Во главе пяти королевств: Как Ягайло создал династию, владевшую половиной Европы

Великий князь Владислав Ягайло, безусловно, был любимцем судьбы.

Судьба дала ему власть, победы, семейное счастье. Ягайло не был невольником обстоятельств и событий, а сам создавал обстоятельства и влиял на события. Хорошо знал свои цели и пути для достижения их. Когда нужно было, осторожничал и хитрил. А когда нет — действовал решительно и проявлял мужество.

Двойственность Ягайлы способствовала самым разным оценкам его жизни — от резко негативных до возвышенных панегириков.

Посад властителя Великого Княжества Литовского и Русского Ольгерд в 1377 году передал своему любимчику Ягайле, потому что он «превосходил своих братьев в отношении к жизни и привычках», как отмечал польский хронист Ян Длугош. Этот выбор поддержали бояре и паны. Только старшие сыновья от первой жены Ольгерда Марии Витебской посчитали себя обделенными. Полоцкий князь Андрей Ольгердович не признал власти Ягайлы и уехал в Москву. По его просьбе московский князь Дмитрий Иванович в 1378 году совершил поход на Стародуб и Трубчевск, которые сдал ему — еще один сын Ольгерда от Марии — князь Дмитрий Ольгердович.

Ягайле нужно было укреплять свою власть. Для этого он был готов на любые жертвы, на хитрость и коварство. Самым опасным для себя противником Ягайло считал дядю — трокского князя Кейстута. По словам его сына Витовта, Кейстут был опекуном Ягайлы, пока тот «не вырос и люди не привыкли к нему». А это свидетельствует о том, что Ягайло в юном возрасте стал великим князем (польский историк В. Василевский считал, что он родился в 1362–1363 годах).

Может быть, Ягайло опасался большого авторитета Кейстута и подозревал его в намерении стать великим князем. Крестоносцы умело использовали опасения Ягайлы. Слали письма его матери Ульяне, в которых писали, что «…это бешеная собака Кейстут не только против всего христианства, но и против Литвы вынашивает коварные замыслы. Особенно же (как уже и раньше мы доносили вашей милости) этот подлый человек мечтает овладеть всей литовской страной, думая каждый день, каким образом погубить вашего очень славного сына Ягайлу, оторвать от него всех подданных, забрать все земли и подчинить себе все княжества». Хитрая и властолюбивая Ульяна убедила сына в правдивости орденских наговоров, что и заставило его первым нанести удар. Действовал он через боярина Войдилу, которому отдал Лиду и которого женил на своей сестре Марии, чем оскорбил родовое достоинство Гедиминовичей, в особенности Кейстута. «И быль тоть Войдило у великой моци у великого князя Ягайла. Почаль со немьци собе соймы чинити и записыватися грамотами противу великого князя Кестутия», — рассказывает «Летописец великих князей литовскых». Войдило от имени Ягайлы обещал в Риге ливонскому магистру Вильгельму Вримерсгеймскому нейтралитет в завоевании Трокского княжества. Побывал он и в Мальбурге, где договорился с великим магистром Винрихом фон Книппроде о встрече с Ягайлой.

Встреча состоялась в Давидишках, возле Городно. Вместо магистра приехал великий командор Элнер. А чтобы не вызвать подозрения у Кейстута, Ягайло устроил охоту и пригласил на нее Витовта. Пока они с Элнером охотились, Войдило и поверенный Ордена 1 июня 1380 года заключили тайный договор. «Великий князь обещает Тевтонскому ордену в Пруссии и Ливонии полное спокойствие и безопасность как землям, так и людям; если Орден пойдет войною на Кейстута либо его детей, а великий князь двинет в поле свои войска, то мир через это никак не нарушается, так как великий князь не будет допускать никакого военного столкновения с Орденом и никакой обиды орденским войскам причинять не будет. Пленные из орденского войска должны быть освобождены немедленно и без всякого выкупа. Если орденские ратники, по незнанию, нападут на владения великого князя и тем причинят ущерб и полон захватят, то через это мир не нарушается: таковые пленные отпускаются без всякого выкупа. Но дабы такое соглашение не обнаруживалось, надобно поступать так, чтобы со стороны думали, что за пленных выкуп уплачен». Это было предательство ради личных целей. Ягайло подло намеревался нанести Кейстуту удар в спину, да и Орден не лучше поступал. Хотя можно предположить, что ценой сепаратного договора с Орденом Ягайло хотел обезопасить свои земли от нападения крестоносцев и сосредоточить войска на востоке для похода на Москву.

