Власть из трех букв

Государство в РФ перешло в новое агрегатное состояние.

Сразу вслед за митингом 21 апреля в стране развернулась волна репрессий. В одну неделю штабы Навального оказались «экстремистскими» и были закрыты; «Медузу» объявили СМИ-иностранным агентом, против адвоката Ивана Павлова начали дело, а в полицию на допросы по факту участия в незаконном митинге начали тягать журналистов и знаменитостей — от Дмитрия Быкова до Тамары Эйдельман. Незнаменитостям было и того хуже: журналисту Сергею Степанову из Тамбова впаяли 30 суток за то, что он был на митинге с пресс-картой и редакционным заданием.

По поводу этих случаев можно позубоскалить. Например, изумиться, что система распознавания лиц, которая так хорошо работает на митинге, почему-то не сработала, когда надо было опознать человека, распылившего в центре Москвы у редакции «Новой» вонючую дрянь. Или пошутить, что Дмитрию Быкову приходилось и хуже. Подумаешь, допрос. Он ведь, как и Навальный, тоже впадал в кому в самолете, и если до отравления Навального эта кома казалась следствием каких-то естественных болячек, то после расследований Христо Грозева так больше не кажется.

Вызовы знаменитостей на допрос были демонстративны и системны. Это ясное предупреждение: «Вы думали, террор коснется только блогеров? Одумайтесь, или сядете».

Точно так же демонстративным и системным является новое дело против Навального. Доселе, когда власть имела к людям политические претензии, она всегда старалась соврать. Навального судили то за какой-то кировский лес, то за почтовые перевозки и пр. Это происходило по двум причинам: от хронической лживости и из опасений западных санкций. Какие в России политзаключенные? Никакой Навальный не политический, он лес украл.

Новое дело означает, что Кремль больше санкций не боится, более того — отчасти их приветствует, чтобы списать на них растущую нищету.

Точно так же и случай «Медузы». Это не чья-то личная месть — например, обратка за Голунова. Это системное решение о зачистке нового поколения неподконтрольных СМИ, выросших на наших глазах. «Проект», «Важные истории», «Инсайдер»…

Все эти СМИ не имеют акционеров, с которыми можно договориться, как договаривались с акционерами «Коммерсанта» или «Ведомостей». Они имеют донаты и читателей, и эти читатели и донаты не заинтересованы в том, чтобы эти СМИ были побеззубей — ровно наоборот. Издание «Медуза» просто самое влиятельное из них и единственное, кто сумел построить коммерчески окупаемый проект, — вот на «Медузе» и пробуют новую систему зачистки.

В чем общий знаменатель происходящего? Очень просто: центр власти в стране окончательно переместился на Лубянку.

Рейтинг доверия Путину, даже согласно публичным опросам, опустился до 29–31%; фильмы Навального, которые смотрит молодое поколение, бьют по охвату любую Скабееву; население стремительно нищает; бабушка в орденах на саратовской улице объясняет Володину, что в стране «воруют и врут».

В такой ситуации уже не до тонких комбинаций и не до заманивания избирателя на участки. В такой ситуации выбирается силовое решение. Насилие — это, да, тоже аргумент. Как показывает история Ассирии, СССР и маоистского Китая, аргумент этот действует прекрасно и очень убедителен.

В стране, в которой власть перешла в руки ФСБ, можно ожидать усиления политических репрессий. Все, что мы видим, — это только начало.

Однако я вам скажу другое. Мы должны ожидать еще и тотального коммерческого террора.

Любая организация, пришедшая к власти, всегда будет заниматься тем, что максимизирует ее влияние и статус ее членов. Если к власти придет ассоциация стоматологов, зубы будут чинить каждый день. А когда к власти приходят те, кто ищет врагов государства, экспоненциально возрастает число этих врагов. Мы это знаем из недавней истории.

При этом такая организация будет записывать во враги всех, у кого можно отнять деньги. Так поступала инквизиция: инквизиторы имели право на имущество ведьмы, и ведьм сразу стало очень много. Интересно, что некоторая коммерческая составляющая была и в работе НКВД: в раскрытых архивах Киева все больше документов о том, как у расстрелянных выдирали золотые зубы, снимали с них одежду, мародерствовали. Дворцов, конечно, не нажили, но десять трупов — десять золотых зубов, и то хлеб.

У нас уже и сейчас половина дел — не политическая. Карина Цуркан, Михаил Абызов, братья Магомедовы — это все не о политике, а о дележке бабла.

Будьте уверены, что сейчас самый страшный ужас испытывают не те, кто 21 апреля вышел на улицы. Этот ужас испытывает российская элита. Поголовно. Вся.

Любой чиновник, даже самый высокопоставленный, сейчас понимает, что деться ему некуда. На Западе он под санкциями, а в Москве его посадят и разденут.

Новое агрегатное состояние, в которое перешла политическая система страны, диктует и новую — пускай скрытую — конфигурацию общественного недовольства. Когда-то, в начале 2000-х, власть зиждилась на негласном контракте с российской элитой, «креативным классом» и московским офисным планктоном. Контракт гласил: «Нефтяного дождя хватит на всех, воруйте сколько хотите, только не лезьте в политику».

Этот контракт был окончательно разорван в 2014 году, и власть некоторое время пыталась опереться на «крымнаш», Хирурга в кожаных цепях и условный Уралвагонзавод.

Сейчас единственной опорой режима становится слово из трех букв. Государство переходит в новое агрегатное состояние — власти Лубянки. Старый анекдот «В России произошла сексуальная революция — власть захватили органы» вновь актуален.

Что же касается российской элиты, то именно она становится одним из главных пострадавших в этом процессе, и как следствие — тайной, глухой, но местами совершенно отчаянной оппозицией. Аналогичная ситуация в 1953 году окончилась победой Хрущева и свержением Берии. Впрочем, до этого еще далеко.

Юлия Латынина, «Новая газета»