Беларусь жива!

Важен резонанс совокупных усилий.

Существуют разные виды терпения. Может быть терпение смиренное, когда безропотно принимаешь гнетущие обстоятельства, даже если подспудно с ними не согласен. А может быть терпение выжидательное, когда постоянно обдумываешь происходящее, и когда сохраняется надежда — обращенность к возможности другого будущего.

Первому виду терпения «предел» не свойствен, это путь покорного выживания, «несмотря ни на что». Во втором случае вопрос о «пределе» — это вопрос о целесообразности и способе перехода от терпения к решительным действиям.

Но я хотела бы подчеркнуть, что можно выйти из состояния выжидательного терпения, не перестав при этом придерживаться политики ненасилия, которую считаю единственно правильной. Целесообразными же можно назвать действия, подготовленные и тактически, и стратегически.

Что касается срока («сколько могут терпеть?»), то стоит вспомнить пример польской «Солидарности». Нужно постараться не падать духом из-за того, что мы вступили в фазу выжидательного терпения; главное, чтобы оно не деформировалось в смиренное.

Люди терпят нечто большее, чем несправедливость. Речь идет о презрении к нашей жизни — к тому, что Мы есть как живое многоголосие. Оно раздражает власть, вызывает у нее отторжение.

Мы вынуждены жить в условиях непризнания нас как граждан — как zoon politikon. Сторонников перемен определили как врагов, от которых надо зачистить территорию. Поэтому категории несправедливости недостаточно.

Если несправедливость становится «новой нормальностью», это означает, что люди, которые образуют уязвимую группу («змагары»), в принципе воспринимаются властью как менее ценные. Это принижение в ценности распространяется на каждого/каждую как живую личность.

Поэтому так больно наблюдать, как на новых фото с бчб-флагами люди закрывают лица, чтобы не быть опознанными. Это вынужденное самообезличивание является одним из самых страшных проявлений террора. Он запускает такие социальнопсихологические механизмы, противостоять которым очень трудно.

Да, все мы придавлены махиной насилия, физического, институционального, символического, и она набирает обороты именно тогда, когда жизнь людей перестает рассматриваться как ценная или как равноценная.

Но есть важное отличие нашей политической ситуации от сталинской эпохи. Легитимность Сталина была несомненной, коммунистическая идеология — безальтернативной, поэтому террор усваивался и распространялся как аутоиммунное образование — чудовищное, но «свое», питаемое коллективным жертвенно-героическим пафосом «строителей коммунизма».

У большинства же наших граждан сформировалась дистанция по отношению к правящему режиму. Люди не отождествляют себя с лукашенковским «мы» и терпят режим как вынужденное зло, не имеющее под собой необходимой легитимности, терпят как нечто глубоко чуждое. Именно в этой дистанции — залог будущей победы демократических сил.

Если люди будут поддерживать это расхождение, артикулировать его повсеместно, время нынешней власти закончится. Ухудшение экономической ситуации не играет здесь ключевой роли (возьмите для примера падение режима Чаушеску). Важен резонанс совокупных усилий.

И мы видим, что общество не смирилось: пользуясь языком Грамши, можно сказать, что идет позиционная война в медиа, а также маневренная акционистская война на улицах, в публичных местах, различных институциях.

Татьяна Шитцова, «Белорусы и рынок»