В это же время Ягайло вступил в тайный союз с правителем Золотой Орды Мамаем. В 1380 году, когда Мамай пошел на Русь, Ягайло повел войско на объединение с ним. Но по непонятным причинам не дошел до Куликова поля, где 8 сентября произошла битва между русским и татарским войсками. Или проявил нерешительность, или руководствовался политическими соображениями — не давать возвыситься ни Москве, ни Орде? Но цели своей он достиг, вернул Трубчевск и Стародуб, не потеряв своих воинов. Этот поход Ягайлы описывается Никоновской летописью как его неудача. Рязанский князь Олег якобы прислал ему письмо с предложением выступить вместе с Мамаем против Дмитрия Ивановича. Ягайло послал Мамаю письмо, в котором просил покарать московского князя за «неправды», и договорился с Олегом Рязанским: «Княжение Московское разделим себе царевым велением надвое, это к Вилне, это к Рязани, и даст нам царь ярлыки и родом нашим по нас». В ответ Мамай якобы прислал Ягайле и Олегу грамоты: «Если хочете улуса моего, земли Русской, тем всем жалую вас, моих присяжников и улусников; но присягу имейте ко мне нелестную и встретите меня с своими силами, где успеете, чести ради величества моего». В августе 1380 года Ягайло выступил в поход на Русь. Он с войском остановился в Одоеве и ждал вестей от Олега Рязанского, а узнав, что тот «устрашился» Дмитрия, начал тужить: «Прелстился от друга своего Олега Рязанского! Почто вверился ему? Никогда раньше была Литва от Рязани учима; ныне почто я в безумие впал?» Но когда пришло известие о поражении Мамая, Ягайло спешно увел войско в Литву. Нет, в безумие он не впал, а действовал расчетливо с личной выгодой.

Ягайло не любил войн и, в отличие от своего отца, был невоинственным. «Никогда не предпочитал войну миру… и вообще неохотно начинал войны», — писал о нем хронист Длугош. Но положение великого князя вынуждало его браться за оружие. Мягкий и простоватый по характеру, Ягайло легко поддавался чужому влиянию. Эту его слабость позже заметят поляки, которые умело используют ее в своих целях. «Король, благодаря слабости своего ума и недостатка собственного духа во всех внешних и домашних делах, руководствовался не личной, а чужой волей», — отмечал Длугош.

В описываемое время Ягайло был еще неопытным юношей, с несложившимся характером, и его более увлекала охота, чем заботы о государстве. Он находился под влиянием своей матери, великой княгини Ульяны, которая преследовала свои родовые интересы. Вероятно, именно под давлением своей второй жены Ольгерд передал великокняжескую власть не старшему сыну от первой жены Марии Андрею Полоцкому, а именно Ягайле. Поэтому, кроме Кейстута, Ягайло опасался и своих сводных братьев — Андрея Полоцкого, Дмитрия Брянского, Константина Черниговского, Владимира Киевского, Федора Ратненского, под властью которых было более половины Великого Княжества Литовского — вся его русская сторона. А Ягайло мог реально опираться только на свои наследственные Кревский и Витебский уделы да искать союзников за границей. Против Кейстута он сговорился с Орденом, а вот против сводных братьев — с Золотой Ордой, которая считала украинские земли своим улусом, а ими как раз и владели Ольгердовичи от Марии Витебской.

Вероятно, Мамай обещал признать за Ягайлой украинские земли. Но решающее слово принадлежало Ульяне. Она была дочерью тверского князя Михаила Александровича, заклятого врага Москвы. Когда Ольгерд вынужден был отказаться поддержать Михаила, то он вошел в контакт с Мамаем. Это послужило предлогом для Дмитрия Ивановича поднять против Михаила русских князей. «Сколько раз он, — говорили они, — приводил ратью зятя своего великого князя литовского Ольгерда Гедиминовича, сколько зла учинил христианам! А ныне вошел в согласие с Мамаем и со всей Мамаевой Ордой, а Мамай яростью дышит на всех нас». Михаил в 1375 году признал московского князя «своим братом старейшим», но ждал удобного момента избавиться от «братской» опеки. А дочь Ульяна, мать молодого великого князя литовского, уговорила сына поддержать Мамая и тем самым помочь своему отцу, а его деду восстановить самостоятельность Тверского княжества. Надо было, естественно, вернуть и отошедшие к Москве Трубчевск и Стародуб. Вот причины, заставившие Ягайлу заключить союз с Мамаем, а не желание «овладеть Москвой» — владением татарских ханов. Но, как видим, на помощь ему не пришел, выждал, кто победит, чтобы не упустить своей выгоды.

