не пытается скрыть тот факт, что его единственной заботой стало сохранение режима.
Россия переживает не только экономический и технологический, но и демографический упадок. В прошлом году ее население сократилось почти на 700 тысяч человек, что в немалой мере вызвано эмиграцией высококвалифицированной молодежи. Это явный признак того, что путинская Россия гораздо неустойчивее, чем полагает большинство.
Андерс Аслунд, Atlantic Council