Год вируса

Год назад Россия ввела локдаун, и значительная часть ограничений не снята до сих пор.

Проявилась та же закономерность, что и в любом российском историческом опыте; сформулировал ее когда-то еще Солженицын: «Даже самые емкие из нас способны объять лишь ту часть правды, в которую ткнулись собственным рылом». Если посадили не тебя, а соседа – может, и не было никаких репрессий. Если ты лично процветал в девяностые, то девяностые были отличным временем. Если ты и родня не переболели, то и нет никакого ковида, все это способ надавить на Европу или Китай, закрыть границы и т.д. (а вакцинирование – вообще чипирование; и кто-то верит, как ни странно).

Переболевшие получили горький новый опыт, стали внимательнее относиться к чужим проблемам и собственным симптомам, уважают медиков, вообще вспомнили, что жизнь и смерть – не шутки и что многие надуманные проблемы на фоне реальной тяжелой болезни перестают существовать. Те, кто потерял родственников, научились ценить любые проявления милосердия и заботы. Те, кто работал волонтером, с радостью убедились, что среди всеобщего растления еще возможно быть людьми, и это гораздо приятней, чем сплачиваться в ненависти. Многим пандемия, как война, вернула нормальную этику – правила взаимопомощи, а не доминирования, солидарности, а не науськивания.

Однако те, кого пандемия не затронула никак, на нее и не отреагировали. То есть понятно, что многие освоили Zoom, оценили преимущества заочного обучения, многим вообще стало труднее, чем прежде, отрываться от дивана… Все вещи, которые пандемия отменила – заграница, театры, концерты, рестораны, дружеское общение, – интересны сравнительно небольшой части россиян, ибо три четверти населения никогда не имели загранпаспорта, а четверть не бывали в театре. Думаю, и в рестораны ходят не более трети. Так что никакого влияния на общество – ни нравственного, ни социального – вирус не оказал вовсе. Если не считать тех двух миллионов, которые переболели, и их родственников. И отсюда печальный вывод: осуществить в России какие-либо перемены можно будет лишь тогда, когда текущие ее проблемы коснутся как минимум половины населения. Однако живет это население так, что ухудшать его положение особенно в общем и некуда.

Так что вся надежда на иммунитет – переболевшие агрессивным путинизмом в острой форме его, как видим, тоже получают и даже начинают что-то понимать. Но ведь им болеют те же два миллиона, а остальным просто плевать на все. Это тоже лечится, конечно, но катастрофой такого масштаба, что поневоле задумаешься – стоит ли исцеляться такой ценой.

Дмитрий Быков, «Собеседник»