Вот в умении использовать благоприятные для себя обстоятельства, оставаясь в тени, и проявился политический талант Ягайлы. Где можно было достигнуть своих целей хитростью, интригами, он так и делал — хитрил, интриговал… и достигал своего.

Кейстут заподозрил племянника в предательстве. Орденские войска нападали на земли Трокского княжества и не трогали великокняжеские, что и вызывало подозрение. Когда об измене Ягайлы Кейстута предупредил его кум остеродский командор Куно Либштейн, он решил удостовериться в этом. По просьбе Кейстута Ягайло должен был помочь ему в овладении замка Байербург. Но Ягайло не привел войско, а прислал небольшой отряд. А предупрежденные им крестоносцы пришли на выручку Байербургу.

Следующий поступок племянника окончательно рассеял у Кейстута сомнения в его сговоре с Орденом. Ягайло задумал овладеть Полоцком. Полочане не хотели принимать на княжение брата Ягайлы Скиргайлу [37]. Посадили на лошадь задом наперед и выпроводили под смех и свист из города. Ягайло дал брату войско, и тот вместе с ливонскими рыцарями осадил Полоцк. Кейстут, убедившись в сговоре племянника с крестоносцами, в 1381 году захватил Вильно. В канцелярии найдены были грамоты — договоры Ягайлы с Орденом. Тайное стало явным — Ягайло готовил гибель Кейстуту и его семье. Новый правитель не покарал племянника. Ягайло поклялся Кейстуту, «што николи противу его не стояти, а вьсе у воли его быти во всемь». Благородный Кейстут поверил в клятву племянника, оставил ему его наследственные владения — Крево и Витебск и отпустил вместе с матерью и братьями в Крево. Но Ягайло не собирался хранить клятву. Вновь тайно обратился к Ордену. В Ригу из Крево от Ягайлы поехал самый младший Ольгердович — Свидригайло, что не вызвало подозрений у Кейстута.

Как видно, для достижения своей цели Ягайло использовал даже своего малолетнего брата, подвергая его смертельной опасности. Видимо, он не задумывался над этим и позже отплатил брату черной неблагодарностью, сломал ему жизнь.

Свидригайло выполнил наказ брата, передал ливонскому магистру чистую грамоту с подвешенной печатью Ягайлы. Орден мог вписать в грамоту свои условия. Дальше за дело взялся Скиргайло, который приехал в Ригу от Полоцка. Скиргайло привез Ягайлову грамоту в Мальборг [39] к великому магистру. Орден за помощь требовал от Ягайлы крестить в течение четырех лет Литву и уступить Жемайтию. Скиргайло от имени Ягайлы согласился на орденские условия и подписал договор. Осталось ждать удобного случая для переворота. И он вскоре представился.

Не все братья Ягайлы склонились перед Кейстутом. Новгород-Северский князь Дмитрий-Корибут отказался признать Кейстута великим князем. Кейстут приказал Ягайле выступить в поход на Новгород-Северский. А это было только ему на руку. Он начал открыто собирать войско в Витебске, вроде бы для похода на Корибута, а в самом деле для переворота. Старый князь ничего не заподозрил. Кейстута уважали и любили в Литве, и он не мог представить, что кто-то может посягать на его власть. Хитрого Войдилу, помощника Ягайлы в его коварных делах, Кейстут повесил. Казалось, что без него Ягайло ничего не предпримет, но у опального князя хватило коварства, чтобы усыпить бдительность Кейстута.

В мае 1382 года Кейстут отправился в поход на Северскую землю. Но Ягайло повел свое войско к Вильно, где заранее подготовил заговор среди виленских мещан и немецких переселенцев. Заговорщики захватили Вильно и ждали появления Ягайлы. А он тайно лесными дорогами привел 12 июня войско в столицу. Витовт, находившийся в Троках, не смог помешать ему.

Ягайло действовал быстро и решительно, дал знак крестоносцам выступать в поход, а сам 20 июля взял Троки, которые сдал ему гарнизон.

Под Троки вскоре пришли прусские и ливонские рыцари. Теперь перевес был на стороне Ягайлы, но он хотел избежать кровопролития: или боялся своего поражения, или хотел уберечь своих и Кейстутовых воинов от ненужной гибели. И, как обычно, использовал свое коварство. Когда Кейстут и Витовт 3 августа с пятитысячным войском подошли к Трокам и стали готовиться к битве, Ягайло послал князей и бояр к Витовту уговаривать его: «Князь великый Ягайло послаль нас к тобе, штобы еси уедьнал нас с отцемь своим, што быхомь держали свое, а вы бы свое, а бою бы межи нас не было, а крови пролития не вчинилося. Ты бы приехал ко брату своему князю великому Ягаилу, а мы правду даемь, штобы тобе чисто отъехати в рать свою, ачей бы межи вас был добрый конець», — рассказывает «Летописец великих князей литовскых». Поручился за брата и Скиргайло. Тогда Витовт поверил и приехал в лагерь к Ягайле. Видно, был Ягайло хорошим лицедеем, если сумел сыграть чувство раскаяния и убедить Витовта в искреннем желании помириться с Кейстутом. При этом он и поклялся не моргнув глазом. Как тут не поверить ему? Витовт и Скиргайло приехали к Кейстуту и уговорили его встретиться с Ягайлой. Скиргайло поклялся за брата и за себя.

Обманными обещаниями решить конфликт мирно Ягайло заманил Кейстута и Витовта в Вильно, а потом бросил их в подземелье Кревского замка. Кейстут был задушен. Сам Ягайло отказывался от своей причастности к смерти Кейстута и говорил, что тот покончил жизнь самоубийством. Вероятно, на убийство Кейстута его подтолкнули мать и Скиргайло, претендовавший на Троки. Вслед за этим Ягайло расправился с женой Кейстута Бирутой, которую утопили в реке, и двумя ее родственниками. Очередь была за Витовтом. Но Ягайло не решался. Он даже посетил двоюродного брата и позволил приходить в камеру его жене Анне. Именно с ее помощью Витовт, переодевшись в женскую одежду, убежал из неволи в Пруссию к крестоносцам. Когда великий магистр Конрад Цолльнер попросил Ягайлу простить Витовта, тот пренебрежительно ответил: «Это значило б согревать змею на своей груди».

Ягайло был зол на Орден и не преминул упрекнуть магистра за поддержку Витовта и мазовецкого князя Януша: «…но кажется удивительным и недостойным, что вы помогаете нашим врагам и неприятелям, в то время как мы обещали не только не мешать ни в чем один одному, но один одному помогать против всякого врага. Также просим вас, чтобы вы не старались перетянуть к себе жемайтов, ибо они поддались нам и любезному нашему брату Скиргайло; и без этого уже имеем мы много неприятностей от наших людей и от литвинов».

Ягайле было в чем упрекать Орден. Он не только принял его врага Витовта, но и дал деньги мазовецкому князю Янушу, который захватил Дрогичин, Сурож, Мельник. Хоть Ягайло в начале 1383 года совершил поход в Подляшье и вернул захваченные города (горожане сами их сдали ему), но он не чувствовал себя спокойно. Сторонники Витовта в самой Литве и Жемайтии беспокоили его. Коварство и обман по отношению к дяде и двоюродному брату принесли ему дурную славу вероломного правителя. Даже крестоносцы отвернулись от него. Ягайло не приехал на встречу с великим магистром Конрадом Цолльнером и не подтвердил свои обязательства перед Орденом, считая их необязательными для себя. Поэтому Орден 30 июня 1383 года объявил Ягайле войну. «Такая твоя дружба, которую ты предлагал нам взамен за наши услуги, но мы не можем уже дальше терпеть твое высокомерие и твою несправедливость. Знай же, Ягайло, ты и твои братья, что, не находя в тебе ни веры, ни верности, мы отказываем тебе в нашей дружбе и с тех времен, как убедились в твоем криводушии, никогда уже не будем с тобой в мире», — написал великий магистр.

Ягайло мог с сожалением понять, что сам стал инструментом в руках крестоносцев, устранил их злейшего врага Кейстута, предоставил им грабить Трокское княжество, выдал на расправу Жемайтию, а сейчас Орден разожжет огонь междоусобной войны между ним и Витовтом и вновь будет требовать от него уступок за мир. Вместо укрепления своей власти он добился ненадежного положения в стране, что даже в Вильно чувствовал себя в опасности. Пугала его и будущая война с Орденом. Поэтому Ягайло переехал с матерью в Витебск, подальше от опасного врага — крестоносцев, а оборону Литвы поручил Скиргайле.

Орден поддержал Витовта. Осенью 1383 года началась война. Крестоносцы совершили поход на Вильно, но не захватили столицу. Только теперь Ягайло понял, насколько опасен для него Витовт, ибо свои завоевательские планы крестоносцы выдавали за помощь законному наследнику Трокского княжества, желавшему вернуть отцовское наследство. Политическая мудрость подсказывала Ягайле забыть бывшую вражду и помириться с братом. Через тайных послов в 1384 году он предложил Витовту мир и обещал вернуть Трокское княжество. Витовт принял предложение. Ягайло вернул ему Трокское княжество, но сами Троки оставил Скиргайле, зато в придачу отдал Луцкое княжество. Вместе с Витовтом Ягайло взял и разрушил сильнейшую орденскую крепость Мариенвердер, построенную возле Ковно.

С этого времени судьба поведет Ягайлу от победы до победы к величию. В 1384 году к Ягайле в Крево приехали из Кракова польские паны. Поляки предложили ему посвататься к польской королеве Ядвиге и стать польским королем. В это время Польша переживала нелегкие времена.

Последний польский король из династии Пястров Казимир, прозванный Великим, умер в 1370 году, не оставив сыновей. Польский трон занял его преемник венгерский король Людовик. Наследницей Людовика была его старшая дочь Мария, жена чешского короля и бранденбургского маркграфа Сигизмунда. Поляки боялись утверждения на их троне германской династии, поэтому просили жену покойного Людовика, королеву Елизавету, отпустить в Польшу свою младшую дочь Ядвигу. Ее провозгласили королевой. Но так как Ядвига была обручена с австрийским герцогом Вильгельмом, то Польша в случае ее замужества с ним получила бы короля-немца и в конце концов была б «втелена» в Священную Римскую империю, а это означало политическую смерть страны.

Поляки забеспокоились, начали искать двенадцатилетней королеве выгодного для себя жениха. Выбор был невелик: Вильгельм, или слабоумный чешский король, или князь Земовит Мазовецкий из Пястов. Ни одна кандидатура не устраивала. Вилгельм — немец, поддерживает крестоносцев, Сигизмунд присоединит Польшу к Чешскому Королевству, нищий Земовит принесет только долги. Тогда среди некоторых польских панов и появилась мысль о кандидатуре великого князя литовского Ягайлы. Да, он пользовался дурной славой, его представляли диким и вероломным варваром, лентяем и чревоугодником, не способным к правлению, но у него были обширные земли, вот на них и польстились поляки. Завладеть через Ягайлу Литвой стало мечтой польских политиков. Можно было избавиться от страшных литвинских походов, а оружие Литвы направить против Ордена, отвоевать Поморье и Силезию. Простоватый Ягайло виделся идеальным правителем, которым можно было вертеть как угодно.

Ягайло до этого делал попытку жениться на дочери московского князя Дмитрия Ивановича — Софии. Тем самым в Восточной Европе мог сложиться мощный литовско-московский союз, направленный как против Ордена, так и против Орды. Но Дмитрий Иванович находился в «воле татарской», и в Орде этот союз не приветствовался. Поэтому Дмитрий Иванович потребовал от Ягайлы признать себя его «младшим братом» — подчиниться ему. На это, конечно, Ягайло не пошел. И вот Ягайле предлагали в жены польскую королеву, а в придачу и королевскую корону.

Сама королева противилась этому браку, хотела даже убежать из Краковского замка, но крепкие двери и стража надежно держали ее взаперти. Она любила Вильгельма и вот должна была пожертвовать своими чувствами ради желания панов. Убеждая, что это важно «для расширения и укрепления христианской веры», они склоняли королеву к браку с правителем Литвы.

Ягайло включился в борьбу за польскую корону. Он во главе войска опустошил земли своего конкурента Владислава Опатовского и сжег города Залихвост, Опатов и только чуть-чуть не дошел до Кракова.

Стало ясно, какого врага может обрести Польша в лице Ягайлы, не выбери его королем. А Ягайловы послы в Кракове обещали, что великий князь литовский «своими средствами и личными усилиями все потери и разорения, понесенные польской короной, что кем-то было оторвано или захвачено, вернет, освободит пленных поляков, заплатит 200 тысяч австрийскому герцогу и свои литовские и русские земли на вечные времена присоединит к короне польской державы». Никто из других кандидатов на трон ничего большего не смог бы пообещать. И на Краковском сейме в июне 1385 года Ягайлу выбрали королем. Правда, без единодушия. Нашлись те, кто хотел видеть королем деятельного и решительного Витовта. «Известно, что Ягайло — человек малого ума, простоватый, не подобен на короля. Куда более достоин короны Витовт, сын мужественного Кейстута. Лучше ему отдать Ядвигу и скипетр», — предложили его приверженцы. В ответ они услышали убедительный довод: «Что касается малого ума Ягайлы, то всем, конечно, об этом известно. Но именно благодаря его недалекому уму он будет более пригодным королем, чем Витовт, легко согласится на расширение льгот и прав шляхты». Этот довод и большие дары подкупили рьяных противников Ягайлы, и его выбрали королем.

Но крестоносцев нельзя было подкупить. Они в отчаянии пытались сорвать унию Польши и Литвы. Именно в это время в Ордене сочинили байку о том, что род Ягайлы происходит от слуги Гедимина, который, убив своего господина Витеня, женился на его жене и стал великим князем. Это черная сплетня поползла по свету. В ответ родилась легенда о римском происхождении литовской и жемайтской шляхты и самого Ягайлы из «поколеня з роду с Колюмнов», патрициев римских, прадед которого Витень был выбран после смерти Тройденя великим князем литовским. Так возникла самая загадочная легенда в истории Литвы о происхождении династии Гедиминовичей.

Трудно объяснить причины согласия Ягайлы стать польским королем. Одни историки видели в этом проявление властолюбия Ягайлы, другие — его политическую мудрость. Но, вероятно, все же политические причины были определяющими. Ягайло не мог отдать польскую корону своим противникам — австрийскому герцогу Вильгельму или мазовецкому князю Земовиту, поддерживающим Орден. Зато объединенными силами Польского Королевства и Великого Княжества Литовского и Русского можно было противостоять и Ордену, и другим внешним врагам.

14 августа 1385 года в Крево Ягайло и польская делегация подписали так называемую Кревскую унию. Этот документ — соглашение между Ягайлой и частью польских сановников, желавших видеть его польским королем и которых никто не уполномочил выступать от имени всего королевства. Языком современной юриспруденции этот договор можно назвать актом о намерениях. Грамота договора сохранилась без печатей, поэтому есть повод считать его поздним фальсификатом, а условия унии — сфабрикованными поляками с целью включить Великое Княжество в состав Польского Королевства. Ягайло обещал принять католичество, крестить Литву, присоединить ее к Польше, вернуть польских пленников, отвоевать у Ордена польские земли, заплатить матери Ядвиги, венгерской королеве Елизавете, 200 тысяч флоринов. Такое впечатление, что за корону Ягайло продал все, что мог продать, — свое государство, душу, честь… Или, может, он рассчитывал такими щедрыми обещаниями подкупить поляков? Обещания он давал именно такие, которые хотели от него услышать, но не исполнял их. Подобная хитрая политика не раз приносила ему плоды.

18 февраля 1386 года в Кракове Ягайло и Ядвига обвенчались, а 4 марта он короновался и стал польским королем под именем Владислав II, которое дали ему при крещении в католичество.

Впечатление от нового короля у поляков было двоякое: одни хвалили его, а другие ругали. Противоречиво описывает Ягайлу и Ян Длугош. «Роста он был среднего, лицо имел вытянутое, худое, к подбородку чуть суженное. Голова была маленькая, продолговатая, почти вся лысая…; глаза черные и маленькие, неспокойного взгляда, всегда бегающие; уши большие, голос грубый, речь быстрая, фигура стройная, но щуплая, шея долгая. Испытания, холод, бури и метели очень терпеливо переносил. Спать и нежиться в постели любил до самого полудня, поэтому редко когда в обычное время слушал святую мессу. В военных делах был нестарательный и медлительный и все военные заботы возлагал на предводителей и наместников. В баню обычно ходил каждый третий день, а временами и чаще.

К пролитию человеческой крови относился с такой неохотой, что часто наибольшим преступникам прощал наказание. К подданным и побежденным был очень ласков и щедр. Только тех, кто провинился перед ним на охоте или других забавах, не мог никогда простить. В людях умел ценить достоинства, не завистью, а доброжелательством мерил поступки людей, а заслуги своего рыцарства, каждое похвальное дело — будь то война или в мирное время сделанное — богато и щедро награждал. За небольшие поступки делал людей храбрыми, а храбрых — богатырями, готовыми к наибольшим свершениям и самопожертвованию. Необдуманной щедростью и расточительством приносил больше ущерба краю, чем иные жадностью и хищениями. Охоту так сильно любил, что оставлял в запустении государственные дела, чем вызывал справедливые нарекания. Любил наблюдать, как дети качались на качелях.

Каждую неделю, в пятницу, с большой сдержанностью постился, оставаясь на одном хлебе и воде. Всегда был трезвым, ни вина, ни пива не пил. Яблок и их запаха не терпел, зато крадком ел сочные и сладкие груши. Для выполнения христианских обрядов и обязанностей понуждался частыми предостережениями королевы Ядвиги, а на Пасху, Троицу, Вознесение Божьей Матери и Крещение причащался, но после смерти королевы ограничил этот обычай одним Крещением и Пасхой. Каждый год, в Великую пятницу, обмывал ноги двенадцати убогим в своем покое в присутствии только нескольких секретарей, а потом каждому убогому давал по 12 грошей, а также сукно и полотно на одежду… Посты, вигилии и другие службы с такой старательностью исполнял, что больше побед молитвами своими у Бога выпросил, чем добыл их вооруженной силой…, искренний и простодушный, он не имел в себе никакого обмана… Придворных знаков и дорогих уборов не любил; обычно ходил в бараньем тулупе, покрытом сукном; редко одевался в лучшую одежду, например в плащ из черного бархата без украшений и парчи, и то только на большие торжества. В другие дни носил простую одежду желтоватого цвета; соболей, куниц и лис или иных мягких и дорогих мехов не любил.

Имел некоторые суеверные обычаи: вырывал из бороды волосы и, вплетя их между пальцами, мыл водою руки; всегда, перед тем как выйти из дома, трижды крутился кругом, ломал на три части соломинку и бросал на землю. Делать это его научила мать, греческой веры, но зачем и ради чего, это он никому в жизни не говорил, и нелегко это отгадать. Говорят, что часто повторял, как пословицу, такую фразу: „Слово вылетает из уст птицею, но когда скажешь его некстати и захочешь забрать назад, то вернется оно волом“. Также имел обычай напоминать смехом рыцарям, чтобы на войне никогда не становились впереди или в последнем ряду, но чтобы и не прятались в середине».

Ничего удивительного в характере Ягайлы хронист Ян Длугош не видел — простоватый, бесхитростный, простодушный и мягкотелый человек, подверженный своим слабостям и суевериям. Конечно, милосердие к людям и щедрость — не грех. Но, как считал Длугош, эти черты характера были пагубными для государства. «Из-за излишней щедрости раздавал больше, чем позволяла королевская казна, не обращал внимания на возможности и только угождал личным симпатиям». И ради чего? «А ради того, чтобы избежать упреков». Но в чем? В жадности, черствости к людям.

На то он и правитель, чтобы прежде всего думать о вверенных его попечению людях. Так, когда в 1431 году крестоносцы разорили Куявскую и Добжинскую земли, Ягайло передал доведенным до нищеты людям свои королевские земли, поддержал деньгами. Если он не гнался за излишеством, роскошью и украшениями, то зачем было набивать золотом сундуки, когда за них можно было купить сердца людей?

Несправедлив Длугош к Ягайле, когда пишет, что тот любил спать до полудня. А вот Григорий из Санока утверждает, что король вставал очень рано. Не похож на лежебоку. И в походах, как воин, мог спать на устланной ветвями земле.

Очерняет Длугош Ягайлу, когда утверждает, что в военных делах он «нестарательный и медлительный». Но сам же признает, что Ягайло «почти во всех войнах имел счастье и удачу». В Грюнвальдской битве Ягайло показан как сторонний наблюдатель, который возлагал больше надежды на Бога, чем на оружие. И только тогда, когда победа стала клониться на сторону его войска, он захотел участвовать в битве.

«Король Владислав стремился в бой с большим пылом и давал коню шпоры, порываясь ринуться в самую гущу врагов, так что его с трудом удерживали обступившие телохранители. Из-за этого чеха Золаву, одного из телохранителей, слишком грубо схватившего королевского коня за узду, чтобы он не мог ехать дальше, король ударил концом своего копья, но не сильно; король требовал пустить его в бой, пока его не отговорили и не удержали просьбами и решительным сопротивлением все телохранители, заверявшие его, что они пойдут на любую крайность, прежде чем это произойдет». Можно заподозрить Ягайлу в лицедействе. Но даже, если бы он горел искренним желанием лично участвовать в битве, ему это сделать не дали бы. Слишком дорогая была цена победы в этой битве, чтобы подвергать опасности Ягайлу, «потому что короля одного оценивали в десять тысяч рыцарей».

Как видим, король не оставался безучастным, он руководил битвой и сорвал голос, призывая и вдохновляя воинов на победу. Ягайло был не воинственным, но не был и трусливым. Видимо, Длугош не знал о письме Ягайлы познаньскому епископу Альберту, ибо изменил бы свое описание поведения Ягайлы во время битвы. Ягайло писал: «Наконец сами с твердостью и без промедления войска наши приготовили и, построив, направили против врага, идущего в битву». Его слова подтверждает свидетельство автора «Хроники конфликта» — наиболее точной реляции о битве. «Но, закончив молитву, в тот же миг приказал всем повязать какие-нибудь повязки из соломы для взаимного распознавания и установил для рыцарей слова боевых кличей — „Краков!“ и „Вильно!“; сам же, сев на коня, лично поспешил взглянуть на врага и в то же время начал построение боевых порядков на одном поле между двумя рощами; потом собственными руками опоясал тысячу или больше рыцарей так, что утомился этим опоясыванием». Как видим, Ягайло лично руководил построением войска, а Длугош приписывает это краковскому мечнику Зиндраму из Машковиц, который якобы командовал польским войском в то время, как король молился. Хоть вот таким способом, но украсть у Ягайлы славу полководца и победителя.

В рассказе Длугоша о присылке крестоносцами двух мечей — вызова Ягайлы и Витовта на бой польский король показан как нерешительный, уклоняющийся от битвы полководец, молящийся Богу о даровании ему победы. Не за молитвой застали его орденские герольды, а за посвящением в рыцари воинов. И не испугался он врага, и передал через герольдов магистру: «Мечи нам вами посланные принимаем и принять желаем: с вами, взывая к имени Христа, в битве хотим сойтись».

Своей пламенной речью король побуждает воинов к мужеству и героизму. «О, рыцари мои, друзья славные! Известно вам, на какие беды и беззакония обрекли нас и наших предков эти гордецы, на которых смотрят ваши глаза, сколько и как много зла причинили они нашим землям, как презрели божьи святыни и бесчестили людей, служащих Богу. Помните о грабежах святынь, насилиях, злодеяниях и темных делах, какие творились еще недавно! Приняв в качестве поддержки ту справедливость, которую каждый заметить сможет, потому что она сама за нас сражаться будет, вооружитесь для защиты этой справедливости и не бойтесь: сейчас лучше погибнуть за нее вместе со мною, чем жить без нее. Уже поэтому я и рыцари мои готовы пойти с вами на жизнь или на смерть против тех, кто желает нашей погибели». Эти слова Длугош не приводит в своей «Хронике», ибо ясно, что они противоречат нарисованному хронистом характеру Ягайлы. Король не уклоняется от битвы, не боится врага, а готов идти вместе со своими воинами «на жизнь или на смерть против тех, кто желает нашей погибели». Зато в ответ Ягайлы орденским герольдам Длугош вкладывает свои цветастые слова, целую религиозную проповедь о том, что «высшие силы будут стоять за правое дело; за которое сражаются поляки». Виден идеологический смысл так называемого «ответа» Ягайлы. И это не единичный пример, когда Длугош вопреки исторической правде занимался измышлениями и религиозно-идеологическими изысками. Вот и в описании Грюнвальдской битвы он, забыв, что держит перо историка, отходит от первоисточника, из которого брал данные о битве, — «Хроники конфликта» и создает не исторический рассказ, а красочный памфлет о неотвратимом наказании Ордена за его агрессию против Польши, нравоучительное повествование «о дерзости и поражении одной стороны и о смирении и торжестве другой». Поэтому и Ягайло «лишается» черт реального предводителя польского войска и предстает смиренным христианином, он даже не может отразить нападение на себя рыцаря Диппольда Кикерау фон Дибера, и короля защищает королевский секретарь Збигнев Олесницкий, опекун Длугоша, хоть в «Хронике конфликта» указывается, что король лично сразился с рыцарем и ранил его лицо копьем. Но зачем было Длугошу показывать воинственность «смиренного» Ягайлы? Вот его подвиг и совершил Олесницкий. И этот «смиренный» король «собственной персоной» возглавил преследование крестоносцев, как сам он признался в письме к познаньскому епископу и своей жене, королеве Анне. Хорошо, когда есть возможность проверить сообщение летописей и хроник по другим источникам, что избавляет нас от предвзятости их авторов.

Совсем иным предстает Ягайло в описании других авторов, не таивших на него злобы и не сводивших с ним свои счеты на бумаге, которая, как известно, все стерпит. Он был простоватым, но не простаком. Его считали диким и необразованным, а он вел теологические диспуты, любил искусство (в особенности живопись в византийском стиле) и музыку. Может быть, не просто похвала, а справедливое признание королевских достоинств заключено в словах магистра вольных искусств Яна из Ключборга: «Ягайло выделялся необыкновенной добротой, ученостью, мудростью и трезвостью, справедливостью и энергичностью. Этими качествами, а также постом, трогательными речами, милостью и опекунством король может быть примером для других правителей мира. Любил справедливость, творил согласие и справедливый суд вершил, вдов и угнетенных, бедняков и сирот освобождал из неволи крестоносцев. Чаще выбирал мир, чем войну с неприятелем… Матери своей — римской церкви покорно подчинялся, был удивительно щедрым, ибо почти все свое королевство раздал и очень мало, почти ничего, не оставил для себя, свое наследство и родную землю отдал другим. Был это правитель, который руководствовался не тщеславием, не вероломством, но набожностью и справедливостью, своими подданными правил мудро». Идеальный образ х